А если мне попробовать - и по тому, какие могут выйти последствия, узнать, действительно ли я принадлежу нечистому?
Я решил сделать хрустального ангела. Вообще-то, это европейская традиция -делать на Пасху ангелов, и я знал о ней из каталогов международных выставок и альбомов по художественному стеклу. Один такой ангел очень ярко стоял у меня перед глазами, и я подумал, что неплохо было бы его повторить. Разыскал среди накопившихся у меня книг альбом, в котором я его видел, нашел нужную репродукцию, стал всматриваться. Вот он - летящий, устремленный вперед, складки одеяния развеваются, закручиваясь у ног...
В надписи под репродукцией сообщалось, что ангел этот сделан в мастерских Бад Мюнстерайфеля. Раньше я на эту надпись не обращал внимания, а теперь задумался: интересно, что это за город такой, в котором стекольное производство явно замечательное? Так я впервые обратил внимание на город, в котором сейчас нахожусь. Да что там, можно даже сказать, что так я впервые узнал об этом городе, ведь прежде я на эту подпись, что называется, смотрел, да не видел. И мне подумалось, что неплохо было бы съездить в этот город.
Стеклянная масса достигла нужного состояния, и я взялся за ангела.
Работа пошла на удивление хорошо и легко. Вот общая форма фигуры, вот крылья, вот голова - пока еще без черт лица, и даже кудрявые волосы намечены общим объемом. Но я уже знал, какое будет лицо, как эти волосы будут развеваться, как потекут складки одеяния, как обозначить трепещущие кончики крыльев.
Ангел медленно остывал на рабочем столе, а я взялся за отделку кистей рук. Левая рука была чуть вытянута в сторону, какбы удерживая равновесие в воздухе, а правая чуть устремлена вперед, и пальцы сложены так, будто захватывают щепоть соли - знак благословения, или покровительства, чего-то подобного. И надо было очень точно и тонко подчеркнуть, какие суставы пальцев напряжены, какие расслаблены, чтобы общее движение сохраняло свою естественность.
Когда это мне удалось - легче, чем когда-либо, - я взялся за лицо.
И тут... С улицы донесся гудок автомобиля, приглушенный и короткий. Моя рука дрогнула - и ангел лопнул, разлетелся вдребезги. Я застыл в ужасе.
Я никогда не слышал такого гудка, но твердо знал: он может принадлежать лишь одному автомобилю в мире - тому, который был моим наваждением, моим кошмаром.
Наша калитка скрипнула, скрипнула и входная дверь... Кто-то входил в дом.
Я метнулся из мастерской в главную комнату. Он был уже там - точно такой, каким я его запомнил с пятилетнего возраста.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
"КАРТЕЖНИКИ"
Мне повезло. У вокзальной площади шофер "коммерческого" автобуса, ехавшего до нашего города, как раз набирал пассажиров, и поезда ждать не пришлось. Я устроился у окна, в мягком кресле, шторку задергивать не стал. Мы понеслись по темнеющим дорогам - июнь, самые короткие ночи в году, и хотя мы выехали около одиннадцати вечера, было еще достаточно светло. Я смотрел на равнинные пейзажи, на появляющиеся и исчезающие городки и деревеньки и пытался представить, что если я не успею поймать и сохранить момент, то спустя сто лет никто больше не увидит ни вот этого косогора, за которым тянутся линии электропередач, ни этого сельского магазинчика в красном кирпичном приделе заброшенной церкви, ни бледных отсветов в небе... ничего. И это у меня не получалось.
Мне казалось, я вообще не спал, но, видно, я все-таки ненадолго задремал, потому что, когда я, вздрогнув, очнулся от своих мыслей, было около пяти утра. Автобус тряхнуло как раз на повороте к привокзальной площади нашего города, и я с большим изумлением обнаружил, что уже наступил рассвет.
В начале шестого я уже шел по улицам городка.
Домой... Я шел в дом, в котором не был полтора года, и ничего не узнавал в таких знакомых местах.
Дом оказался в полном порядке, да и огород не заброшен. Соседка, которой я оставил ключи, хорошо следила. А с нашего огорода она, конечно, имела дополнительный прибыток. Я обошел дом, поглядел на помидорную рассаду, на грядки огурцов, с которых была убрана пленка, на зеленые хвосты молодой свеклы и на яркие желтые цветы кабачков... Все, как в наши времена, будто и не уезжал. Будто мама сейчас позовет обедать. У меня на сердце замутилось, и я поспешно ушел в дом, от этого солнечного зеленого великолепия.
Мне не терпелось отправиться к Ирке, но я понимал, что еще очень рано, что не стоит будить Ирку и ее семью в такое время, поэтому решил немного вздремнуть - и вытянулся на диванчике.
Соседка разбудила меня часа через два. Оказывается, она уже приходила в начале восьмого грядки прополоть, заглянула в дом, увидела, что я приехал, и теперь принесла мне кастрюльку с супом из крольчатины, отварной картошки и несколько домашних пирожков, с крольчатиной же (они теперь еще и кроликов держат, чтоб прокормиться - кролики дело хорошее, выгодное и больших забот не требующее): мол, в доме шаром покати, ты ж с голоду помрешь. Я поблагодарил ее и за еду, как и за то, что она так заботится о доме. Деньги у меня с собой были, и я сунул ей какие-то деньги - для нашего города, более чем приличные, как я понял по выражению ее лица.
И суп, и пирожки оказались замечательно вкусными, а отварную картошку я и так всегда любил.
Пока я ел, мы обговорили с соседкой всякие хозяйственные мелочи, потом я даже помог ей повозиться на огороде, вспомнив давно забытые ощущения, и заглянул в свою старую мастерскую. Грустно мне сделалось, когда я увидел ее совсем пустой: давно остывшая печь и пыльные полки, на которых ни одной вещички не стоит, ни одного инструмента или химического препарата, ни одной книги. Нет, я должен был согласиться, что, по сравнению с нынешней мастерской моя прежняя выглядит совсем убогой, и непонятно сейчас, как я умудрялся поворачиваться в ней, и работать, и делать довольно сложные вещи. И все равно, грусть нахлынула, ведь практически вся моя жизнь принадлежала этой мастерской и этому дому.
После этого я отправился к Ирке.
Меня встретили с такой радостью, с такой сердечностью, что мне сразу стало легко. Вещи у них уже были собраны и уложены, и буквально через час мы уже выехали на озера.
А через три часа мы, в одних купальниках и плавках, уже сидели в летней шашлычной над "цивилизованной" частью озерных берегов, с купальнями и пляжами, ели отличные шашлыки и время от времени бегали окунуться. Потом мы с Иркой катались на водном велосипеде, довольно долго, почти до закрытия пункта проката лодок. Словом, запоминающийся был день, яркий такой и безоблачный.
- Вот бы каждый день был таким! - вздохнула Ирка, когда мы на пару крутили педали, причаливая к берегу.
- Таких дней у нас еще много будет, - отозвался я.
- По крайней мере, еще два, - весело хмыкнула Ирка.
Мы очень славно поужинали в летнем ресторанчике при турбазе, где еще имелись дискотека и бильярд, и Иркин папа, оказавшийся заядлым бильярдистом, дал мне начальные уроки этой игры.
У опекуна в его огромном особняке была, конечно, бильярдная - на втором этаже, ближе к левому крылу - но я бильярдом никогда не интересовался. Да и опекун, по-моему, не был им особенно увлечен. Бильярд стоял, потому что "так положено" в доме подобного ранга, потому что среди важных гостей всегда могли найтись любители поразмяться, гоняя шары.
- Бильярд - игра тонкая, - говорил Иркин папа, натирая мелом кий. Развивает и глазомер, и точность движений - все то, что стеклодуву позарез надо. Тебе не доводилось играть?
- Нет, - ответил я.
- Хорошо. Тогда, смотри...
Он начал показывать мне удары, объяснять правила. Потом я попробовал загонять шары в лузы и, надо сказать, у меня неплохо получалось. Тем временем, Иркин папа расспрашивал меня о жизни в Москве, о том, чем я занимаюсь, какие строю планы, что за человек мой опекун. Я старался отвечать в стиле опекуна - спокойно и толково, с вниманием к деталям.
Впрочем, играли мы не слишком долго. После трудного дня у меня уже начинали слипаться глаза, и я ушел спать.
На следующий день встали мы рано. Наскоро позавтракав, мы собрались и отправились к дальнему, "рыбному и дикому" берегу озера на четырехместной гребной лодке, взятой напрокат. С собой у нас было все для купания, рыболовные принадлежности Иркиного папы, большая кастрюля с шашлыком (в шашлычной не только готовый шашлык можно было получить, но и замаринованное мясо для шашлыка купить, и взять под залог кастрюлю и набор шампуров), пакет с хлебом, помидоры и всякое другое, чтобы можно было хорошо провести целый день.
Плыли мы около часа, и причалили неподалеку от устья симпатичной речушки, впадавшей в озеро. Там мы расположились над берегом, в тени, натаскали сушняка для костра, по периметру костра забили в землю четыре крепких рогатины, чтобы можно было и шампуры над костром поместить и чайник или котелок удобно подвесить, и, разведя костер, принялись нанизывать мясо на шампуры.
Пока костер разгорался, мы пару раз искупались, а Иркин папа отплыл на лодке чуть-чуть в сторону, закинул удочки и вытащил несколько рыбин. Сразу же выпотрошив их и переложив крапивой, он взял нечто вроде сачка и еще одну снасть, рукоятку с длинной леской, и пошел вдоль берега - сказал, что хочет раков поглядеть и угрей.
Пока он ходил, мы посматривали за шашлыками и купались. То есть, за шашлыками больше следила Иркина мама, а мы плескались в воде. Потом все вместе "приготовили стол" - то есть, расстелили клеенку на траве, разложили пластиковые тарелки, вилки и ножи, порезали помидоры и хлеб.
Иркин папа вернулся как раз тогда, когда шашлыки были готовы. В большом целлофановом пакете он принес раков и трех угрей.
И вот мы ели шашлыки и болтали о всякой всячине, а потом Ирка потянула меня прогуляться от берега, в лесок - поискать землянику, которая уже должна пойти - а ее родители остались у костра. Иркин папа взялся сразу закоптить угрей и из всего своего улова приготовить рыбное пиршество, а Иркина мама вызвалась ему помогать.
Мы с Иркой, побродив немного, вышли на светлую полянку в сосновом бору, где земляники и впрямь оказалось порядочно. Жаль, что она еще не вошла в полную силу, только начинает поспевать.
- Хорошо здесь! - сказал я. - Просто хочется никогда отсюда не уезжать!
- Даже на Лазурный берег? - с улыбкой спросила Ирка.
- Лазурный берег - это где-то там, в будущем, - ответил я. - Я говорю про ощущение, которое сейчас. Вот так бы и растаять в этой тишине, в этом спокойствии. Я живу в Москве в особых условиях, не слишком соприкасаюсь со всем этим мельтешением, и все равно начинаю забывать, какой тихой может быть жизнь в городках вроде нашего.
- Тихой? - переспросила Ирка. - Мне-то она кажется тихим омутом.
- Да ты что? - поразился я. - Вот погоди, попадешь в московский институт, устанешь от суеты...
- Я не о суете говорю, а вообще... - Ирка мотнула головой, закусила губу. Кажется, она хотела еще что-то сказать, но передумала, замолчала, глядя на свою кружку с земляникой так, как будто ей мерещилось что-то иное, и лишь потом, после долгой паузы, произнесла, глухо и отрешенно. - У нас своей тьмы хватает, разве ты не помнишь?
- Ну... - я не очень представлял, что отвечать. - Как не помнить? Что-то дурное, оно в жизни каждого города есть. Но светлого все равно больше, разве не так?
- Возможно, - отозвалась она.
- Что тебя мучает? - спросил я, в свою очередь выдержав паузу.
Она поставила кружку с земляникой на траву и села, подтянув колени почти к самому подбородку и обхватив их руками.
- Ты не знаешь, как здесь все изменилось за последние полтора года, пока тебя не было. Шпана и пьяные драки были и раньше но сейчас...
- Бандиты? - спросил я, припоминая "наезд" на ее отца, который мог кончится для всей их семьи трагически, если бы не... Если бы не вмешательство какой-то высшей силы, к которой я был то ли причастен, то ли нет. Вспомнились мне и другие случаи.
- Если бы просто бандиты, - сказала она. - Безработица, нищета... В стекольное училище почти никто не идет, потому что многим кажется, что учиться незачем, лучше так прожить, ухватывая, что плохо лежит. Пенежин, если ты его помнишь, бросил школу, и его дружки тоже. Много таких ребят. Они воруют любой металл, который можно сдать в скупку, особенно медь и алюминий... Кольчугина, кстати, током убило, когда он вместе с двумя парнями постарше полез резать провода с линии электропередач. Да они вообще ничем не брезгуют, особенно когда под всякой дурью ходят. И тормозов у них нет, - она поежилась. - С бандитами можно договориться, потому что они бандитствуют ради своей выгоды. И потом, они всегда отступают, если видят, что сила не за ними. А эти... "малолетки", как их называют. То есть, наши сверстники. Они ничего не соображают. Вон, недавно трех из них в тюрьму засадили. Тех, которые этого, как его называют, уголовного авторитета убили. А остальным хоть бы хны, ничему эта история не учит.
- Погоди, погоди, - она так перескакивала с одного на другое, что я перестал улавливать, о чем она говорит. - Как убили? Какого такого авторитета? Ты о чем?
- У них мода такая завелась, - хмуро объяснила Ирка после очередной паузы. - Как продадут ворованное, а потом напьются или надышатся клеем, так садятся в карты играть... на людей. Кто проиграл - должен выйти на улицу и убить первого попавшегося прохожего. Ну, если сразу убить не получается, то остальные всей стаей наваливаются и ему помогают. Страшно по улицам ходить после сумерек.
- Погоди, погоди... А милиция? Она-то на что?
- Кого-то ловит, кого-то нет. Скажем, когда они этого уголовного авторитета порешили... Понимаешь, он почти хозяином города считался и представить не мог, что кто-то его хоть пальцем тронет. Любил он по вечерам гулять вокруг прудов, неподалеку от своего дома. Без всякой охраны. Воздухом дышал. Ну и вывалилась на него компания из троих... уже никакие. И, как первого встречного прохожего, его один ножом ударил, и получилось, что только ранил, а не убил. Тогда другие двое добивать стали. Ну, их-то быстро нашли. И милиция забегала, и бандиты свой собственный розыск организовали. Через два дня схватили. А потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12