Он раззявил щербатый рот и опять громко, безудержно захохотал.— Ты че, забыл, где был? Ну, ты даешь, Колян! Забыл, за что, забыл, сколько мотал, забыл, где! — Он хлопнул меня по другому плечу. Оно заболело так же, как и первое. — Ну и правильно! Давай за это накатим!Мы подняли стаканы, чокнулись и выпили. Я отпил чуть-чуть без всякого энтузиазма. И даже не набросился на скудную закусь, хотя давно уже ничего не ел. Проглотив несколько кружков какой-то дремучей колбасы, я задал ему бестактный вопрос. Но задать его я был просто вынужден. Потому что стал сомневаться в том, что он меня узнал. То есть, что я именно тот, кого он узнал в моем лице.— А ты уверен, что я Колян? — осторожно спросил я.— А кто же еще? — хмыкнул он.Я пожал плечами.— Не знаю…Он посмотрел на меня с нескрываемым уважением и просто закатился от хохота.— Ну, ты даешь, Колян! Ну, Колян! Все забыл! Во, так и надо! Ха, ха, ха!Вдруг он перестал смеяться и задумался. Видно, в его мозгу произошла некая перестановка понятий, и до него дошел весь смысл моей последней фразы.— Слышь, Колян, может, мне тоже взять и забыть все к чертовой матери, а? — доверительно проговорил он. — Ведь чего получается! Всю жизнь на хер! Не было ее! Ты представляешь? Ничего не было! Всей этой дряни, в которой мы ковырялись! Я чист, потому что ничего не помню! Начинаю жить сначала! Просто замечательно! Ну, слушай, ты гений! Надо же такое придумать! Как это я сам не допер!Он просто зашелся от радости, колотил себя по коленкам и трясся от смеха.Мне было не смешно. Я тоскливо смотрел на его раскрашенное тело и ждал, когда он утихомирится. Ничего, мне спешить некуда, у меня времени много. Главное, что теперь я точно знаю, что я не Колян. Я только что придумал простой и доходчивый способ, как мне разрешить возникшую загадку природы. Этот человек по каким-то признакам принял меня за кого-то другого, хотя я этим другим не являюсь. И это очень легко проверить. Надо только задать ему один вопрос.Наконец, он замолк и успокоился. Я подождал еще немного, когда он придет в нормальное состояние здравомыслия, и спросил:— Слушай, не знаю, как тебя! Скажи, а у меня были такие картинки?Он полюбовался на свои руки, от пальцев до плеч изрисованные синей тушью. Пальцы были унизаны разнообразными синими перстнями, а на плечах красовались какие-то звездочки, по-видимому, обозначающие присвоенное ему воровское звание. Что поделать, в любом мире есть своя иерархия!— Еще бы! — крякнул он. — Ты вообще был весь изрисован! Забыл клукуху свою, Расписной?И он так громко заржал, что я испугался за сохранность его голосовых связок.Не долго думая, я снял пиджак, расстегнул пуговицы на рубашке, снял и ее. Осмотрел свое тело со всех сторон, насколько позволял это сделать поворот головы. На моей девственно чистой коже не было ни одной синей полоски. Ни на руках, ни на плечах, ни на животе, нигде. Черт возьми, и почему я не догадался в юности выколоть у себя на теле собственное имя, а заодно фамилию, год рождения, домашний адрес и телефон? Не было бы сейчас этой головной боли!Он перестал смеяться и удивленно смотрел на мое тело. По-видимому, медленно осознавал, что крепко ошибся в своих прогнозах относительно друга Кольки — тому еще сидеть и сидеть. И что видит перед собой самозванца на трон.— Слышь, а ты кто? — недоуменно пробормотал он, открыв рот.Я вздохнул и пожал плечами. Ответ на этот вопрос я ищу вторые сутки. И не нахожу.— Конь в пальто… — Я надел рубашку и стал застегивать пуговицы.Мужик вылез из-за стола и отошел на безопасное расстояние, подозрительно разглядывая меня. Понимание того, что я не его кореш, давалось ему с огромным трудом.— А-а, я понял. Ты мент! — наконец, догадался он. — Хотел сведения получить! Че, думаешь, я расколюсь! На, выкуси! Чтобы я своего кореша Кольку заложил! Да я тебе глотку перегрызу, сука ментовская!Он подлетел ко мне и, схватив за грудки, снял меня с табуретки. Рубашка сразу треснула на спине и разорвалась. Размахнувшись, он заехал мне кулаком по подбородку. Еще хорошо, что он промахнулся и смазал удар, а то бы моя челюсть вылетела наружу, расшатанная до него мордоворотом Гороховым. Я с трудом освободился из его «дружеских объятий», схватил пиджак, поспешно пошел в прихожую, открыл входную дверь и, не прощаясь, покинул квартиру. Он бежал за мной и продолжал вовсю извергать ругательства, так что даже нельзя было разобрать, что он несет.Я вышел на лестницу, надевая на ходу пиджак. Мужик захлопнул дверь, и еще долго из-за нее неслась матерная брань. Но мне до этого уже не было никакого дела. Я уже понял, что здесь меня точно никто не знает. Раз на моем теле нет ни одной синей линии, значит, в банде я не состоял, на дело не ходил, на зоне не чалился и, скорее всего, человека не убивал. Это меня даже радовало!Не радовало меня только одно — куда пропала девушка! В какую квартиру она зашла? Где спряталась? В подъезде несколько этажей и на каждом этаже по четыре квартиры. Конечно, можно обойти все, и в конце концов наткнуться на нее. Но, скорее всего, ничего она мне не скажет. Потому что не хочет и потому что не знает. Мы ведь с ней незнакомы. И в ту проклятую квартиру она попала случайно, так же как и я. Она никогда не сможет поверить мне, что я все забыл, потому что в это поверить невозможно. Я бы и сам не поверил, если бы мне рассказали. И значит, исчезла моя последняя надежда. А, как известно, надежда умирает последней. Очевидно после того, как умер надеющийся. Словом, от меня сбежал единственный человек, который мог мне хоть чем-то помочь. Но не захотел. Глава 14 Мое самоубийство Был уже вечер. Темное небо заволокло грязными тучами. Дул противный ветер, бросая в лицо холодные брызги. Дождя еще не было, но уже летели во все стороны первые капли. В такую погоду не то, что собаку из дома не выгонишь, жить совершенно не хотелось. Тем более такому бездомному и бесфамильному человеку с клеймом убийцы, каким был я.Я вышел из этого чужого мне дома и побрел куда-то в совершенном неизвестном направлении. Жизнь потеряла для меня всякий смысл и перестала радовать своими непредсказуемыми поворотами. Никаких поворотов я больше не хотел. Один поворот уже повернул мою жизнь вспять, к самому началу, когда вылупившийся из яйца ребенок не знает, ни кто он, ни как его зовут, ни где он живет. Он начинает жизнь сначала. Я не хотел начинать другую жизнь, я хотел вернуть ту, которую потерял. Если вернуть ее не удается, то лучше не отсвечивать на этом свете и не приставать к людям с дурацкими вопросами, на которые у них нет ответов.Я долго плутал по каким-то улочкам и переулкам, пока не вышел на берег какой-то реки. Как она называлась, я, естественно, не знал, да для меня это и не имело никакого значения, потому что ничего больше в этом мире меня не интересовало. Я спустился к воде, и ее плеск навел меня на одну не очень благородную мысль. Я огляделся и увидел невдалеке большой мост, перекинутый с одного берега реки на другой. Я доплелся до него по берегу и, отыскав лестницу для пешеходов, взобрался наверх, мысленно прощаясь со всем.И вот я стою на середине моста, оперевшись на ограждение, и смотрю на воду. По мосту шныряют в обе стороны машины. Мимо меня тащатся куда-то прохожие. Я не обращаю на них никакого внимания. Они на меня тоже. Я думаю о том, что жизнь для меня больше не имеет смысла. Впереди ничего не светит. Я испробовал все возможные варианты установления моей личности, и ни один из них не принес мне результата. И даже не дал никакого направления поиска. Больше вариантов нет. Ни одного. За целых два дня я так и не приблизился к разгадке тайны, свалившейся на меня, как кирпич с крыши, — неожиданно и трагично. Я не был готов к ней и потому проиграл. Тайна так и осталась тайной. Никто меня не узнал и никто не смог мне помочь. Я остался никем, и таковым уйду из жизни. Для чего ползать по земле, даже не зная, куда ползти и зачем? Жаль только могильщиков — они даже не будут знать, кого хоронят.Я оглянулся и, улучив момент, когда рядом никого не было, закинул ногу и перелез ограждение. Встал на выступающий карниз. На нем устоять трудно, но можно, если при этом держаться руками за чугунную решетку. Я посмотрел вниз, в темноту.Вода плескалась где-то далеко внизу, я даже не слышал ее тихого журчания. Я постоял немного на карнизе, ощущая под собой бездонную пропасть, вдохнул побольше воздуха, задержал дыхание, оторвал руки и полетел вниз.Полет продолжался недолго, секунды три, вода с шумом приняла меня в свое мягкое лоно. Я ушел в глубину метра на два, хотел выдохнуть воздух, чтобы заглотнуть побольше воды, но не успел, меня потащило наверх, и я оказался на поверхности. Хотел было нырнуть снова, чтобы уйти насовсем, как вдруг чья-то рука схватила меня за шиворот и задержала на плаву, не пуская вниз. Я опять оказался наверху. Со злости я хотел двинуть тому, кто держал меня и не давал насладиться приятной кончиной в теплой воде. Как я ее хотел, как жаждал сейчас! Но, видно, кому-то явно не улыбалось такое завершение моих приключений. Я высунул голову из воды.Рядом со мной бултыхался какой-то человек — он крепко держал меня за шиворот и не давал возможности окунуться с головой. Свободной рукой он греб к берегу, так что утащить его за собой в глубину мне было не под силу.— Отпусти, сволочь! — прохрипел я, отплевываясь. — Чего ты вцепился! Плыви себе дальше и оставь меня в покое!Но, похоже, человек не услышал моей просьбы. Вообще, я заметил за прошедшие два дня, что люди довольно равнодушно относятся к моим просьбам. Может, я неправильно их прошу. А как правильно?— Куда ж ты лезешь, алкаш! — ругнулся сказал человек. — Здесь же глубоко! Нажрутся, а потом купаться лезут! А ты спасай их!— Я не лезу, гад! Я топлюсь! — Я попытался вырваться из его хватки, но он меня не отпускал. Видно, силы в нем было немерено.— Ишь чего захотел! — злился он. — Топится вздумал! Топиться надо в другом месте, а не на пляже!И человек, загребая свободной рукой и энергично работая ногами, быстро потащил меня к берегу.Где-то на суше уже слышались крики, и несколько человек полезли в воду. Они быстренько доплыли до нас и подхватили меня под руки. А я почувствовал себя бревном, которое не может утонуть, даже если его затащить на дно каким-то приспособлением, а потом отпустить. Через какое-то мгновение меня уже вытащили из воды и положили на бережку. Кто-то прижал меня коленом к земле, кто-то пытался сделать мне искусственное дыхание, дыша в мой рот своим перегаром, кто-то давил обеими руками на грудь, пытаясь восстановить работу сердца. Но в отличие от памяти сердце у меня работало без проблем. Я отплевывался, отбивался от них изо всех сил и пытался вырваться из крепких объятий. Но мне это так и не удалось.— Отпустите меня! — орал я благим матом. — Уберите руки! Не давите мне на грудь! Отнесите меня обратно в воду! Я не хочу больше жить!Но на мой призыв никто не реагировал. Все суетились, пытаясь якобы привести меня в чувство, и мешая друг другу. Кто-то рядом со мной уже звонил по мобильному, видимо, вызывал «скорую помощь». Еще несколько человек тащили какой-то грязный матрас, якобы для того, чтобы меня на него уложить. Все это невыносимо было терпеть.Не прошло и десяти минут, как подъехала «скорая». Наверное, торчала где-то поблизости на случай утопления кого-нибудь из горе-пловцов. Но я-то пловцом не был, я, наверное, вообще плавать не умел. И прекрасно бы себе утонул, если бы не всякие сердобольные граждане, которым, видно, делать нечего, дай только кого-нибудь из воды вытащить. Может, они тут соревнования устраивают, кто больше народа спасет, вот и хватают всех, кого надо и не надо.Из машины вылезли два санитара, они подбежали к нам и погрузили меня на носилки. Несмотря на то, что я отбивался и пытался слезть с носилок, они, при активной помощи народа, оттащили меня обратно к машине и запихнули внутрь. Завывая сиреной и блестя мигалкой, «скорая» отъехала, оставляя на берегу веселящуюся толпу. Как же, вот для них радость и веселое развлечение! Они только что спасли человека от верной гибели! А кто-нибудь из этой толпы спросил человека, хочет ли он, чтобы его спасали?Всю дорогу два дюжих мужичка в белых халатах пытались меня откачать. Я уже не орал и даже смирился со своей судьбой. Поэтому молчал и тупо наблюдал за их упражнениями с моим телом. Просто было интересно, чем все это закончится. Сначала они давили мне на грудь, что было довольно терпимо, но когда они стали бить меня по щекам, якобы для того, чтобы привести меня в чувство, я не вытерпел.— Поимейте совесть, братцы! — сказал я этим эскулапам. — Сколько можно надо мной издеваться! Я же вам не чурка какая-то! В следующий раз, когда вам попадется покойник, вот и оживляйте его таким способом.Наконец, они отстали, и я успокоился. Лег на спину и стал глядеть в потолок. Куда они меня везут, меня совершенно не интересовало. Даже если бы они привезли меня на кладбище, я бы не стал особенно возмущаться и смирился с судьбой. Но привезли они меня в какую-то больницу. Перегрузили из машины на каталку, заволокли в двери приемного покоя и бросили в каком-то коридоре. Там были белые обшарпанные стены и грязный серый потолок. Я лежал на спине и изучал желтые разводы на побелке. По коридору шныряли больные в полосатых пижамах, провозили каталки с лежащими больными, изредка проходили люди в белых халатах. Вдоль стен стояли койки с больными, которые не помещались в палатах. Похоже, больница была и так переполнена, чтобы еще сюда запихивать человека, которому уже ничего не нужно в этой жизни. Даже койки с уткой.Санитары скинули меня с каталки и положили на деревянную кушетку рядом с каким-то столом со сломанной ножкой. Вместо нее под стол подложили толстенную книгу, наверное, справочник фельдшера, который, понятное дело, здесь был никому не нужен. Я почему заостряюсь на этом, потому как эта книга под столом сразу бросилась мне в глаза. Но поскольку мне было на все наплевать, я почему-то сразу успокоился, лег на спину и воззрился в потолок. Я ничего не замечал — ни своей мокрой и холодной одежды, ни снующих мимо меня больных, которые с любопытством разглядывали нового пациента этой клиники, по-видимому, для душевнобольных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41