Пусть тогда твоя Дуня ко мне приходит. Да скажи, чтобы она мне ни в чем не перечила.
Выпал первый снег. Повез Тихон дружков-товарищей на заработки - гвозди золотить. Явилась Дунька ко вдове.
- Слыхала я, Дуняша, будто тебе охота моему сыну приглянуться.
- Уж так охота, тетенька, так охота! - заливается черномазая Дуня слезами и грязь по лицу размазывает. - Себя бы наизнанку вывернула, только бы он с глаз долой не прогонял.
- Ну, коли так, будем стараться. Я ведь, Дунюшка, как и твой отец, колдую, когда придется.
Сказала так вдова и подала Дуне веретешко:
- Неказистое оно, Дуня, а силу большую в себе прячет. Дед мой как-то бабу-ягу в лесу поймал, порешить хотел. А она от него этим веретешечком откупилась. Сильное веретено.
- А в чем его сила, тетенька? - спрашивает Дуня и на веретешечко косится.
Вдова на это и отвечает ей:
- Если этим веретешечком спрясть нитку тонкую да долгую, то кого хочешь этой ниткой к себе привязать можно.
Тут Дуня повеселела - и хвать веретено:
- Давай, тетенька, я прясть буду.
- Что ты! Разве такими руками немытыми да с такими волосьями нечесаными можно пряжу начинать? Беги домой, умойся, оденься, в баньке выпарься, тогда и прясть будешь.
Сбегала Дуня домой, умылась, оделась, выпарилась - и красавицей пришла к вдове.
Вдова чуть с лавки не упала - и ну обнимать да целовать Дуню:
- Скажи на милость, какая ты! Давай прясть.
Села Дуня прясть, а веретешечко не вертится, нитка не крутится, куделя бугром-комом тянется, а слезы как жемчуга катятся.
- Ничего, ничего, Дунюшка. Так ли мой Тиша ковать учился, так ли лес рубил, так ли хомут зарабатывал... Пряди!
День прядет, два прядет. На третий день нитка получаться стала.
- Гляди, тетенька. Теперь привяжу.
А вдова посмотрела на гвоздь, ухмыльнулась чему-то да и говорит:
- Такой ниткой не привяжешь. Из такой нитки только мешковину ткать. Доходи до дела.
- А когда я, тетенька, до дела дойду?
- А тогда дойдешь, как веретешечко золотеть начнет.
Принялась Дуня опять за работу. Моток за мотком прядет, а веретешечко как было, так и есть. За окном уж морозы трещат, метели метут, а веретешко не золотеет.
Испряла Дуня всю куделю и залилась слезами.
Вдова к ней:
- Не горюй, милая дочь. Веретешечко-то, видно, не лучше гвоздя. Мало, значит, ему одних ниток. Холста требует. Давай ткать.
- Что ты, тетенька! Нитки изоткем, чем тогда я Тишу к себе привяжу.
А вдова ей в ответ:
- Нитка в мотке - нитка, а в холсте - сила.
К весне Дуня изоткала все нитки. Много холста получилось. Только не знает Дуня, как с холстом быть.
- Рубаху, Дунюшка, надо из холста сшить. Как наденет рубаху, так и твой.
Принялась Дуня за новое ремесло. Где вдова ей подскажет, где сама догадается.
На славу рубаха сшилась, только глаз остановить не на чем: холст и холст. Не стала тут Дуня совет с вдовой держать - сама придумала, как рубаху изукрасить. Накупила шелку-бисеру, серебра-золота - и ну рубаху расшивать-вышивать. Не руки, не разум, а сама любовь по рукавам, по вороту жаркий узор выводила. Маком цветет он. Золотом светит. Серебром отсвечивает. Бисером горит.
Глянула вдова на рубаху и чуть языка не лишилась. Глаза ломит узор, сердце щемит.
"Непременно веретешко позолотеть должно!"
Схватила она веретешко да тайно к кузнецу прибежала:
- Сказывай, разлюбезный мой сват, черномазый ты мой мошенник, чем гвоздь золотил?
- А тебе зачем?
- Веретешко позолотить надо.
- Аль и моя до дела дошла?
- Да приди погляди, какой узор она вышила. Царевича ослепить можно.
Кузнец открыл сундук, вынул снадобье и давай золотить веретено.
- Да ты не жалей позолоты, хитрец. От конца до конца золоти. Стоит она того, - говорит вдова и кузнеца торопит: охота скорее Дуню порадовать.
Позолотили веретешко и оба, как молоденькие, вприпрыжку да вскачь рубаху глядеть побежали.
Прибежали ко вдовьему дому, глядят, ворота полые, во дворе Тишин конь стоит. Вошли в избу, а в избе Тихон в новой рубахе красуется и с Дуни глаз не сводит. Тут вытянул кузнец из стены золотой гвоздь, вынула из рукава вдова золотое веретено, да и обручили ими жениха с невестой.
Народищу, дружков-товарищей - полон двор. Все сбежались. Всем любо Тихоново счастье видеть... Потому что он никого золотыми гвоздями не обошел и Кузнецову хитрую позолоту трудовой правдой повернул. Для всех. Для каждого. Ни от кого не скрыл. Приходи и бери! Вбивай свой золотой гвоздь, если руки есть...
РУКАВИЦЫ И ТОПОР
Умер старик и оставил сыновьям наследство: старшему - избу, среднему корову, а младшему - рукавицы и топор.
Стал старший сын своим домом жить, средний - молоком торговать, а младший - топором хлеб-соль добывать да песни распевать.
Много ли, мало ли лет прошло, только покосилась у нерадивого хозяина изба, убавила молоко корова у ленивого коровника, а рукавицы да топор у радивого мастера - хоть весла тесать, хоть рамы вязать. Города возводят, мосты наводят, плотины ладят, мельницы ставят. Младший сын свой дом срубил, свою корову купил.
- Не иначе как у него заколдованный саморубный топор, - говорит старший брат среднему, - давай утащим.
Утащили братья топор и велели ему весла тесать, рамы вязать, дома возводить, мосты наводить. А топор ни с места.
- Видно, не в одном топоре сила, - сказал средний брат. - Давай и рукавицы утянем:
Утянули рукавицы. Опять ничем-ничего.
А младший брат, мастер, новый топор да новые рукавицы купил. Снова стал работать да песенку свою петь. Так поет - только щепки летят.
- Выходит, в песне сила, - решили братья. - Давай песню переймем.
Стали братову песню перенимать.
А песня хоть и проста была, да загвоздиста. Пелось в ней, как остер топор, да не в нем сила. Сказывалось в ней, как на умелых руках холщовые рукавицы трудовой мошной обертываются. Пускай в них денег не густо, зато не бывает пусто. Каждый день новая копеечка появляется, когда мастер старается.
Переняли братья песню. Сердцем ее поняли, и хорошо у них дело пошло.
Тоже мастерами стали. Веселые песни распевать начали. В три голоса. Артельно.
Про топор с рукавицами в песне поют, а руки славят, на верный путь добрых людей песней ставят.
Далеко нынче топор пошел. Встретишь и не узнаешь. В хитроумные механизмы вышел. Голыми руками не ухватишь. Рукавицы нужны. Да не тяп-ляп. Не домотканые. Фабричного качества, ученого ткачества, грамотного покроя, образованного шитья.
Вот оно, как дело-то теперь повертывается. Ясно?
Коли ясно - тогда ставь точку на эту строчку, переворачивай листок, давай свисток и дальше поедем. В новую сказку.
ТАЙНА ЦЕНЫ
У дедушки Гордея легкая работа была. Он из раковин пуговицы высекал. При дедушке дотошный паренек-сирота Сергунька за родного внука жил. Все-то ему знать надо, до сути дойти. Как-то понадобилось Сергуньке обутки, одежку справить. Вырос из старого и к тому же поизносил. Гордей и говорит ему:
- Пойдем, Сергунька, на берег - хорошие обутки, пригожую одежку искать.
- А разве ее на берегу ищут? - спрашивает Сергунька.
- Пойдем, внук, увидим.
Пришли.
- Гляди, внук, сколько сапожонок, рубашонок, портков, картузов на берег волны выбросили. Знай собирай в мешок, - говорит дед Гордей и не смеется.
- Да это же раковины, дедушка. Как их наденешь?
- А ты, внук, знай собирай. Дома разберемся.
Набрали они по мешку раковин, пришли домой, выварили их, пообчистили как надо и за работу принялись. Пуговки высекать стали. Гордей высекает, Сергунька зачищает. Дед дырочки в пуговичках сверлит, а внук их по дюжине на листки пришивает. Весело дело идет. Много дюжин наделали. Хорошие пуговички получились. Крупные, с радужным отливом. В город поехали, в лавку сдали, расчет получили. Хватило расчета на сапоги и на картуз, на рубаху и на штаники, да еще на чай-сахар, белый хлеб осталось и новые сверла купили. Довольнешенек дед. Посмеивается, трубочкой попыхивает.
- Гляди, Сергунька, сколько мы всякого добра из раковин добыли!
Задумался дотошный Сергунька, деда спрашивает:
- Как же это так получилось, что даровые раковины стоить стали? Новым картузом обернулись, кумачовой рубахой, плисовыми портками, сапогами со скрипом?
- Цена в них вошла, - говорит на это дед.
- А когда она в них вошла, дедушка?
- Не ведаю.
- Может быть, при высечке?
- Знал бы, так сказал, - хитрит дед. Хочется ему, чтобы внук сам до сути дошел.
А внук свое:
- Может быть, при сверловке, дедушка?
А тот опять хитрит:
- Не ведаю. Тайная это сила для меня. Давно на берег хожу - даровые раковины ношу, а отчего они стоить начинают, когда в них цена входит, ума не приложу. Сходи-ка ты к гончару-кувшиннику. Может быть, у него выведаешь, когда тайная сила цены в даровую глину входит.
Пришел Сергунька к гончару-кувшиннику. Видит: гончар даровую глину в горе копает, с песком ее мнет и водой разбавляет. Квасит. Сергунька глаз не спускает. Смотрит, когда в даровую глину цена войдет.
Кувшинник тем часом бросил комок мятой глины на кружало, завертел его и принялся кувшин выкруживать. Выкружил кувшин, взял другой комок мятой глины, вытянул его, выгнул лебяжьей шеей и на кувшин ручкой приставил. Потом достал резец-палочку и принялся изукрашивать кувшин. Изукрасил его цветами-розами, заморскими птицами, виноградом-смородиной, потом раскрасил это все и обжигать стал.
Обжег кувшинник кувшин, вынул из печи. Сергунька даже попятился, загляделся на синих птиц с изморозью, на золотой виноград с чернетью. Незнаемой цены кувшин. А когда в него цена вошла, этого он не увидел, и кувшинник толком сказать не может.
- То ли, - говорит, - на кружале, то ли, - говорит, - в печи. А может быть, она от резца-палочки. Сходи-ка лучше, парень, к лодочнику. Он из дерева ценные лодки выдалбливает. Там, может, виднее будет.
Тоже хитер был дедушкин однокашник. Хотел, чтобы Сергунька сам хитрую тайну цены понял.
Пришел Сергунька к лодочнику в тайгу. Лодочник в два обхвата даровое дерево валит. Отпилил сколько надо, долбить лодку принялся. Выдолбил, обтесал, распарил, бока распорками развел. Развернулась лодка. Нос, корма поднялись - цену лодке прибавили.
Смекать Сергунька начал, как и чем лодочник в дерево цену загоняет. К другим глядеть пошел. К мочальникам, что даровое липовое лыко дерут-мочат, в мочалу треплют, а из мочалы стоящие кули ткут.
У берестяников побывал, что из даровой бересты туески-лукошки, пестерьки-сумки для продажи вырабатывают, а до корня цены не дошел.
И у рыбаков побывал. Рыба тоже даровой в реке плавает, а поймай ее - в ней тайная сила цены объявится. И всюду так. Глядеть - замок прост, а ключа не находится.
К каменотесу забрел. Разговорился про ключ цены. А тот ему и говорит:
- Пока сам работать не начнешь - ключа не найдешь.
Очень хотелось Сергуньке ключ цены найти. Пробовать стал камни тесать. Не сразу. Сначала подтаскивал. Подтащит камень-другой и ценить его начинает. В горе лежал камень - даровым был. На место пришел - стоить начал.
Научил его каменотес бока у камня прямить. Для строительства не какой попало камень идет - мерный. Отешет Сергунька другой-третий камень. Видит опять в них цена прибыла.
Фаску научил его каменотес снимать. Как даст Сергунька фаску камню его цена чуть не вдвое вырастет.
Ну, а когда пузатые колонки, кудрявые капительки научился Сергунька из камня высекать, тогда и спрашивать больше не стал, в чем тайная сила цены. Сам понял. Понял и решил у дедушки побывать.
Приходит к дедушке и говорит:
- Я, дедушка, каменотесом стал. Львов-тигров, даже ценных каменных див высекаю. Яшменные пуговки тебе на пробу высек. Бери.
Глядит дед на подарок: одна другой пуговки краше.
- Большую цену за них дали бы, - говорит дед Гордей. - А в чем тайная сила цены, выведал?
- Нет, дедушка, не выведал. Сам дошел, когда работать начал. В руках, дедушка, тайная сила цены. В моих, в твоих, в Кувшинниковых, в лодочниковых - в трудовых руках.
Так открыл Сергей великую тайну цены, нашел ключ ко всем замкам. И на что ни поглядит теперь - на дом ли, на стол ли, на узорчатую ткань, на ржаной хлеб, на радужные пуговицы - труд человека видит: цену всех цен, корень всех ценностей-драгоценностей нашей земли и самой жизни.
САМОХОДНЫЕ ЛАПОТКИ
Три сына при отце жили. Земли у отца было мало. Одну десятину на троих не разделишь. Да и одну лошадь тоже натрое не раздерешь. Вот и придумали братья ремеслами промышлять. Жить-то ведь надо.
- Я по городам пойду ремесло искать, - говорит старший сын. - За которое больше платят, то мое и будет.
- А я, - говорит средний сын, - стану по базарам ходкий товар высматривать. Какой ходчее идет, тот и делать буду.
До младшего очередь дошла.
- Чем ты, мил сын, промышлять будешь?
- Хотелось бы мне, тятенька, научиться лапти плести. Всегда в спросе.
Засмеялись братья:
- Дурень и есть дурень. В спросе-то они в спросе, да цена-то за этот спрос с воробьиный нос. Вот оно что.
Поговорили так братья и разошлись.
Идет старший по городам и видит - мастера чаевничают. Подсел. Слушать стал, о чем мастера беседуют.
- А я сто одну деньгу зарабатываю, - хвалится каменщик. - Одну деньгу для души в трактир отдаю, а сто денег в дом несу.
Как старший сын услышал эти слова, и думать больше не стал. Доходнее каменного ремесла не найдешь.
- Возьми меня, каменщик, в выученики.
Посмотрел каменщик - парень здоровый, плечи широкие, руки сильные и, видать, глазастый.
- Возьму, - говорит, - если ты ремесло ниже денег ставить не станешь.
Взял его и начал каменному делу обучать.
Второй сын идет по базару и видит - дуги хорошо разбирают. А старичок-дуговичок, который дугами промышлял, возьми да похвались:
- Мошна у меня, как дуга, туга. Что ни дужка, то полтина с полушкой. Полушку - на косушку, полтину - домой.
Как услышал это средний сын - тут же порешил дуги гнуть.
А младший лыка надрал, колодочек лапотных настроил и плетет себе лапоть за лаптем. Один с косиной, другой с слабиной, третий - в руки взять совестно. Парни-однолетки, девки-невесты в один голос бедняжку просмеивают, недоумком лапотным величают. А он плетет себе да плетет. Одна неделя проходит, другая начинается. Полная баня лаптей, а обуться не во что.
1 2 3 4 5 6