– Дети Света!
Кладбищенская тишина воцарилась в публике.
– Возвращаюсь я последний раз…
Женщины всхлипывали, начинали рыдать.
– Преподобный Пэтч, – говорил Князь Света, – отправился встретить создателя своего, вознесясь на огромных ангельских крыльях.
– Э, э! – сказал коп, который увидел, что весь клан Джонсов сдирает с себя одежду. – У нас в Гатлинбурге так не делают!
– Я же вернулся, чтобы…
– Вознести нас! – громыхнул Голиаф Джонс. – Мы готовы, Господи!
– Гм… пока еще нет, – ответил Князь. – Но скоро.
– Как скоро? Послушайте, мы проехали долгий путь…
Князь погрозил бородатому священным пальцем:
– Не смей пререкаться со мной, смертный, не то я отправлю тебя в яму адскую, и будешь ты вечно кипеть в серном котле. Я ясно выражаюсь?
– Да, Господи, – робко ответил Джонс.
– Вечность – это навсегда, – напомнил ему Князь, – а «скоро» – это меньше, чем твоя жалкая жизнь. Для вас, техасцев… клан Джонсов?
– Да, Господи, – уже с надеждой сказал Голиаф Джонс.
– Вознесение для вас произойдет… где у вас там самая высокая точка в Техасе?
– Где-то в горах Дэвис, – услужливо подсказал один из Джонсов.
– Вот там оно и будет.
– Ох, – простонал Голиаф. – Это же у черта на куличках. Мы думали…
– Вы думали, что нашли короткий путь в небо? Так вот, здоровяк, это не так просто. Вы же, мои прежние «светляки», слушайте меня!
Старожилы церкви Шики ответили:
– Да, Господи!
– Вы останетесь в Гатлинбурге. Здесь, в Храме Света. И придет к вам новый пророк вести вас. Скоро.
– А как скоро? – спросил Голиаф Джонс, подтягивая штаны. Князь вздохнул:
– На этот раз действительно скоро.
Начальник над приехавшими пожарными тихим голосом по своей рации велел капитану воздушной поддержки запускать вертолет и передвигаться к стене арсенала с лестницей наготове. Спасательная команда приготовила сеть. Операторы держали под прицелом низ стены арсенала – предполагаемую точку падения прыгуна.
– На самом деле, – говорил Князь, – это прямо сейчас. Без дальнейших затруднений представляю я вам… Старшего. Идите за ним, как шли на мной, и помните Золотое Правило: ведите праведную жизнь, и мы увидимся там, наверху.
Он показал пальцем в небо, глаза зрителей проследили невидимую линию до залитого луной ангела-дирижабля: маленького-маленького, но все же еще различимого.
И тут раздался удар грома, вспышка света, поднялся клубом белый дым, а когда он рассеялся, там, где был Князь, оказался человек даже еще меньший, в яркой полосатой рубашке, темно-синих брюках и с красным галстуком-бабочкой. Это он и был – Старший.
Старший воздел руки к небу, как только что Князь. Тишина упала на толпу. Выдержав театральную паузу, Старший заговорил:
– Сделку предлагаю я вам…

Часть третья. ИСКУПЛЕНИЕ
70
Услышав о «крупных новостях», Тадеуш Траут призвал к себе Младшего и его команду впервые после того, как наказал их кегельным шаром. Младший и Персик вошли в его кабинет на костылях. Ящик, считая, что костыли недостойны мужчины, впрыгнул на одной ножке, рукой держась за плечо Персика.
– Эти ваши сломанные пальцы на ногах заживут раньше, чем вы сообразите, ребята. Мы удержим ваше жалованье за месяц – как плату за содержание.
Персик опустил хот-дог, который жевал.
– Так мы не теряем работу?
– Да нет, конечно. Хотя, не скрою, были у меня мысли либо вызвать на вас на всех Молота, либо пустить себе пулю в лоб. Не раз были.
– Папа, не надо так говорить.
– Дурак я был, что не застраховал как следует Библию Живую. Но кто мог знать? Какое-то время придется подтянуть пояса, зато потом это окупится. Мы оставим парковку в таком вот виде, сделаем из нее сцену Апокалипсиса. Добавим несколько воющих погибших душ, четырех зломогучих конников, дыма и огня, немножко спецэффектов, и зрелище получится первоклассное.
– Ну, хватит про Библию, – сказал Младший. – Что будет с нашим настоящим бизнесом?
– Ты о финансах беспокоишься? О ссудах от ребят с севера, сынок? Чтобы они не стали действовать грубо, как они умеют? Ну, я немного их умаслил… и знаешь что? Они тоже видят будущее в Библии!
– Подумаешь.
– Мы договорились… они согласились списать ссуду в обмен на пятьдесят один процент музея. Они вкладывают деньги в реставрацию и расширение музея в арсенал. Скоро я вселю страх в ту старую развалину, что сейчас руководит «светляками», и заставлю его подписать передачу аренды. Тогда мы самого Диснея передиснеим.
– Да понятно, – сказал Младший. – А мы как же? Угоны, все такое прочее – настоящее дело.
– Есть и еще хорошие новости. В рамках договора с нашими новыми партнерами они берут на себя угоны, лавки сбыта горячих товаров, акульи ссуды – все это. Мы теперь от всего этого свободны как ветер. Помадка, мокасины, оптовая торговля мясом и Библия Живая – вот теперь наш хлеб с маслом. Правда, отлично?
– Все это барахло! – сплюнул Младший.
– Тогда… – Персик не казался столь разочарован, как Младший. – Это значит, мы будем работать, типа, в магазине помадки?
– Нет и нет! – ответил Траут. – Посмотрите в этих мешках с одеждой.
– Меховые куртки! – сказал Младший в предвкушении. – Остались от угона в Эшвиле.
Он допрыгал до крюка, торчащего в двери, и открыл первый мешок. Там были не меха, но вышитая золотом по подолу юбка цвета кофе с молоком и блузка ей под пару. Во втором мешке был такой же наряд, только нежно-голубой. В третьем – розовый.
– Это что за фигня?
– Наш охранник из музея выбыл из строя, у него перелом, – ответил Траут. – Одного оказалось явно недостаточно.
И вы – наша новая охрана. Герои Ветхого Завета, а это – ваша униформа. Сандалии в тех коробках – там распухшим пальцам будет свободно. Давайте, мальчики, примеряйте.
Улыбка Хорейса Дакхауза ничего хорошего не обещала.
– Садитесь, пожалуйста, – предложил он Платону Скоупсу.
Скоупс сел.
– У меня есть хорошая новость и плохая новость. Что вы хотели бы услышать раньше?
Скоупс стиснул подлокотник кресла. Перед директором лежал блокнот, исписанный – как видно было Скоупсу вверх ногами – именем «Мария» и нумерацией. № 2 повторялся снова и снова по всей странице. Он не мог понять, что это значит, и потому сказал:
– Наверное, хорошую.
– Отлично. Та неприятная известность, которую вы нам заработали этой своей мумией, дала свои плоды. Знакомы вы с Терренсом Хамади?
Скоупс покачал головой.
– Вам следовало бы больше уделять внимания крючкам для пуговиц и меньше – всяким сушеным кадаврам. Терренс Хамади – владелец седьмой по величине коллекции крючков для пуговиц в Северной Америке. Он собирал ее годами и боится, что его наследники объявят его недееспособным, а коллекцию распродадут. – Улыбка стала шире. – Вы улавливаете, к чему все это?
Скоупс снова покачал головой.
– Хамади передает свою коллекцию в дар нам! – Дакхауз хлопнул ладонью по столу. – И это нас переводит с третьего места на второе. Второе! К югу от Огайо и к востоку от Миссисипи, конечно. А в масштабе страны мы переходим на пятое место, если даже не на четвертое. Просто рождественский подарок среди лета.
– Мои поздравления, – скучным голосом сказал Скоупс. – А плохая новость?
– К сожалению, Хамади не дает на содержание коллекции ни цента. Непомерная нагрузка на наш бюджет. Так что… – Дакхауз вытянул руки, приподнял плечи, повернув ладони вверх жестом типа «А что я могу поделать?» – Так что вы без работы.
Скоупс ничего не успел ответить, как Дакхауз добавил:
– Я все равно вас уволил бы после того, как вы нас поставили в такое нелепое положение. Вот… – Он толкнул через стол конверт. – Чек на вашу недельную зарплату. Жаль, что все так кончилось, молодой человек, но я же предупреждал вас? Я говорил: четко выберите свои приоритеты. Забудьте пещеры и мумии. Но вы…
Скоупс смял конверт в руке:
– У меня тоже есть новости. – По его лицу расплылась почти оргиастическая улыбка. – После того как в «Нейшнл джеографик» меня встретили как совершенно незнакомого, будто никогда ни обо мне, ни о докторе Финкельштейне не слышали, а мумия была уже уничтожена… эти элитисты чертовы, «мы-лучше-тебя»…
Приступ ярости миновал так же быстро, как накатил:
– Мне позвонили – угадайте, откуда? Из журнала «Хастлер»! «Хастлер», понимаете? Огромный тираж, подписка, розница…
В «Хастлере» увидели эти таблоиды, на которые вы так шипели и плевались, и сразу поняли значение моей находки. Да, мумии уже нет, но… они хотят сделать статью. Платят мне десять тысяч долларов за эксклюзивные права на мои фотографии рисунков с обрядами плодородия и копролитов.
Он встал, уперся руками в бока.
– У «Хастлера» на миллионы больше читателей, чем у этих жалких научных журналов, которые мною все эти годы пренебрегали.
И это еще не все: они хотят сделать целую серию по эротике древнего мира: помпейские фрески, индуистские барельефы, фаллические статуи острова Пасхи, перуанская керамика, фиджийские фаллоимитаторы из ямса, любовные письма Александра. И еще многое.
Так что, – Платон Скоупс разорвал конверт в клочки и бросил обрывки в Дакхауза, – засуньте себе в задницу ваше увольнение – а я буду богат и знаменит! Я ухожу сам.
Мори, Старший, отвесил глубокий поклон вправо от себя.
– Это было прекра-асно! – произнес он своим звучным телевизионным голосом. – Подымем же руку благодарности в честь нашего хормейстера, мисс Родджерс, и всего хора Храма Света!
Раздалось несколько осторожных хлопков – все же церковь, не театр.
– «Руку», я сказал? – Мори поднял одну к лицу, рассмотрел. – Мне кажется, что Бог дал нам две. Так воспользуемся же ими, нет?
Он показал, как, широко улыбаясь, жестами призывая паству следовать его примеру.
– Вот так, вот так – покажем этим ребятам, что мы их оценили.
Через несколько секунд под сводами арсенала гремели аплодисменты. Мори сунул пальцы в рот и свистнул. Несколько молодых «светляков» подхватили свист. Мори несколько раз притопнул, спросил:
– Как, весело нам?
Ребята затопали ногами. Вскоре участвовали все – хлопали, топали, свистели, вопили. Слезы текли по щекам.
Резкая перемена после проповеди Старшего пятнадцать минут назад: захватывающая трагическая история о Далиле, обманувшей Самсона, приперченная указаниями на воздающего и непрощающего Бога Ветхого Завета. Закончил Старший пламенным разносом в адрес прелюбодеев и обманщиков, которых «независимо от религиозных убеждений, цвета кожи и национального происхождения Яхве бросит в самые глубокие круги ада, где гладкобокие и твердорукие Лучники Возмездия будут от них отстреливать кусочки. Безносые, безухие, беспалые, без-все-что-торчит-наружу, бесконечные ночи ада страдать будут обманщики, кляня свое коварство, лишь для того, чтобы на рассвете восстановились их жалкие тела и снова началось отстреливание лишнего, снова, снова и снова!»
– А теперь, – Мори подал сигнал миссис Бинкль за синтезатором «Касио», и она нажала клавишу барабанной дроби, – настал момент, которого ждали вы все.
Он замолчал, приподнял брови, давая возможность догадываться. Но никто не успел ничего сказать, как он закончил сам:
– Кружки по рядам!
Раздалось несколько деланных стонов, но на самом деле никто не был против поучаствовать после такого шоу, какое только что устроил Старший. Люди полезли за бумажниками, совали деньги в руки детей, чтобы те положили их в кружку.
– Тпру! – сказал Мори. – Полегче. Уберите эту бумагу, забудьте про банкноты, потому что хочу я от вас всего лишь… один пенни от каждого.
Он взглянул на море озадаченных лиц.
– Да-да. Один цент.
Он стоял, сдвинув ноги, с бесстрастным лицом, смотрел на носки своих лакирован ных туфель, а зрители, обмениваясь неуверенными взглядами, полезли в карманы и кошельки за этой скромной таксой.
Секунда. Секунда. И еще секунда, пока все нашаривали монеты. Мори, Старший, наклонился вперед, и лицо его ожило, когда он произнес свои фирменные слова:
– Ребята, это шутка была, насчет одного цента. Да, я стар… но уж точно из ума не выжил.
– Да, это так, – сказал дедуля Джимми. – Ты не индеец.
– Да что ты несешь? А все эти годы? Ты посмотри на меня! А Вождь? А…
– Ага, «посмотри на тебя». Черные волосы – да, а кожа? – Он потрепал обивку потертой софы. Колли вспрыгнул на нее рядом с ним, свернулся, положив голову ему на колени. – И ты тоже садись, – сказал он Джимми.
Джимми потер лоб и уселся на кухонный стул. Дернулся и выпрямился, когда зад коснулся винила и сотрясение прошло снизу до сломанной ключицы. Он носил корсет, удерживающий плечи развернутыми, пока кость не срастется, а пока что концы обломков скреблись при каждом движении.
Дед вздрогнул вместе с ним. Когда Джимми перестал ерзать, дедуля сказал:
– Твоя мама действительно звала его Вождем, но я никогда тебе не говорил, что он был индеец. Это ты уже сам домыслил.
– Но ты не говорил, что не был.
– Да, виноват. Я думал, тебе нужно немножко почитания героя. Ребенку нужен отец, на которого он может равняться, даже если отца при нем нету. Когда ты отправился в свои странствия, я думал, они сделают из тебя мужчину. И сделали. Ты оказался отличным парнем, Джимми.
– Не верю, что я не индеец.
– Но это правда.
– Тогда эта мумия совсем никак не имела ко мне отношения.
– Если только это не был европеоид, как утверждал тот ученый.
Джимми помрачнел. Дедуля подошел к холодильнику и вернулся с шестеркой банок холодного «Будвайзера». Банки он поставил на стол рядом с Джимми, вскрыл одну для него, вернулся на диван, почесал собаке брюхо и ничего не сказал.
Джимми десять минут молчал, посасывая пиво.
К третьей банке Джимми хмыкнул:
– Да ладно, я никогда сам особо индейцем не был. Всегда как квадратная фишка, на место не подходил. Был у меня классный шанс с моим предком – то есть я думал, что с моим предком, да и тот я профукал.
Хотел ехать к семинолам во Флориду. Там штат с них дерет три шкуры за лицензии на гидросамолеты. Я слышал про ихний внутриконтинентальный водный путь, думал, мы его могли бы осушить в порядке протеста – еще одна гнилая идея. И Джинджер очень не понравилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50