Через поляну, широко улыбаясь, шел завхоз Айко Такахаси.— Я знаю, кого вы ищете, доктор, и ты, Вера. Только советую вам не тратить столько усилий. К закату солнца все они соберутся вон на ту песчаную полянку. Не смотрите на меня так, доктор. Вот увидите, все соберутся. Они такие забавные и очень любят солнце, а утром их загон всегда находится в холодной тени. Вот я и выпускаю их погулять. А вечером они собираются все на полянке. — Завхоз смущенно засмеялся: — Мне кажется, что эти живые кустики узнают меня. Вот только сейчас один из них ковылял за мною… — Айко Такахаси осекся под гневным взглядом доктора Мокимото и стоял, пожимая плечами и виновато улыбаясь.Доктор Мокимото сказал:— Айко Такахаси! Вы мой заместитель по части хозяйства института…— Да, конечно, доктор…— Не перебивайте меня, Айко Такахаси!— Не буду.— «Не буду», а сам перебил, и. нить моих мыслей запуталась. Да вы, как никто, знаете все инструкции и нарушили главную из них…— Да, доктор. И сердце мое в печали, когда я вижу, как вы разгневаны и как огорчена Вера. Я забыл, что нельзя поддаваться велению сердца, если инструкция не позволяет этого. Прошу великодушно извинить.Доктор Мокимото замахал руками:— Хорошо, хорошо, Айко Такахаси. Чем говорить такие жалкие слова, давайте собирать беглецов.Они собрали десять завриков. Пяти ходячих кустиков недоставало.— Вот увидите, к вечеру все соберутся на эту поляну. Тут сильно нагревается песок, а они любят тепло больше всего. Тепло и влагу. — Помолчав, он спросил: — Что же это будет, если все растения начнут расхаживать по земле? И не кустики, а, скажем, пальмы, папайи и особенно криптомерии? Тогда нарушится порядок в мире, исчезнет красота лесов, парков, толпы глупых деревьев станут бродить с места на место. Пожалуйста, не делайте этого, доктор Мокимото!— Не случится такого, Айко Такахаси.— Верю вам, доктор Мокимото. Прошу извинить меня.Вера отошла в сторону. До нее доносились только отрывки японских фраз, и она видела, как две фигуры в белом кланяются в пояс друг другу.Перед закатом Вера снова вернулась на поляну, чтобы собрать оставшихся завриков и перенести на огороженную площадку. Хотя песчаный пятачок так и манил к себе, завриков там не было. Она поняла, что Айко Такахаси все это придумал, чтобы избежать гнева доктора Мокимото.Вера сжала кулаки.— Ну, попадись ты мне, противный человек! — сказала она. — Ехидный царедворец!Прошуршала оттянутая ветка криптомерии. Вера оглянулась и увидела сконфуженную физиономию старика завхоза. Он глубоко вздохнул и сокрушенно причмокнул языком.— Что же они не собираются, Айко Такахаси? — спросила Вера, хмуря брови.— Сейчас я вам все объясню. Видите ли, Вера-сан, по всей вероятности, вы напугали их, и они сейчас сидят вот в этой траве, — он развел руками, — и слушают, как вы распекаете бедного пожилого человека.— Я распекаю вас?— Пока не вслух, но сколько горьких для меня слов сейчас гремит в вашей головке! Не правда ли? Ехидный царедворец — самое невинное выражение из тех, что вы припасли для меня.— Прости меня, Айко Такахаси. — Вера протянула руку. — Ты прав. Плохие слова «гремели в моей голове», но пойми и ты…— Я все понимаю, Вера. Я просто старый сентиментальный человек. Мне стало жаль деревца, и я выпустил их погулять. Ты не тревожься. Вера. — Он крепко пожал ей руку. — Они найдутся. Их надо искать на дорогах и полянах. Завтра с утра я этим займусь. Никуда они не денутся. А ты смотри веселей. Заврики — пустяк по сравнению с тем, что творится сейчас на свете, Вера. Осклизлая водоросль отравляет морские поля. Сегодня рано утром весь берег был усеян мертвой рыбой. А что передают по телевидению! Ужас берет, когда посмотришь на гигантских кальмаров или на еще более ужасных морских звезд. Правда ли, Вера, что все это дело наших рук и неразумных голов? Какую-то пружину мы испортили в природе, вот она и выдает нам чудовища. Не правда ли?— Я согласна с тобой, Айко Такахаси. Такого мнения придерживается и учитель…Пока они разговаривали, на поляне отполыхала короткая тропическая заря и настала чернильная ночь. Светляки заметались в невидимых ветвях. Светился мох, светились гнилые пни, создавая фантастическую феерию из голубого холодного света.— Айко Такахаси! — испуганно позвала Вера, хотя знала, что бояться абсолютно нечего. — Где ты, Айко Такахаси?— Здесь я, — глухим голосом ответил завхоз. Взяв Веру за холодную руку, он увлек ее за собой, направляясь к большой аллее.— Ты не бойся. Ты ничего не бойся, — говорил он дрожащим шепотом. — Ты со мной, Вера. А раз я здесь, то бояться тебе совершенно нечего.Ступив на освещенную аллею, Айко Такахаси облегченно рассмеялся:— Ну вот. Вера, мы с тобой и в безопасности. Ты вела себя отлично для девушки. Да это и понятно…— Я же была с тобой, Айко Такахаси!— Ну конечно, со мной. Но ты и без меня бы не особенно испугалась. Должен тебе сказать, что ты удивила меня.— Чем же я могла удивить тебя?— Рассказом о мышах в диване. Сколько я знаю существ твоего пола, они все безумно боятся мышей. Ты же спала на диване с мышиной начинкой. По правде говоря, на что я храбрый человек, и то бы не чувствовал себя на нем в полной безопасности. — Он пристально посмотрел на нее и спросил, погрозив пальцем: — Скажи мне, какая доля правды в твоем рассказе?— Сто процентов!— Изумительно! Первый раз слышу историю, в которой так много правды. Человек всегда хоть немного, да приукрасит события. Доктор Мокимото называет это фантазией. Так ты не фантазируешь?— Вообще-то люблю помечтать, но о диване все сущая правда. Я действительно не боюсь животных. У меня живет мангуста и несколько змей, правда, не ядовитых. С мышами в диване все кончилось довольно забавно. Однажды на него села моя тетя, и из дырки стали одна за одной выскакивать серые мыши. Тете сделалось дурно. Диван отдали в ремонт. На дыру наложили заплату. Теперь обшивка порвалась уже в другом месте. Сейчас там никто не живет, и все же иногда мне слышатся там писк, шорох.Айко Такахаси понимающе закивал головой:— Там осталась душа.— Чья? Мышей?— Может, и мышей, а то и самого дивана.— Душа дивана! Да ты поэт, Айко Такахаси.— Давно, в юности, я пробовал сочинять стихи. В те годы я жил в глухой лесной деревушке, всего у нас стояло на склоне горы три дома. С тех пор мы не расстаемся с Кокиси, теперь доктором и большим человеком. Вот ведь как сложилась наша жизнь: он стал такой ученый, а я по-прежнему лесной житель, окончил только школу и еще двухлетние курсы управления хозяйством комплексных предприятий, все по настоянию Кокиси Мокимото. Сколько бы я ни учился, Вера, все мои знания — словно принесенные ветром лепестки сакуры: скоро вянут, и опять я остаюсь сыном лесов, гор и воды. Все это потому, я думаю, что мои предки сжились с природой так прочно, что любовь к ней крепко живет и во мне и мешает остальному. Природа, Вера, ревнива, как любящая женщина, она не отпускает от себя.Дальше они пошли молча по скрипучему коралловому песку аллеи, искристому, как снег в морозную ночь. Вера стала думать об Антоне, о том, что она скажет ему и что он ей ответит. Айко Такахаси не мог переключиться на современную действительность, он весь был там, в горах, где еще недавно стояли три дома и где он писал стихи под шелест листьев и говор ручьев. БИТВА НАД ГОРОДОМ Тосио-сенсей мастерски вел авиетку, стрелка высотомера, чуть вздрагивая, стояла на восьмистах метрах. Тосио, важный, с застывшей улыбкой, сидел, откинувшись в кресле пилота, и казалось, что наш летательный прибор, проникнувшись к нам самыми нежными чувствами, бережно несет нашу троицу над Большой Лагуной. С высоты водная гладь кажется ровной и серебристой, потому что небо подернуто слоистыми облаками, на рифах вспыхивает пена прибоя. Множество судов различных типов, преимущественно яхты и катера, лежат в дрейфе над площадью шельфа, по которому прошли тигровые звезды; там ведутся восстановительные работы: экипажи кораблей засаживают растениями и животными коралловое дно, обглоданное морскими звездами.— Хлопотливая работа, — говорит Костя, с наслаждением потягиваясь в кресле и зевая.В его голосе звучат покровительственные нотки: внизу главным образом неопытная молодежь, которой не разрешалось охотиться на тигровых звезд, а мы— ветераны, ударное звено против злых сил природы. И у нас впереди целая неделя заслуженного отдыха.Метеослужба оповестила о приближающемся шторме. Крыло тайфуна захватит северо-восток Австралии и Большую Лагуну.Костя сказал:— Какие мы все-таки эгоисты. Летим себе, как птицы, под защиту скал, и тайфун нам нипочем. Суда снимаются. Смотрите, вся мелочь уже идет наперегонки к Лусинде! Ну, а мы, — продолжал он мечтательно, — прилетим мы сейчас в Лусинду, отдадим визит вежливости капитану «Катрин». Пожалуйста, без улыбок — Наталья Стоун для меня только друг, как, видимо, и для вас, дорогие мои, хоть я не ручаюсь за всех. — Костя глянул на застывшую фигуру Тосио и продолжал: — Для меня сейчас главное — покой и пополнение иссякших запасов информации. Буду лежать весь день на пляже в окружении роботов-массажистов, буду пить коктейли, есть натуральные бифштексы — никакой рыбы и моллюсков!— И только? — спросил я.— Ну нет, конечно. Я же сказал, что главное — пополнение информации. Я послал заказ на двух роботов-интеллектуалов, начиненных бездной премудрости… Между нами, я чертовски запустил занятия. У меня такое чувство, что вот здесь, — он хлопнул себя по лбу, — все выдуло пассатом.— Но это очень хорошо. Прямо отлично! — сказал Тосио. — У нас столько накапливается паразитической информации, и мы не знаем, как от нее избавиться, а ты первый использовал для этой цели ветер! Настоящая находка для психологов. Надеемся, Костя, что ты познакомишь человечество со своим открытием.— Надейся, Тосио-сенсей, — разрешил Костя и перевел разговор на более безопасную для себя тему: — До сих пор у меня звучит в ушах голос Чаури Сингха, оповещающего всю Лагуну о наших славных делах. В его докладе есть строчки прямо из древнейшего хронографа, вот например: «В числе отличившихся экипажей патрульной службы Большой Лагуны следует особо отметить „Золотую корифену“, обнаружившую главную колонну тигровых звезд и самоотверженно вступившую с ними в борьбу!»Мы промолчали. Костя тоже умолк. Впереди на фоне зеленых гор показалась Лусинда — дом-город. Гигантское сооружение напоминало пирамиду, висящую над водой. Последние годы появилось много противников современного градостроительства, но меня всегда приводит в восхищение и трепет вид гигантских башен, цилиндров, пирамид, в которых живут десятки и сотни тысяч людей. Никогда еще человечество не имело таких совершенных сооружений, отвечающих и индивидуальным, все возрастающим, и общественным требованиям.Костя, причисливший себя к противникам домов-городов, не преминул заметить:— Не понимаю я этого стремления втиснуть двести тысяч человек в такую пирамидку! Что касается меня, я предпочитаю дощатую будку или палатку. На меня давит эта громада… Хотя надо отдать справедливость — в ней что-то есть. Это не токийские города-цилиндры, установленные по берегам Внутреннего моря. Ведь верно, Тосик?В этом пункте они сходились с Тосио.Тосио перевел на русский язык свое четверостишие:Когда я раздвигаю седзи, То весь мир глядит на меня, Ручей поет о вечности, Унося лепестки магнолий.— Есть идея! — похвалил Костя. — Да, здесь не дотянешься до магнолий, а «ручеек» находится далековато, если набраться нахальства ручейком считать Лагуну.— Они растут на террасах, — сказал я.— Все это не то. Верно, Тосик?..Мы уже подлетали к Лусинде. Южная грань пирамиды заслонила горы. Теперь уже можно было различить детали города: бульвары на каждом этаже, парки в виде гигантских этажерок, соединяющихся плавными спиралями с двухсотого этажа к морю, причудливый рисунок движущихся тротуаров, серпантина дорог; как солнечные блики на воде, вспыхивали и гасли бесчисленные окна, темнели арки, ведущие в недра города, радовала глаз окраска этажей, гармонирующая с цветом неба, моря и гор.Робот-диспетчер взял управление на себя, и наш аппарат опустился до пятидесяти метров, завис над посадочной площадкой в длинной очереди машин, ожидавших посадки. Наконец робот посадил нас с краю площадки, засаженной сероватой и пружинящей травой. Подкатил небольшой автокар. Мы сели, и желтая машина, шурша, понеслась к подножию гигантской лестницы. Остановилась, и откуда-то из ее хрупких внутренностей раздался приятный женский голос:— Добро пожаловать в наш город. Надеемся, что Лусинда вам понравится. Всего хорошего, дорогие друзья!И хотя эту стереотипную фразу произнес автомат, все мы невольно поблагодарили и направились к знаменитой лестнице, ведущей к площади перед главными воротами города Лусинды. Туда можно было подняться на одном из эскалаторов, но ими мало кто пользовался, только одинокая фигурка пожилой женщины виднелась на одном из подъемников; жители города предпочитали преодолевать спуск и особенно подъем без помощи механизмов. Это предписывалось врачами. Да, здесь жили сильные, тренированные люди, и спуск и подъем по лестнице в тысячу ступеней входили в ежедневный комплекс физических упражнений. Автоматы следили за состоянием каждого пешехода.На середине лестницы раздался мягкий баритон:— Трое молодых людей с «Золотой корифены»!Мы остановились.— Продолжайте восхождение, только одному из вас, идущему посредине, не следует так много говорить и размахивать руками: от этого сбивается ритм дыхания и работа сердца.Костя покачал головой:— Вот не было печали! Прямо детский садик. Нас прослушивают и просматривают насквозь!— Старайтесь настраиваться на положительные эмоции, — посоветовал незримый попечитель.Костя вспылил:— Но я не маленький, в конце концов, и привык к резким нагрузкам! Прошу вас не беспокоиться о моем здоровье.— Извините, но у вас повысились пульс и кровяное давление. Идите медленней, дышите глубже…Мы с Тосио захохотали. Костя крепился несколько секунд и тоже засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37