.. мне это не понять. Это был последний маленький штришок трагедии. Теперь я понял, почему улетел Ратлит. Для формального подтверждения анализов требовалось семь дней. При физическом состоянии Алегры беременность для нее была так же смертельна, как и аборт. Любой из известных мне методов аборта убил бы ее. Ратлит прочитал результаты и не показал их Алегре. Это были известия, которых она боялась. Ратлит же знал, что Алегра умрет в любом случае. И поэтому украл ремень золотистого. «Любить кого-то — значит не представлять себе жизнь без этого человека», — сказала как-то Алегра. Когда кто-то убегает, бросив умирающую девушку, у него должны быть на то веские причины. У меня в голове словно соединились две критические массы. Этот взрыв перевернул мир в моих глазах, хотя я думал, будто отлично понимаю, что к чему...Пересилив себя, я достал конторские книги, включил компьютер, а потом выключил его и убрал книги и уставился на драгоценный камень Ана.Среди плавающих, летающих, ползающих существ — супругов, дающих рождение, растущих, изменяющихся, занимающихся своими делами, я встретил существо, чьи физиологические характеристики задавали эти смертоносные зеленые черви кривых. И тогда я швырнул лист письма-диктофона в стену. Он разлетелся дождем белого пластика.Страх и ненависть сплелись во мне воедино.Я собирался убить золотистого, пусть даже он не имел к случившемуся никакого отношения и был обычным глупцом.Ведь точно такое же безразличие и глупость убили Алегру и Ратлита.И теперь, когда я понял, какую угрозу для Алегры нес этот ребенок... я возненавидел золотистых и понял, что они угрожают и мне... Глава 12 До бара я добрался через несколько минут после того, как потух дневной свет и включились ночные лампы. А все потому, что я останавливался не меньше десяти раз и был сильно пьяным. Помню, по дороге я пытался объяснить, что к чему, астронавту с межзвездного челнока, который впервые оказался на нашей Станции. Еще я оказался свидетелем одной забавной сцены: стоял и глазел, как женщина (золотистая), вооружившись осколком стекла, нападает на свою подругу... С астронавтом же, нырнув в недра бара и расположившись у пивной стойки, я начал разговор так:— Представь себе два огромных стекла, а между ними земля, пронизанная множеством ходов. А если добавить несколько длинных полос пластика, получится настоящий террариум... Можно часами сидеть возле него и наблюдать, как маленькие муравьи прокладывают туннели, носят яйца, суетливо бегают по туннелям... Когда я был маленьким, у меня был собственный муравейник...Я сунул трясущиеся руки в лицо собеседнику. Цепочка с драгоценным камнем запуталась в моих пальцах.— Успокойся, — сказал мне астронавт, высвободив цепочку. — Да все в порядке, парень. Расслабься!— Понимаешь, — я никак не мог успокоиться, — все, что я имел, когда был ребенком, — собственный муравейник!Он отвернулся и уперся локтем о стойку.— Ладно тебе, — приветливо заговорил он. А потом сделал очень глупую и грубую ошибку. Ничего хуже он и придумать не мог. — Так что там у тебя был за муравейник? — поинтересовался он.— Моя мама...— Я думал, ты расскажешь мне о своей тете* [Игра слов. Ant — муравей, aunt — тетя.].— Если хочешь, — вздохнул я. — Моя тетя слишком много пила. То же самое я могу сказать о своей матери. — Все верно. Сначала о тете, потом о матери. — Моя мать, видишь ли, всегда беспокоилась обо мне. Доводила меня своей заботой... Больше всего мне доставалось, когда я был маленьким. Она с ума меня сводила! А я лгал и бегал смотреть на корабли в космопорт, называвшийся Бруклинская Военно-воздушная пристань. Там швартовались корабли, которые потом улетали к далеким звездам.Лицо астронавта скривилось от усмешки.— Конечно, и мы так поступали... Я тоже, когда был мальчишкой, бегал смотреть на межзвездные корабли.— Но если шел дождь, мама не выпускала меня на улицу.— Да, это — плохо. Маленький дождик ничуть ребенку не повредит. Так почему же она не выпускала тебя, когда с неба капало? Ты скажи честно, может, она порой была слишком занята, чтобы обращать на тебя внимание?.. Один из моих стариков был точно таким же.— А у меня оба были такими, — сказал я. — Но моя мама еще хуже. Если она торчала дома, то не спускала с меня глаз.Она меня изводила своей опекой!Мой собеседник кивнул, словно соглашаясь со мной.— И тебе было никак не удрать под дождь?— Ага. Но ты ведь рос не там, где я, тебе этого не понять... Теперь-то все изменилось.— Да... Теперь меж звезд пролегли торговые маршруты.— Угу... А она выйти мне под дождь не давала и сводила меня с ума.Астронавт согласно кивнул.— Но я разрушил эту идиллию! — Тут я с такой силой ударил кулаком по стойке, что статуэтка в противоположном углу стойки — медный шар на проволочном основании — подскочила и повалилась набок. — Я нашел способ убежать! Песок, земля, стекло... Террариум стал моим миром.— Ты его потом разрушил?— Ага! Разбил, растоптал. Кстати, мать тогда пыталась меня остановить.— Подожди... Ты сказал «песок»? Значит, ты жил на побережье? Я тоже ребенком жил на побережье. Для детей лучше места не придумаешь... Значит, ты разрушил свой террариум?— Дал муравьишкам разбежаться. Отпустил их на волю.— А на нашем побережье не было никаких муравьев...А что ты там говорил о торговых маршрутах?— Да пошли они! — Я снова изо всех сил ударил кулаком по стойке. — Пусть все убираются, нравится им это или нет!Это их проблемы, и пусть они пошевеливаются, а не я! Ведь я не... — И тут я снова безумно захохотал.— Значит, она дала тебе уйти, и с тех пор тебя ничего не заботит?Мои руки тяжело хлопнули о край столешницы. Я с трудом перевел дыхание от боли.— Так и было на нашем побережье, — объявил я и поднес пальцы к лицу, посмотреть, не повредил ли я их. Поперек ладоней шла красноватая полоса. — Да и муравьев на нашем побережье не было.— Ты хочешь сказать, что врал мне насчет всяких там муравьишек?.. Эй, парень, с тобой все в порядке?— ...разбил террариум, — только и смог прошептать я.Потом потряс кулаком и, схватившись за цепочку, со всей силы ударил подарок золотистого о стойку.— Пусть убираются! Пусть все поганые золотистые убираются в свой поганый космос! — Тут меня скрутило пополам. Отбитой рукой я схватился за желудок.— Эй, парень?— Я тебе не парень! — взорвался я. — Ты ведь думаешь, я какой-нибудь глупый, полубезумный придурок?— Ладно, пусть ты старше меня... С тобой все в порядке?— Я тебе не парень!..— Пусть ты на десять лет старше, чем Сириус... Успокойся, или нас выкинут из бара.А потом меня вышвырнули из бара. * * * В тот вечер я бродил по улицам, и кто-то кричал:— Убирайтесь! Убирайтесь!Скорее всего, это кричал я сам.Помню, немного позже я стоял под уличным фонарем.Ветер из-за края Звездной Ямы бил мне в лицо. Земля у меня под ногами ходила ходуном (по крайней мере, у меня было такое ощущение). И еще мне казалось, я вот-вот упаду.Камешки дорожки у меня под ногами терлись о металлический край тротуара. Звук был ужасно громким. А вокруг завывал ветер. Он хотел оторвать меня от фонаря и унести в темноту.Когда я поднял руку с подарком Ана (удар о стойку шарику ничуть не повредил), ветер швырнул цепочку мне в лицо, и я почувствовал ее холодное прикосновение к щекам и переносице. Я качнулся назад, пытаясь избежать ее прикосновений. Цепочка запуталась вокруг моих пальцев. Шарик драгоценного камня качался на ее конце, мерцая в свете уличных фонарей. Ветер ревел. Камни выскальзывали у меня из-под ног и исчезали в бездне. * * * Потом, не помню уж как, я оказался возле ангара. Дверь была приоткрыта. Я шел к ней, спотыкаясь в темноте, с трудом удерживая равновесие. Иногда мне казалось, что темнота вокруг меня шевелится.Я остановился, когда мои ноги ударились о скамейку возле верстака. Чтобы повернуть выключатель и включить свет, мне пришлось обойти верстак. В тусклом оранжевом свете лампы, подвешенной за скамьей, открылся стояк с множеством управляющих рукавиц. Я сорвал одну из них и натянул ее на руку.Неожиданно раздался голос:— Кто там?— Уходи, Санди, — приказал я. Отвернувшись, я включил источник питания на запястье. Где-то высоко над головой, пробуждаясь к жизни, загудели огромные механизмы.— Извини, парень. Это не Санди. Снимай-ка перчатку и убирайся подобру-поздорову!Покосившись, я увидел какую-то фигуру, появившуюся в круге оранжевого света. Неизвестный вытянул руку. В ней был вибропистолет. И тут я понял: это — женщина, только лица я никак не мог разглядеть.Потом она опустила оружие.— Вим? Это ты? Что, черт возьми, ты делаешь тут в такое время?— Полоски?— А кого ты ожидал тут найти?— Так это твой ангар?.. — Я огляделся и потряс головой. — А я-то думал, мой... — И я снова потряс головой.Полоски неодобрительно фыркнула.— Вижу, сегодня ты хорошо нажрался.Я взмахнул рукой, и стрела крана высоко над головой пришла в движение.Пистолет тут же снова нацелился на меня.— Если еще раз включишь механизмы, я выстрелю и не посмотрю, что это ты! Снимай-ка эту штуку.— Очень смешно. — Я согнул палец и опустил коготь. Теперь он поблескивал в темноте футах в двадцати надо мной, так что я мог его видеть.— Послушай, Вим, я говорю серьезно. Выключи и сними перчатку. Ты сейчас пьян и сам не знаешь, что делаешь.— А этот паренек... золотистый... Ты взяла его на работу?— Да. Он сказал, что это ты послал его. Поболтали с ним немного о том о сем. С помощью одного из автоматов он снял обшивку с маленькой яхты, только для того, чтобы показать мне, что умеет обращаться с подобными механизмами. Побольше бы мне таких умельцев. Вот с перчатками он обращается намного хуже, но, разбирая корпус яхты, он был великолепен...Я опустил коготь еще на десять футов, так что клинок повис точно между нами.— Да ладно. Полоски. Ты же знаешь, я мастер в управлении перчаткой.— Вим, если ты еще...— Полоски, ты говоришь, словно заботливая тетушка, — объявил я. — А мне няни не нужны.— Вим, ты очень пьян.— Конечно. Но я не какой-то там неуклюжий пацан. Ничего с твоим оборудованием не случится.— Если ты еще что-то сделаешь, ты будешь...— Заткнись и смотри.Я вытащил штуковину золотистого за цепочку из кармана и швырнул на каменный пол. В оранжевом свете невозможно было толком разглядеть, что это за штука.— Что это?Коготь упал вниз и застыл в нескольких миллиметрах над драгоценностью.— Ого! Я не видела ничего похожего с тех пор, как мне стукнуло десять лет. Что ты собираешься делать с этой штукой? Ты поосторожнее с когтем. Ведь ненароком сломаешь свой камень.— И это будет правильно. Разбить его вдребезги!— Подожди. Дай-ка я сначала взгляну на него.Я чуть приподнял клык.— Смотри, — разрешил я. — Пьяный или в тоске, но я с легкостью обращаюсь с этой штукой. — Свободной рукой я похлопал по перчатке.Но Полоски словно не слышала моих слов.— Я уже многие годы не видела ничего подобного. Как бы я хотела иметь такую штуку.— Ты хочешь сказать, это не таинственный артефакт, привезенный из какой-то там отдаленной галактики?— Эти штуки делаются в нашей галактике. Таких игрушек раньше было много.Я поднял драгоценность и протянул ее Полоски.— Их использовали как учебные пособия... А почему ты хочешь его сломать?— Я никогда не видел их раньше...— Тебе дал его кто-то из астронавтов? Они не знают, зачем нужна эта штука. Не ломай ее.— Я хочу сломать.— Почему, Вим?К горлу подкатил ком. Я не знал, как объяснить ей все, что накопилось в моей душе. Что со мной случилось.— Потому что хочу убежать... И если я не разобью этот шарик, то могу разбить кому-то голову.Моя рука внутри перчатки задрожала. Коготь вздрогнул.Полоски, прижав к груди драгоценность, отскочила.— Вим!— Я застрял тут, на этой Станции. — Ком в горле в любой момент мог накатить снова, поэтому я старался говорить быстро, чтобы успеть высказаться. — Я без всякой пользы болтаюсь здесь среди чудовищ и глупцов! — Коготь дернулся, ударил в бетон пола, заскрежетал. — А когда твоим детям... детям плохо, и ты даже не можешь добраться до них...Коготь заскользил в сторону Полоски, и она отскочила назад, во тьму. Теперь я едва мог ее разглядеть.— Черт побери, Вим...— ...я не могу добраться до своих детей.Коготь перестал трястись, медленно пошел назад, поднимаясь.— Я хочу разрушить что-нибудь и уйти. По-детски веду себя, да? А все оттого, что никто не обращает на меня внимания. Есть я, нет меня...Коготь подскочил вверх еще на несколько футов.— Даже когда я пытаюсь помочь людям, никто не обращает на меня внимания. Но я не хочу никому верить. Поверь мне... Клянусь...— Вим, сними перчатку и послушай!Коготь снова упал, и мне пришлось поднять руку, чтобы он не царапал цемент.— Вим, я всегда обращала на тебя внимание. — Полоски очень медленно приблизилась, вернулась в круг оранжевого света. — Ты уже много лет бродишь по этой Станции, отыскиваешь разных мальчишек и помогаешь им устроиться в жизни. Они не все были такими, как Ратлит... Я тоже люблю детей. Вот почему я беру их на работу. Я считаю, что работа — это ответственность, она помогает взрослеть... Я люблю детей... Я люблю тебя...— Ах, Полоски...Я покачал головой. На мгновение вся эта сцена показалась мне отвратительной.— Ты не сможешь остановить меня... Я тебя немного люблю, совсем чуть-чуть... Несколько раз я даже думала о том, чтобы пригласить тебя в свою полисемью.— Пожалуйста, замолчи, Полоски. Слишком много удивительного случилось со мной за эту неделю. Но на эту ночь хватит, а?А потом во мне что-то сломалось. Разом исчезла вся решительность. Я выключил перчатку.— Не любовь пугает тебя, Вим, и не важно, в каком виде и когда она приходит. Не беги от нее. Хочешь, вместе соберем полисемью? Конечно, поначалу это будет довольно трудно для такого парня, как ты. Но ведь ты же раньше имел семью. Тогда вокруг тебя сновали дети и...— Я скоро расстанусь с Санди, — объявил я. — У него большое сердце, и он рвется к своей полисемье. Может, он хочет загладить свою вину, хотя лично я не знаю, в чем он там виноват, или попробовать начать все заново.Я снял перчатку.— Подожди, Вим! Не уходи вот так. Останься хоть на минутку!— Полоски, я пьян, как свинья! — швырнув перчатку на стол, объявил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11