— Имея ограниченный сроками отпуск, прошу ваше превосходительство не задержать совершение купчей записи на крепостных, приобретаемых мною от помещика Вахрушова.
— Вахрушов? — переспросил председатель. — Он, кажись, в сем году совершал у нас уже купчую?.. Где же он пребывает?
— В гостинице ожидает решения вашего превосходительства.
— А необходимые для сделки бумаги и денежные средства?
— Все в указанный час будет представлено.
— Какова же сумма, вами платимая, дозвольте спросить?
— Тысяча рублей серебром за двенадцать душ различного возраста, одиннадцать десятин земли и один крестьянский двор.
— Так, так, — глубокомысленно покивал головой председатель. — Раз просят такие лица, а, как явствует из письма, к ним обратились еще более 9 высокие особы, мы вас не задержим. — Он, не сходя с места, трижды стукнул линейкой о ближнюю стенку взамен колокольчика, которого в соседней комнате, верно, не было бы слышно.
Через несколько минут вошел столь же пожилой чиновник, но с орденом «Станислава» на шее и в потертом вицмундире.
— Вот-с, Олимпий Антипыч, познакомьтесь с господином офицером из дворцовой роты самого государя императора, — начал председатель, и новые знакомые обменялись поклонами, — которому угодно приобресть несколько душ от уже известного нам помещика Вахрушова. Сами Ельпидифор Антиохович, а так же их очаровательная супруга обратились ко мне с просьбой не задержать заключение купчей, а за сими лицами стоят просьбы весьма высоких особ из столицы. Все необходимые бумаги находятся налицо, так же как и средства на покупку и оплату надлежащих сборов. Не так ли, господин офицер?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Однако, ввиду того, что продавец может прибыть в присутствие только через некое время, я полагал бы назначить сие дело на завтрашнее утро, с тем, чтобы ежели не встретится препятствий в отношении законом предусмотренных условий, то и закончить его завтра же. Согласны ли вы, Олимпий Антипыч?
— Совершенно-с, Андрей Петрович. Хотя наши чиновники заняты срочными делами, но раз такие особы просят, разумеется, все отложим. Пожалуйте со мной, господин офицер, я задам несколько вопросов, дабы завтра не задержать заключение купчей.
Откланявшись председателю, Иванов прошел через две комнаты, занятые склоненными над столами чиновниками, и оказался уже в третьем в этот день кабинете с двумя шкафами по боковым стенам, набитыми пыльными делами, огражденными от посетителя вместо стекол частыми проволочными сетками. В глубине между ними был втиснут стол Олимпия Антипыча, за которым на стене, однако, висел царский портрет, правда, уже не живописный, а литографский, но зато в короне и мантии.
Усадив посетителя, Олимпий Антипыч расспросил и записал что следовало, назначил Иванову и Вахрушову явиться сюда к девяти часам утра и напомнил, что, кроме суммы, потребной для покупки, которая будет при надлежащих свидетелях вручена продавцу, надлежит также уплатить пошлину и другие казенные сборы.
— Сколько же, ваше высокородие, на то надобно принести?
— Сумма ваша четыре тысячи ассигнациями, — наморщил лоб Олимпий Антипыч, взявши в руку карандаш. — Пошлины с нее сто пятьдесят семь рублей, сбору с акта — десять рублей, на припечатание — одиннадцать рублей сорок копеек с полушкою и за гербовую бумагу — восемь рублей; следовательно, казне с вас получить сто восемьдесят шесть рублей сорок с половиной копеек.
— Что ж, раз столько надо по закону… — сказал Иванов.
— Кроме того, должен упредить, — продолжал Олимпий Антипыч, — что ежели вы желаете все сделать быстро-с, как приказывает генерал Зуров, то вам надлежит еще прихватить некую сумму для оплаты свидетелей. Вам сие непонятно-с? А суть дела в том, что при совершении купчей, кроме продавца и покупателя, должны присутствовать четыре лица, известные палате как дееспособные, значит, совершеннолетние, не бывшие под судом и владеющие недвижимым имуществом, что служит порукою их полезности обществу. У вас есть здесь знакомые?
— Никак нет, я в Туле впервой.
— Вот видите-с. Отсутствие свидетелей и может задержать совершение купчей, несмотря на приказание его превосходительства. Закон сильнее нас. Закон для всех писан государем…
— Так что же надобно сделать? — спросил Иванов.
— Вы препоручите сию миссию мне, я передам ее одному чиновнику, тульскому старожилу, а он уж устроит так, чтобы завтра к трем часам пополудни, когда будут приготовлены все акты, тут же присутствовали и необходимые лица — местные жители, имеющие чины государственной службы и недвижимость. Но, понятно, их придется поблагодарить за таковое участие, без коего купчая не может быть подписана и вам выдана.
— Сколько же? — спросил Иванов.
— Рублей по тридцать ассигнациями каждому, я полагаю.
— Помилуйте, за одну подпись по тридцать рублей! Ведь это составит для меня новый расход в сто двадцать рублей!
— Зато завтра же будете держать в руках купчую крепость по всей форме. При расходе в четыре тысячи за такую быстроту канцелярских трудов, поверьте, сия добавка совсем невелика.
— Но господин губернатор мне приказали в случае любой задержки сразу же ему рапортовать, — сказал Иванов, беря в руки шапку, будто хочет покинуть кабинет Олимпия Антипыча.
— Ну что же-с, рапортуйте, а мы отпишем его превосходительству, что не представили необходимых по закону свидетелей за отсутствием знакомства в городе, а посему купчая совершена быть не может, — развел руками чиновник. — И пойдет вполне законная, заметьте, проволочка не одной недели. А отпуск ваш тем, временем… Верьте, что предлагаю вам самолучший способ сделать, как в сказках бывает, «по щучьему веленью» в один день, и то, конечно, только из расположения к вам начальника губернии… Знаете ли, какую кропотливую работу составляет написание купчей крепости даже для опытного чиновника? Ее пишут сообразно представленных продавцом прав на владение, последних ревизских сказок, квитанций об уплате податей и немалого числа других документов. Я ничего не прошу у вас собственно для чиновников, которые станут над сим трудиться, в надежде, что свидетели, кои упомянутся в конце купчей, с ними доброхотно поделятся… Как же решаете?
— Пусть будет по-вашему, — сказал Иванов. — Завтра с Вахрушовым будем сюда утром, сто двадцать рублей я вам вручу, а кому их определите — дело ваше.
— И поверьте, что все столь быстро устроится только по воле господина губернатора, за коим, я слышал, видятся еще более высокие лица… Честь имею, господин офицер.
Вахрушов ждал унтера в гостинице, сидя за накрытым столом, украшенным дорожным графинчиком настойки.
— Вышло ли что? — спросил он, проворно выходя в переднюю.
— Губернатор приказал, и в палате обещаются завтра все сделать, — отвечал Иванов и пошел разоблачаться.
Когда за обедом поручик услышал о сказанном генералом Зуровым и обоими чиновниками, то воодушевился чрезвычайно.
— Если так сбудется, то вы, право, счастливец. Разве не чудо из рекрутов офицером во дворце преобразиться и сильных покровителей в Петербурге получить? А насчет ста двадцати рублей, то, ежели Олимпий премудрый ими ограничится, то считайте также чудом, ибо, видно, канцелярских нравов не знаете… Еще рюмочку? Ваше здоровье! А скажите, батюшка, все ж таки, как вы деньги носите? Ну, вот сейчас, при себе, в дороге то есть?
— По самому простецкому, в набрюшном чересе, — ответил Иванов, не ожидавший вопроса. И добавил:
— Оттого и сплю вполглаза, всегда готовый отпор дать, как уже однажды случилось…
— Так прошу вас тот черес мне завтра уступить, — умильно прижал руки к груди Вахрушов. — Сознаюсь, я несколько суеверен, и мне, полагаю, будет не лишним. Ведь старик, ради которого сюда приехал, вместо целого леса, мне нужного, только на малую вырубку записку дал. Значит, обратно с вашими деньгами и со своими поеду.
— А я как же с остальными? Ведь мне на них домой добираться, — возразил Иванов. — А карманов, сами знаете, в военной форме не положено, окромя нагрудного, в котором малые бумаги носят, да в фалдах, где кошелек да платок вместятся.
— Так ведь главную-то часть вы мне вытряхнете, — засмеялся поручик, — а я вам казанского сафьяну бумажничек и кошелек поднести счастьем почту в обмен на чересок счастливый.
— За то, что хотел с меня черес снять, один кирасир жизни лишился, — сказал унтер, которому стала неприятна такая настойчивость суеверного и несколько охмелевшего поручика.
— Как так?
Тут Иванов рассказал давнишнюю историю о попытке обокрасть его сонного и что затем произошло, вплоть до гошпитальной часовни с гробом Алевчука. Но от услышанного поручика только крепче забрало желание приобрести солдатский черес.
— Тем всепокорней прошу мне чересок уступить, раз и грабителю не дался. А я в новые кошелек и бумажник на развод достойное начало опущу.
— Дайте завтрашнее дело покончить, — встал из-за стола Иванов. Стоило ли рассказывать, что старый черес Михаиле отвез отцу с деньгами? Авось до завтра забудет эту блажь.
— Да постойте, мигом чай подадут… Знаете ли, сколько я тут с купчей на Козловку прожил? — не унимался Вахрушов. — Месяц и три дня! Да все то время трясся от страху, что Иван Евплыч помрет и все дело к черту… И заемные письма его и доверенность, по которой тут некий чиновник за него действовал, — все разом в пустую бумагу обратится, ибо жди, что наследники какие-нибудь объявятся, и судись с ними… А чиновника того я весь месяц за свой счет поил, кормил и Олимпию премудрому пять сотен передал, чтобы производство ускорил, кроме, конечно, сборов, не вашим чета, и тех же ста двадцати рубликов на свидетелей, которыми счастливо отделаетесь… А ежели что, вы прямо к губернатору…
— И побегу, — заверил Иванов. — А вы в постель бы легли, Николай Елисеич, чтобы завтра в палате за всем присмотреть.
— Лягу, лягу… Вот только чайку. Чувствую, что лишнего перехватил. Но старик-то каков кряж! Тот, который лесок продавать думал. Поил его, поил, балыком, икрой кормил, а он только на вырубку и продал двести дерев. Ну, я такие отберу, что балыки с икрой оправдаю… А потом еще с губернским архитектором выпить пришлось, которому заказ хочу дать…
На этом месте речи Вахрушова унтер вышел в свою комнату и через переборку долго слышал голос, обращенный уже к лакею.
— Ну, раздевай меня, ракалион! Прежде пуговки расстегни, пень деревенский. Знаю, что будешь сейчас из рюмок лакать, тарелки долизывать. Думаешь, что смазливая харя да Диомидкой окрестили, так и барыню прельстишь? А вот как сдам в солдаты, так забудешь, какая у тебя рожа. Там по зубам не по-моему…
— Что же вы, сударь, меня все пужаете, — отвечал плаксивым голосом лакей. — Вон его благородие из солдатов до чего дошли. Может, солдатская-то служба не хуже, как бесперечь подзатыльники примать. Разве я телепень какой? Уж как стараюсь…
— Вот чурбан! Только и знаешь, что «бесперечь» да «телепень», а не разумеешь, что судьба, как у господина Иванова, одна на сто тысяч солдат, а остальные с голоду, от скорбута да от начальственного кулака дохнут. То и с тобой ужо будет. Ну, гаси свечу, марш вон, утром все приберешь…
«Вот он, тихий да вежливый барин! — думал Иванов, поворачивая так и этак подушку. — И чего ругает бедного парня? Или не зря свою супругу помянул? Лакей-то, верно, лицом вышел…»
Назавтра все прошло как по маслу. Свидетелями расписались весьма потрепанные господа чином не выше губернского секретаря. При них Иванов отсчитал ассигнации господину Вахрушову и получил из рук Олимпия Антипыча купчую крепость, в обмен на которую вручил 187 рублей казенных податей и 120 рублей «на прочее».
В заключение сделки Олимпий Антипыч посоветовал запастись двумя заверенными копиями с сего документа. Иванов подумал, что и, верно, надо бы одну отцу оставить на случай, если отложатся хлопоты по освобождению, а другую отправить в Петербург почтою Анне Яковлевне. Когда же высказал желание заказать таковые, то они тотчас же были поданы совершенно готовыми на заверку и потребовалось по двадцать рублей за штуку. Ведь писаны были искусно и на гербовой бумаге.
Засунув все документы в услужливо поданный неким чиновником большой конверт, унтер вышел из палаты.
Шел и думал: сколько же заплатил сверх покупки? Выходило 367 рублей. Значит, осталось около шестисот. В Епифани, считай, при вводе во владение еще рублей сто слупят, да за выпуск на волю тоже надо платить что-нибудь в казну. Как об этом не спросил Павла Алексеевича?..
На этом месте размышлений его перегнал Вахрушов, задержавшийся в палате, и на ходу сказал:
— Вы, Александр Иванович, в гостинице обед заказывайте, а я забегу бутылочку шипучего куплю, покупку спрыснуть, да еще бумажник и кошелек в обмен на ваш черес счастливый.
"Эк ему приспичило!.. Отдам, ну его к ляду… Остатние деньги по карманам да в бумажнике носить можно, — подумал Иванов и продолжал вычисления:
— Рублей тридцать отцу дать надо на угощение односельчан, раз от помещика семья откупилась. Да сотни полторы ему же при отъезде — вот еще сто восемьдесят рублей нету. Сколько же осталось? Меньше трехсот… А ежели до ввода во владение в Беловодск съездить, то и тут на прогоны сколько-то, а потом на свой кошт в Петербург…"
Придя в гостиницу, Иванов снял вицмундир и прилег на кровать. Ох, устал! А чего делал? Надо бы сегодня же губернатора благодарить, а вот как не хочется никуда идти, парадную форму напяливать. Да и прием у него уже, верно, окончен.
Кликнул лакея Диомидку, приказал заказать обед, какой вчера подавали, или еще лучше, по вкусу своего барина, а когда вышел, накинул крюк на дверь, стащил сапоги, укрылся шинелью и заснул так крепко, что поручик едва достучался.
Обеду Вахрушов придал торжественность, которой, должно, выучился на службе при больших начальниках. Выпив за здоровье Иванова и членов его семейства, пожелал унтеру высоких чинов и просил не оставить протекций, ежели дела приведут в Петербург. Иванов тоже пожелал поручику здоровья с семейством и успеха в хозяйстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51