– Давай сюда снадобье, и начнем, – Она выхватила одну из капсул из ладони Криса. – Я начинаю, – воскликнула она, – и без всякой воды.
Мягко и размеренно Марм Хастингс произнес:
– Интересно было бы проверить, как сказывается на конечном результате отказ от запивания? – не шевельнув при этом ни единым глазным мускулом, он ухитрился взглянуть на даму; внезапно он весь напрягся и только это движение выдало его.
“Неужели и ему невдомек, что мы собрались здесь сегодня, чтобы забыть обо всем плотском?” – подумал Химмель сердито.
– Это абсолютно все равно, – сообщила Кэти, – Все это ерунда, когда вы оказываетесь на пути к абсолютной истине. Все вокруг становится просто большим размытым пятном.
Она проглотила капсулу и поперхнулась. Химмель дотянулся и взял свою. Остальные последовали его примеру.
– Если полиция Мола нас поймает, – сказал Саймон, ни к кому не обращаясь, – мы все живо очутимся в армии, на передовой.
Или в трудовом лагере на Лилистар, – подхватил Химмель.
Все напряженно ожидали, когда наркотик начнет действовать; так бывает всегда в те несколько секунд, пока зелье впитывается организмом.
– Работая на старого доброго Френекси… Бот-том, ты перевоплотился во Френекси, – он идиотски хихикнул.
Катерина Свитсентбросила на него свирепыйвзгляд.
– Мисс, – ровным голосом обратился к ней Марм Хастингс, – где же я мог вас видеть? Вы часто бываете в Бэй-Сити? У меня студия на побережье. Бывает множество народа. Хотя вас я бы запомнил. Несомненно.
– Мой муж никогда бы этого не позволил. Я сама зарабатываю на жизнь, экономически я ни от кого не завишу и все-таки вынуждена расплачиваться скандалами и ссорами всегда, когда я пытаюсь предпринять что-нибудь оригинальное. – она добавила; – Вообще-то я занимаюсь покупкой старинных вещей, но последнее время я охладела к этому занятию. Я бы предпочла…
Марм Хастингс прервал ее, обращаясь к Крису Плауту:
– Откуда взялся этот Джи-Джи 180, Плаут? Ты вроде говорил, что из Германии. Видишь ли, я связался с немецкими фармацевтическими институтами как с государственными, так и с частными, и ни в одном из них даже не слыхали о чем-либо с таким названием. Он улыбнулся, но это была острая проницательная улыбка, улыбка, которая требовала ответа.
Крис пожал плечами.
– Не все ли равно” как я его достал? Не хочешь – не бери. – Он был спокоен; он знал, как и все здесь, что при таких обстоятельствах от него никто не мог требовать никаких гарантий.
– Значит не из Германии, – сказал с легким кивком Хастингс. – Понятно. А не мог этот Джи-Джи 180 или фродадрин, как его еще называют… Не мог он быть произведен вообще не на Земле?
После паузы Крис сказал:
– Да нет же, Хастингс, что ты! Обращаясь ко всем в комнате, Хастингс сказал своим интеллигентным серьезным голосом:
– До этого происходили случаи нелегального ввоза наркотических веществ с других планет. Как правило, совершенно безобидных. Все они добывались из марсианской флоры и еще из разновидности лишайников, растущих на Ганимеде. Вы конечно слышали об этом, по крайней мере должны были слышат, вы же не новички в этом деле. В конце концов его улыбка стала еще шире, но глаза за круглыми стеклами очков оставались холодными, – вы похоже, вполне удовлетворены происхождением этого Джи-Джи 180, за который отвалили этому челе веку по пятьдесят долларов США.
– Вполне, – сказал Саймон Илд в своей идиотской манере. – В любом случае уже слишком поздно Мы заплатили и даже уже приняли свои капсулы.)
– Верно, – рассудительно заметил Хастингс, Он уселся в одно из расшатанных кресел Плаута. – Кто-нибудь чувствует хоть что-то? Как только почувствуете, сообщите пожалуйста. – Он взглянул на Катерину Свитсент. – Мне кажется ваши соски непрерывно наблюдают за мной, или это просто игра воображения? В любом случае это выводит меня из paвновесия.
– Я чувствую, – сказал Крис Плаут сдавленн: голосом, – со мной что-то происходит, Хастингс, Он облизнул пересохшие губы. Извините меня. Я… 0ткровенно говоря, я Здесь один. Здесь нет никого, кроме меня.
Марм Хастингс посмотрел на Плаута.
Да, – сказал Плаут, я один никто из вас просто не существует. Но тогда с кем же я разговариваю? – Он напряженно всматривался прямо перед собой, но по его скользящему мимо взгляду было заметно, что он не видит ничего.
– Мои соски не смотрят ни на вас, ни на кого другого, – ответила Кэти Свитсент Хастингсу.
– Я не слышу вас, – в панике выпалил Крис, ответьте!
– Мы здесь, – сказал Саймон Илд со смешком.
– Пожалуйста, – умолял Крис, – скажите хоть что-нибудь! Вокруг только тени, они безжизненны, ничего, кроме мертвых вещей. И это же только начало. – Я боюсь, боюсь!
Марм Хастингс положил руку ему на плечо.
Рука прошла через Плаута.
– Да, пожалуй, это стоит пятидесяти долларов, – произнесла Кэти Свитсент тихим голосом без малейших признаков удивления. Она направилась к Крису.
– Не делайте этого, – вежливо сказал Хастингс.
– Я попробую, сказала она, И прошла сквозь Криса Плаута, Но она не появилась с другой стороны. Она исчезла; остался только Плаут, продолжающий оглашать комнату мольбами о помощи.
– Изоляция, – подумал Брюс Химмель, – каждый из нас отрезан от остальных. Ужасно, но все это пройдет. Или нет?
Пока он не знал. А для него лично ничего еще и не начиналось.
– Эти боли, – проскрежетал Генеральный секретарь ООН Джино Молинари, лежа на громадной красной кушетке ручной работы в гостиной Вирджила Акермана в Вашин-35, – обычно усиливаются по ночам. – Его глаза были закрыты, крупное полное лицо обьвисло, челюсти, покрытые грязно-сизой щетиной пришли в движение, и он произнес: – Меня уже обследовали; доктор Тигарден, мой лечащий врач. Они проделали бесконечное количество анализов, уделяя особое внимание поиску злокачественных новообразований в организме.
“Этот человек говорит по привычке, в несвойственной ему манере, – подумал Эрик. – Говорит то, что впечаталось в его мозг во время бесчисленных однообразных обследований у бесчисленного количесва врачей. И безрезультатных”.
– Злокачественных образований нет. Это представляется практически несомненным.
Внезапно Эрик осознал, что речь Мола является пародией на напыщенную и псевдонаучную манеру изъясняться, свойственную врачам. Как, должно быть ненавидит Мол всех этих врачей, неспособных облегчить его страдания.
– Обычно причиной болей называют острый гастрит. Или спазмы желудочного клапана. Или даже нервное заболевание, связанное с ощущениями болей, которые испытывала моя жена три года назад. – После паузы он едва слышно добавил: – Незадолго до своей смерти.
– Вы придерживаетесь какой-нибудь диеты? спросил Эрик.
Мол устало поднял глаза.
– Моя диета… Я вообще не ем, доктор. Вообще ничего. Я питаюсь воздухом, разве вы не слышали этом? Я не нуждаюсь в пище, как вы все. Я не такой как все, – в его тоне была неприкрытая горечь.
– А это не мешает вашей работе? – спросил Эрик; Мол посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом.
– Вы тоже считаете, что это психосоматически явления? Вы согласны с этой замшелой псевдонаукой, которая считает, что люди морально ответственны за свое нездоровье? – Его лицо исказили от гнева и теперь уже не было обвисшим и одутловатым, казалось, что его надули изнутри воздухом. – Так что я могу считать себя свободным от ответственности? Послушайте, доктор, я по-прежнему нес громадную ответственность – и боль. Можно, га вашему, это назвать вторичным нервно-психологическим эффектом?
– Нет, – признал Эрик. – Но в любом случае я не специалист в психосоматической медицине, вам следует обратиться к…
– Я к ним обращался, – сказал Мол. Внезапно он поднялся на ноги и, пошатываясь, приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Эрика. – Позовите Вирджила, вам ни к чему терять свое время на осмотр. В любом случае, я не желаю, чтобы меня осматривали. Я в этом не нуждаюсь.
– Видите ли, Секретарь, мы могли бы заменить ваш желудок. Хоть сейчас. Операция элементарна и практически всегда проходит успешно. Не ознакомившись с вашей историей болезни, я не могу, конечно, сказать наверняка, но рано или поздно вам все равно придется к ней прибегнуть, даже если есть риск, – Он был убежден, что для Молинари операция будет успешной.
– Нет, – спокойно сказал Молинзри, – Я не буду делать операцию, я решил. Я предпочитаю умереть. Эрик удивленно посмотрел на него.
– Вы не ослышались, – сказал Молинари. – Несмотря на то, что я – Генеральный секретарь ООН. Вам не пришло в голову, что я просто хочу умереть, что эти боли, эта прогрессирующая физическая – или психосоматическая – болезнь для меня единственный выход из всего этого? Я, возможно, устал. Кто знает? Какое кому до этого дело? Пропади оно все пропадом. – Он рывком открыл дверь. – Вирджил, – пророкотал он на удивление бодрым голосом, – ради Бога, давай скорее нальем и начнем наконец вечеринку. – Через плечо он сказал Эрику: – Вы ведь знаете, что у нас тут просто вечеринка? Держу пари, что старикан наболтал вам, что здесь будет проходить важная конференция по военным, политическим и заодно и экономическим проблемам планеты Земля. Продолжительностью в полчаса. – Он осклабился, показав большие белые зубы.
– Честно говоря, – признался Эрик, – я рад слышать, что это просто вечеринка.
Разговор с Молинари был для него также труде, как и для Секретаря, И все-таки у него было предчувствие, что Вирджил Акерман не оставит так просто свою затею. Вирджил хочет помочь Молу, он желае; облегчить его страдания, и у него есть для этого серьезные причины. Смерть Джино Молинари будет означать конец обладанию Вирджила компанией ТМК Управление экономикой Земли является одной основных задач министра Френекси, и план по овладению ею, без сомнения, давно составлен.
Вирджил Акерман был прожженным бизнесменом.
– Сколько, – внезапно спросил Молинари, – платит вам этот старый гриб?
– Очень неплохо, – ответил пораженный Эрик Не отводя от него взгляда, Молинари сказал:
– Он говорил мне о вас. Перед этой нашей беседой. Не мог нахвалиться. Что, мол, он живет только благодаря вам, хотя давно должен был умереть все в этом духе. – Они оба улыбнулись. – Какие напитки вы предпочитаете, доктор? Я люблю все. А еще я люблю отбивные, мексиканскую кухню и жареные гигантские креветки с хреном и с горчицей… Я забочусь о своем желудке.
– Виски “Бурбон”, – ответил Эрик.
В комнату вошел человек и посмотрел на Эрика, У него было серьезное, даже сумрачное выражение лица, и Эрик понял, что это был один из агентов Секретной службы Мола.
– Это Том Йохансон, – объяснил Мол Эрику, Он поддерживает мою жизнь – это мой Эрик Свитсент. Только он это делает своим пистолетом. Покажи доктору свой пистолет, Том, покажи ему, как ты можешь подстрелить любого, в любое время и с любого расстояния, с которого тебе заблагорассудится. Продырявь Вирджила, когда он пойдет через холл, прямо в его паршивое сердце, тогда доктор вставит ему новое. Сколько вам на это потребуется времени, док? Десять, пятнадцать минут? – Мол громко захохотал. Затем он двинулся на Йохансона: – Закрой дверь.
Его телохранитель повиновался. Мол стоял, наблюдая за Эриком.
– Послушайте, доктор, вот о чем я хочу вас спросить. Предположим, вы проводите на мне свою операцию по пересадке, вытащили мой старый желудок и вставляете новый, и вдруг что-то не получилось, Это ведь не будет больно? Ведь я буду под наркозом. Могли бы вы это устроить? – он внимательно смотрел на Эрика. – Вымени понимаете, не правда ли? – За закрытыми дверями бесстрастно стоял телохранитель, преграждая доступ в комнату. Их никто не мог слышать, все это было сказано только для Эрика и не предназначалось больше ни для чьих ушей.
– Но почему, – сказал через некоторое время Эрик. – Почему просто не использовать лазерный пистолет Йохансона? Если ото именно то, чего вы хотите…
– Я и сам толком не знаю почему, – сказал Мол. – Никакой особенной причины нет, разве что смерть моей жены. Называйте это ответственностью, которую я вынужден нести… и которую я не могу сбро-сить подобающим образом. Люди не смогут понять причин, которые мною руководят, – он добавил, помедлив: – А еще я смертельно устал.
– Это – можно сделать, – сказал Эрик правдиво.
– А вы могли бы это сделать? – Его глаза проницательно блеснули и оценивающе уставились на Эрика.
– Да, мог бы. – У него всегда был свой венный взгляд на самоубийство. Несмотря на устоявшиеся этические нормы, принятые в медицине, и считал, и это было основано на реальном опыте его собственной жизни, что если человек хочет умереть, он имеет на это право. Он не пытался подводить под это свое убеждение какие-либо глубокие философские основания, он даже никогда особенно не задумывался над этим. Это было для него почти очевидным. Вряд ли возможно найти доказательство того, что жизнь сама по себе является благом. Возможно для кого-то это и так; очевидно, это не так для других. Для Джино Молинэри жизнь была кошмаром! Это больной человек, мучимый комплексом вина, на которого взвалена непосильная и почти безнадежная задача: ему не доверяет собственный народ – население Земли, и он не смог добиться ни доверия, ни восхищения народа Лилистар. И, кроме того, пожалуй, важнее были его личные причины, события его собственной жизни, начиная с внезапной, неожиданной смерти его жены и кончая болями в его желудке. А, кроме этого, наверняка есть и еще кое-, что, о чем знает только сам Мол. Что-то, имеющее решающее значение.
– Сделаете вы это? – спросил Молинари. После длинной, длинной паузы Эрик сказал:
– Да, сделаю. Это будет между нами. Вы попросите, и я сделаю, и на этом все кончится. Это не будет касаться никого, кроме нас.
– Да, – кивнул Мол, и на его лице появилось выражение глубокого облегчения; он немного расслабился и успокоился;– Я понимаю, почему Вирджил рекомендовал вас.
– Я собирался сделать то же самое с самим собой, – сказал Эрик. – Не так давно.
Голова Мола дернулась; он взглянул на Эрика таким проницательным взглядом, что, казалось, он проник сквозь внешнюю оболочку в самую глубинную, потаенную часть его души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31