Кажется, что он никогда не говорит, не то что другие вещи. Этот нож я нашел на обмелевшем берегу вблизи моей хижины, вместе со старым, ужасно длинным ружьем, которое заряжалось с дула. Металлические части ружья были все покрыты ржавчиной, а от ножа осталась лишь половина; я смастерил кожаную рукоятку на этом уникальном орудии и с тех пор всегда ношу его за поясом в старых ножнах, ему не принадлежащих; я отдаю должное ножнам как полезной вещи, но в то же время я считаю их своего рода талисманом и в душе надеюсь, что мудрость старого владельца, быть может, передастся мне.
И пока заржавевшее ружье, древний безмолвный нож и суровые вековечные сосны, охраняющие хижину, не заговорят, останется еще один рассказ, который никому не удастся написать.
Итак, моя хижина открыта, зайдите в нее.
МАЛЕНЬКИЕ СТРАННИКИ
Глава первая
Шесть лет назад канадское правительство взяло на свое попечение моих бобров, и мы все были зачислены в штат Национальных парков Канады. Так кончилась тревога за жизнь и благополучие маленьких четвероногих спутников моих скитаний. Нас должны были переправить в один из огромных Национальных заповедников Запада. Проехав длинный путь в тысячу миль в товарном вагоне — бобры в специально сконструированном для них жестяном ящике с вентиляцией, а я рядом с ними, — мы прибыли на место своего назначения, к подножию горы Всадник, почти через неделю. Это было тяжелое испытание, и мы очень все устали, но настроение у нас было хорошее.
Очутившись на новом месте, бобры не делали попыток отправиться на поиски воды, хотя в первую ночь они казались взбудораженными и сотню раз то выбегали, то вбегали в хижину, словно для того, чтобы убедиться, что я все еще там, на месте. Первое, за что они принялись, устраиваясь на новом месте, — это расчищать себе тропинку для выхода на берег озера; потом облюбовали себе площадку на том берегу и за месяц выстроили себе огромный дом; правда, они продолжали работать над ним все лето, пока он не достиг восьмифутовой высоты; поперечное сечение его было шестнадцать футов. Здесь у Джелли появилась ее первая маленькая семья. Приручать бобрят было нелегко, они были недосягаемы для меня, пока были маленькими, а когда уже немного подросли, были дикими, как ястребята.
Каждую ночь — с наступлением сумерек и до зари — я сидел неподвижно на каком-то застрявшем на мели плоту, на заболоченной части озера. Меня изводили москиты, целыми тучами нападавшие на меня, но я не мог защищаться, боясь испугать разведчика, который мог появиться из бобровой хатки. Здесь я просиживал часами, целыми ночами, пока наконец не приближался кто-нибудь из бобрят. Время от времени они проплывали мимо, иногда смотрели, словно узнавали меня, иногда же совсем игнорировали меня и не удостаивали взглядом. В конце концов они настолько привыкли к моему присутствию на плоту, что стали издавать какой-то слабый звук приветствия, когда проплывали мимо. Постепенно, видимо заинтригованные появлением такого странного существа, неподвижно застывшего на одном и том же месте, бобрята начали подплывать к плоту и, забравшись туда, смотрели на меня внимательно, должно быть, целую минуту, а потом скользили вниз, чтобы разобраться во впечатлениях. Они были абсолютно вне моего контроля, и ничто не заставляло их приближаться ко мне. Через некоторое время я обнаружил, что, соблюдая большую осторожность, можно дотронуться до зверьков; но стоило сделать какое-то неловкое движение, они исчезали и не появлялись всю ночь. Как бы там ни было, но время от времени ко мне на помощь приходила Джелли Ролль. Она подплывала к плоту со всей четверкой и играла с ними около меня: кувыркалась в воде, крепко прижав к груди детеныша; кружилась с бобрятами, резким движением тела разбрасывая их в разные стороны; потом начиналась веселая борьба с двумя или тремя бобрятами зараз, причем Джелли всегда уступала малышам роль победителей; это были забавные сценки, и я с удовольствием за ними наблюдал, хотя в результате этой веселой игры я оставался мокрым с головы до ног. Я всячески старался использовать выгодное положение и, бывало, просовывал руку в эту спотыкающуюся кучу борцов, а они, разыгравшись и, несомненно, подражая бобрихе, хватались за мои пальцы; скоро бобрята привыкли к незнакомому запаху человека и играли и возились со мной, как с матерью. Дальше все пошло легко. К концу месяца они стали ручными, следовали за мной, отвечали на мой зов и иногда с моей помощью залезали в каноэ. Как-то раз, когда после больших усилий мне удалось наконец заманить всех четырех в каноэ, примчалась Джелли, залезла в лодку и вытащила всех до одного оттуда. Родительский инстинкт, охраняющий детенышей, был тогда очень ярко выражен у Раухайда — отца бобрят. Бывало, когда, прибегая ко всем хитростям и уловкам, на какие я только способен, мне удавалось собрать около себя малышей, он врывался, разбрасывая бобрят в разные стороны, а потом прогонял их по одному, после чего возвращался ко мне и устраивался рядом. Я не пытался ломать эту привычку, так как понимал, что таков его собственный способ защиты и воспитания бобрят.
Кинофильмы в несколько тысяч футов были отсняты мною здесь, и Раухайд был главным героем, в более скромных ролях выступала Джелли Ролль, хотя надо сказать, что за последнее время у нее появился темперамент, который может соперничать с темпераментом иных кинозвезд.
Скоро я понял, что природные условия в этом заповеднике мало подходящи для моей работы с бобрами. Озабоченный этим, я полетел ненадолго в Саскачеван и, познакомившись с местным Национальным парком, решил обосноваться с бобрами там.
Необходимо было создать искусственные условия для зимовки бобров на новом месте, так как наш переезд мог состояться не раньше, чем поздней осенью, и бобрам тогда уже не успеть самим подготовиться к зиме. Очень важно было, чтобы эти искусственные сооружения и устройства как можно ближе соответствовали бы бобровым постройкам. Итак, я спроектировал избушку на самом берегу озера, с нырялкой, устроенной в полу, наподобие бобровой, с подводным туннелем, проведенным под одной из стен домика и выходящим прямо в глубокие воды озера. Таким образом, бобры будут устроены на зиму в моем жилище, пока не придет весна, а с ней и оттепель, тогда они займутся своим собственным строительством. В своем стремлении получше устроить жизнь бобров я не забыл и о том, что для них нужно построить временную плотину на ручье. Интересно, что следующим летом бобры выстроили свою плотину, которая была немного выше нашей и расположена была несколько ниже и в более удобном месте, в результате чего плотину, сделанную руками человека, затопило. Заинтересовавшись этим делом, мы обнаружили, что бобровая плотина была выстроена точно на том месте, где сохранились следы старой плотины, построенной лет пятьдесят назад, здесь же нашли и очень старую бобровую хатку, покрытую толстым слоем земли, на которой росли три довольно больших дерева. Для того чтобы разобраться в преимуществах именно этого места и так точно рассчитать возможности для распределения давления — условия, которые нигде по соседству нельзя было найти, — все это, мне кажется, говорит о чем-то большем, чем о высокоспециализированном инстинкте.
Когда я получил извещение о том, что хижина и все необходимые приспособления для бобров готовы, я телеграфировал жене, которая гостила у родственников в Онтарио, и просил ее приехать: ведь сейчас на моих руках было шесть бобров и ее помощь была необходима мне. Анахарео, не теряя времени, выехала к нам. Ей очень понравились бобрята, ведь она впервые их увидала, и они проделали вместе очень приятное путешествие. Джелли, Раухайд и я, теперь уже опытные путешественники, ехали, как обычно, и нам не то было скучно, не то надоело и было все безразлично, как это бывает у пресыщенных людей. И все же путь был веселее, чем в прошлый раз, потому что перед нашими глазами не расстилались удручающие, бесплодные на вид поля пшеницы, которые напоминали пустыню.
Потребовалась целая флотилия моторных лодок с газолиновыми двигателями, чтобы перевезти нашу коммуну со всем имуществом до первого волока. Там мы преодолели тридцать километров водного пути. Оттуда до озера Ажауан, на берегах которого мы должны были поселиться, мы перетащили все (даже бобров!) волоком, длина которого была полкилометра. Последнюю часть пути мы проплыли на каноэ.
Половину избушки, ее заднюю часть, мы отгородили для бобров, оставив только отверстие для выхода зверьков. В этой части нашего жилища не было пола и отсюда начинался туннель, который тянулся на расстоянии семи футов под водой. Все это было устроено по моему плану. Тем не менее пришлось внести некоторые изменения: нужно было закрыть отверстие в перегородке, которое служило для бобров выходом, до того времени, когда начнутся морозы и замерзнет вода, — бобры, переселенные из владений, где все сооружения уже были готовы, как правило, сейчас же отправляются на поиски своего старого жилища; в нашем случае это стремление было особенно ярко выражено, так как они уже успели сделать запасы корма на зиму. В поисках своего старого дома бобер поплывет далеко — то вверх, то вниз по ручью — и будет бегать кругом в растерянности, словно сам не свой. Я знал, что мои ручные бобры не покинут меня, в чем я уже не раз убеждался, — я боялся другого: приближались морозы, и зверьки в своих далеких странствиях могли замерзнуть где-нибудь далеко от дома, или же попасть в лапы волка, или же погибнуть в какой-нибудь другой печальной авантюре. Мы испытывали Джелли Ролль, обладавшую наиболее положительным характером из всей семьи, но даже она заблудилась в зарослях кустарника и отсутствовала три часа; она вернулась сухопутным путем, едва не отморозив себе хвост, и состояние ее было близко к отчаянию.
Бобры хорошо понимали, что они находятся вблизи нырялки, и часы своего бодрствования проводили в неустанной попытке достичь ее. Они долбили пол в нескольких местах и пробовали прогрызть перегородку — нам приходилось загораживать ее бревнами и чурбанами. Но бобры перегрызали бревна и оттаскивали все, так что нам приходилось быть все время настороже и быстро восстанавливать заграждение. Однажды во время этих раздоров нам посчастливилось наблюдать очень трогательную сценку.
Раухайд, самый необузданный из всей семьи, был особенно настойчив в своих стремлениях пробраться к выходу — к нырялке. Как-то раз я оттащил его довольно грубо за хвост, чтобы проучить как следует. Мгновенно один из бобрят, маленький самец, любимец Раухайда, бросился к нему, жалобно хныча, вцепился в него и прижался нос к носу; он разыграл такую нежную сценку, что мне стало немного стыдно за свою несдержанность, и я готов был принять справедливые упреки. Это была прекрасная иллюстрация нежной привязанности, существующей между бобрами. Правда, с наступлением зрелости это чувство ослабевает и даже угасает благодаря непреодолимому стремлению странствовать, что наблюдается не только у бобров, но и у существ, стоящих на более высокой ступени развития.
Мы устроили в хижине для удобства бобров водоем довольно больших размеров, и там они проводили много времени. В естественных условиях бобры очень тщательно высушиваются и причесываются после купания, но в хижине они вели себя неряшливо, и на полу была всегда вода. Правда, когда топилась печка, пол частично высыхал, но пар собирался под потолком, и все стены были в потеках от сырости; все стало влажным, и часть продуктов испортилась. Спать ночью было невозможно, мы засыпали утром, когда засыпали бобры. Их непрестанные жалобные крики — настойчивые просьбы пустить на койку — в конце концов покорили нас, — ведь они были обездолены, попали в неестественные условия, и мы должны были возместить эти неудобства; мы брали их на кровать, совсем мокрых, и разрешали оставаться там, сколько им хотелось. Это успокаивало бобров и давало нам возможность хоть изредка постряпать и поесть.
Джелли Ролль уже была умудрена опытом: два года тому назад ей пришлось провести зиму со мной в хижине, и она теперь вела себя спокойно, с чувством собственного достоинства, и казалось, ничто не могло нарушить ее самообладания, — недаром мы назвали ее Королевой.
Но нам, людям, было не по себе: эти вопли и крики, желание все перегрызть, — мы даже опасались, устоит ли хижина на месте, — непрерывное плескание и барахтанье в воде, постоянные попытки соорудить подмостки, чтобы перелезть через перегородку, — все это вместе взятое было тяжелым испытанием нашей выдержки.
Но было много и веселых минут. Наблюдать бобрят, когда они пробовали приспособиться к непривычным условиям, — уморительно смешно. Один из них все время ходил на задних лапах, пошатываясь, как дряхлый старик. Случалось, что его братья и сестры, следовавшие по пятам за своими родителями, во время усердного обхода хижины вдруг натыкались на него и валили с ног. Бобренок поднимался, присоединялся к шумной процессии, потом снова отделялся от нее и продолжал уморительное шествие на задних лапах. Он бродил, пошатываясь, все кругом и кругом, поглядывал своими маленькими, черными, словно пуговки от ботинок, глазами, как будто он потерял что-то и не может найти.
Джелли Ролль своим спокойным жизнеутверждающим поведением подчинила себе бобрят, и они всецело полагались на нее. Куда бы она ни пошла, они следовали за ней. Если я ходил по комнате, она всегда шла по моим пятам, а за ней тянулся хвост ее свиты, — цепочка неуклюжих гномиков, переваливающихся и припрыгивающих на своих коротких ножках, без конца что-то лепечущих. Бывало, утомившись, один из бобрят залезал на хвост матери, который скользил позади нее, как на салазки. Выпрямившись, стоя на задних лапах, бобренок цеплялся передними за шерсть бобрихи, а она с нескрываемым удовольствием катала его, в то время как менее предприимчивые малыши плелись сзади или толкались сбоку. В конце концов они все поняли удобство этого вида транспорта и иногда залезали на удивительную тележку-волокушу по два, по три сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17