следующую главу) - все это описывать я не стану. Лучше расскажу, как президентского любимчика из Кремля вышибали.
Шло недолгое царствование Чубайса, президентская дочка под льстивые нашептывания "молодых реформаторов" уже нацеливалась на кабинет рядом с папиными покоями, придирчиво щупала атласные обои будущей резиденции, подбирала итальянскую мебель; новое поколение "сникерсов" - кохи и бойки готовились поразить мир писательскими откровениями, ложно-значительный Доренко пока что расчетливо бегал к Чубайсу в надежде на новое назначение. Он-то, Доренко, и стал тем счастливым для Рыжего посланцем, который помог избавиться от Димы-фотографа, а заодно и от малочисленного, потрепанного в боях арьергарда коржаковских войск, все ещё партизанивших в Кремле.
Случилось так, что в один день, одновременно, но в разных кабинетах президентской резиденции сошлись две разномастные компании - отмечать два события: назначение Сванидзе директором Российского телеканала и день рождения Коржакова. Торжества, как всегда, вылились в изрядную пьянку. Пустели рюмки, близилась развязка. Наконец, пошатываясь, с разных сторон коридора, в сторону туалета выдвинулись два человека. Помыв руки, они увидели в зеркале нетрезвые отражения друг друга. "Дуренко!" - якобы вырвалось у Димы. Телеведущий якобы приветствовал фотографа увесистой оплеухой. Дима не стерпел и якобы несколько раз умакнул обидчика головой в унитаз...
Вернувшись назад, слегка подмокший Доренко наябедничал о происшествии в сортире. Чубайс тут же позвонил Ельцину по прямому телефону.
- Всю компанию убрать! - рявкнул президент и несколько мгновений спустя, полувопросительно: - Диму-то, пожалуй, не стоит...
- Еще как стоит! - потребовал руководитель администрации, чувствуя себя в своем праве. В самом сердце Кремля коржаковское гнездо!
- Так тому и быть, - сказала трубка...
Кроме Димы, выдворили и личного официанта, и личного парикмахера, замначальника штаба Службы безопасности и ещё пару мелких чиновников.
Доренко ("Самый красивый ведущий", - изрек Ельцин и сглазил) вскоре после прихода Юмашева переметнулся в другой лагерь, к Березовскому - метать с экрана громы и молнии (очень страшные) в недавних соратников...
МОКРОЙ МЫШКОЙ...
То-то куражу было у бывших корреспондентов "Комсомолки", когда "нашего Валю" сделали руководителем администрации президента!
Обрадовался, как дурак, и я. Позвонил по "вертушке" в приемную, попросил соединить с руководством. Юмашев снял трубку:
- Заходи, старик. Всегда рад тебя видеть.
И я отправился к старому другу.
В приемной царили две энергичные секретарши.
- Валентин Борисович занят, - смерили они меня взглядом с ног до головы. - Вы записывались? Из какого подразделения? По какому вопросу?
Я сбивчиво объяснил.
- Много тут таких посетителей, ждите. У него весь день по минутам расписан. - И понизив голос, в сторону: - Налетели, поздравители...
- Но мы договаривались...
- Много тут таких... - эхом отозвались дамы.
Я вышел в коридор. Тихо, пусто. Осмотрелся по сторонам. После ремонта Первого корпуса всего лишь раз был здесь. Ничего не осталось от старого Кремля. "Лувр и Мадрид". Зеркальные, карельской березы лифты (говорят, финны таких дорогих ещё не собирали), отделанные яшмой подоконники, золото и лепнина. Будуар дорогой кокотки, а не рабочая резиденция президента России!
Когда-то Валя Юмашев квартировал в "аппендиците" длинного коридора "Комсомолки", в убогой прокуренной комнате "Алого паруса" (был в начале 80-х такой популярный выпуск газеты). Слегка богемный облик - потертые джинсы и свитер, улыбчивый, в меру пьющий1 Юмашев вызывал в коллективе симпатию. Бойкое перо, на редколлегии всегда готов подраться за своих ребят. Первой публикацией в "Комсомолке" обязан ему и я.
В конце 80-х, когда по стране прокатились первые выборы директоров предприятий, Юмашев предложил провести подобную акцию в "Комсомолке" вакантным было место первого зама. Но это совсем не вызвало симпатии у Геннадия Селезнева, тогдашнего главного редактора газеты. И он предложил Вале покинуть родные теплые стены. Так оказался он в "Огоньке", куда вскоре пожалует со своими мемуарами отставник Ельцин...
...Забавно было наблюдать, как они сидят визави в кабинете президента и обмениваются многозначительными взглядами - бывший редактор и изгнанный им бывший спецкор. О каком согласии между ветвями власти может идти речь?.. Но пора назад, в приемную Юмашева. Минуло три часа, как я слоняюсь по мягким коврам Кремля.
- Все ещё занят... - принужденной улыбкой встретила секретарша.
Только после семи часов вечера меня запустили, наконец, в сияющий шелками кабинет хозяина администрации. Маленький Валя едва виднелся из-за массивного стола в углу кабинета. Встал навстречу, рукопожатие, в отличие от президентского, вялое. Лицо озабоченное. В тесном костюме и галстуке он, видно, ощущал себя как Пиноккио.
- Не страшно? - спросил его, оглядывая бесчисленные разноцветные папки с ярлыками, скопившиеся на столе, и такой же длинный ряд телефонов.
- Противно, - к удивлению, ответил Валя. - Ну? Как дела?
Так и так, говорю, Валька, совсем погряз в бумажной работе. Твои друзья, молодые реформаторы, говорю, развели такую бюрократию, что мухи дохнут. Бесконечные циркуляры, сравнительные таблицы, каждую бумажку нужно согласовывать в десяти кабинетах. Никогда такого не было. Найди мне, прошу, занятие, чтобы пользу приносить. Серьезную аналитику готовить или ещё что. Могу писать радиообращения или обдумывать национальную идею. Сейчас в Кремле это популярно...
Валя уклончиво обвел глазами мебель.
- Свяжусь с тобой, - говорит, - через пару дней, оставь телефоны в приемной, есть идеи, связанные с "паблик рилейшнз".
- Совсем наши коллеги-журналисты заругали "Борьку Ельцина", - сказал он на прощание. - Надо что-то делать...
Что за идеи, так и осталось загадкой. Потому что ни через пару дней, ни через неделю, ни через месяц старый приятель не позвонил. Секретарши же соединять не стали. И правда - на черта ему прежние знакомства? Старая "Комсомолка" давно угасла. А новый Валя, углубившись в кремлевские лабиринты, из рубахи-парня давно превратился в мокрую мышку. (Один мой приятель всякий раз, когда устраивался на новую работу, убеждал руководство: возьмите меня, не прогадаете, я - мокрая мышка. Там, где обычная не пролезет, - мокрая проскользнет!) Разбогател, ребенка на чужбину снарядил - набираться ума на пару с царским отпрыском. Алую кровь сменил на голубую. Научился, вслед за своим героем и покровителем, в нужный момент отворачиваться от друзей. И как Селезнев в "Комсомолке" - стремительно убирать неугодных.
Но и мокрая мышка не застрахована от ловушки. Даже такой близкий человек, как Валя, не смог до конца распознать волчий характер воспетого им президента. Сам, впрочем, виноват. Прохлопать у себя под носом "заговор", допустить, чтобы двое ближайших холопьев - Кокошин с Ястржембским - посмели предложить на пост премьер-министра кандидатуру Лужкова - приговор самому себе. Уж Юмашеву-то лучше других известно, что Борис Николаевич терпеть не может Юрия Михайловича. Как и любого другого кандидата на его кресло. Сама мысль о передаче власти ему ненавистна. А тут близкий человек недоглядел, что хлопочут за опасного конкурента. И потянулась нетвердая рука к "монблану", "монблан" к бумаге. Секунда - и слова свободно потекут: "...освободить Юмашева В.Б. от занимаемой должности..."
...Все, граждане, пора остановиться. "Предательский список" Ельцина не уступит любовному Казановы. Очень длинный список. И конца ему не видно...
"КОЛЕБЛЯСЬ НАД БЕЗДНОЙ..."
Исповедь кремлевского опера на тему 17 августа
Незадолго до смерти Достоевский воскликнул: "Вся Россия стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездной". Ему не дано будет узнать, что через месяц после его кончины трагически оборвется неспокойное царствование Александра II.
Слова писателя звучат сегодня так же тревожно, как и сто лет назад.
Последнее десятилетие уходящего века изобиловало смертями и кровью, мы пережили два путча, и только стечение обстоятельств уберегло страну от новой гражданской войны. Не успев отдышаться после позорной чеченской кампании, мы опять, по воле неразумных политиков, оказались у края бездны. И вновь приходится задавать себе вечные, "достоевские" вопросы: почему Россия в цветущем хороводе стран, среди красивых подруг всегда остается дурнушкой? Чья злая воля преследует нас?
Поговорить об этом я решил не с литератором, философом или политологом, а с полковником Г., в недавнем прошлом сотрудником Службы безопасности президента. На глазах у Г. и при его участии разворачивались события, дающие объяснение многим сегодняшним бедам и болезням. Кроме того, прогнозы профессионального оперативника будут полезны в дни нового нежданного кризиса, когда перед ограбленными людьми снова, как и десять лет назад, встает отнюдь не "достоевский" - "животный", насущный вопрос жизни скупать ли на последние крупу, готовясь к зимней голодухе, или выходить с кистенем на большую дорогу...
МЕРКНУЩИЙ СВЕТ "АЛЬФЫ"
- Ты, по-моему, тогда ещё в Кремле работал, - рассказывает начинающий седеть, но не потерявший ни спортивной формы, ни стального волчьего огонька в глазах полковник Г. - Должен помнить ту ночь с 3 на 4 октября 93-го года. Похоже на сегодняшнее настроение - голова кружится, ноги ватные, апатия. И мелодия Шевчука - "что же будет с Родиной и с нами..." в мозгу вертится. Вызывает меня поздно вечером Борис Ратников, зам Барсукова. Говорит только что к Коржакову приходили Бурбулис и Филатов, оба бледные. "Последний - натуральная моль в муке!" - смеялся после аудиенции Коржаков, особенно "расположенный" к руководителю администрации. Рассказали, что обнаружили где-то в Подмосковье чудо-физика, создавшего лазерный прибор, воздействующий на толпу. Несколько пучков света, направленных в глаза, - и "враги демократии" ослепнут, некому будет Кремль брать. Ратников вручил мне адрес - "возьми пару ребят, съезди, выясни, в чем дело". Вернулись ночью чертыхаясь - туфта! Прибор весом чуть не в три тонны, экспериментальная модель, до "эксплуатации" ещё далеко. Но злился я не из-за гиперболоида, будь он неладен. Возмутило другое - божий одуванчик Филатов (вечно в глазах слезы, как у старой девы), голос тихий, жалобный, своей тени боится, а какую расправу над народом удумал! Да и глупо как.
Впрочем, не менее глупо и жестоко было посылать "Альфу", призванную освобождать заложников, штурмовать Белый дом... Незадолго до этих событий мне было поручено подготовить секретный указ об оперативном подчинении "Альфы" Службе безопасности президента. Ельцин указ подписал. Но когда ребята отказались от штурма, досталось не Коржакову, начальнику службы, а Михал Иванычу Барсукову. Коржаков уже был высокого полета птицей, недосягаемой. Но больше всех влетело Геннадию Николаевичу Зайцеву, руководителю "Альфы". Об этом ещё нигде не писали, скажу только тебе: Зайцев два раза был близок к самоубийству - в ночь, когда штурм не состоялся и Ельцин материл офицеров так, что на улице было слышно, и когда его увольняли. Игорь Митрофанов, спецназовец, случайно войдя к Зайцеву, в последнюю секунду отвел руку Геннадия Николаевича с пистолетом от виска... Не перевелась ещё офицерская честь!
А что Ельцин, спрашиваешь? То же, что и всегда. В ту ночь, как ты помнишь, он не соизволил обратиться к нации (как и в пору нынешнего кризиса вместо того, чтобы успокоить людей, обсуждал с болгарским президентом перспективы сотрудничества. В стране паника, у людей испаряются последние копейки, а у президента душа болит, что с Болгарией торговля вялая...). Тогда на телевидение отправили Костикова - брешь прикрывать, он пытался что-то мямлить: Ельцин, мол, со своим народом, переживает, весь на защите конституционного строя. А он не с народом был - с бутылкой, оттащить от которой его и трактором невозможно. Нажрался, прости за грубость, сел в вертолет, благо тут же, на Ивановской площади дожидался, и улетел восвояси - в санаторий "Русь"... Танки стояли уже на мосту, у Белого дома.
И ещё поразили меня твои коллеги с Первого канала телевидения, скажи им, пусть не обижаются, тем более что канал отключил их тогдашний начальник, большой храбрец Брагин. Но все же... Сутки съемочная группа безвылазно просидела в Кремле в одном из кабинетов. Я понимаю, не работает канал. Но можно было хотя бы для архива поснимать, никто не препятствовал. Си-эн-эн ведет прямую трансляцию из Кремля, а эти друзья всю ночь на стульях промыкались, даже во двор не вышли...
Стыдно сегодня за всех, кроме "Альфы". За вас стыдно, пресс-службу, где ты тогда служил. Не успели танки ударить по парламенту, как тут же началась пьянка. За что бокалы поднимали? Впрочем, что я спрашиваю? Этажом ниже мы все хорошо слышали...
За себя стыдно, хотя удалось под утро (всю жизнь буду гордиться этим) лично вывести из Белого дома около двадцати вооруженных казаков, убедить их не стрелять по людям... Вспоминаю тогдашнее состояние. Нервы, как "верный "калашников", на взводе, тревожно, темно, светомаскировка. Ожидали штурма Кремля. Самое страшное, отдай Коржаков приказ стрелять - выстрелили бы. Сволочи, конечно...
"С ЛЕГКИМ СЕРДЦЕМ..."
(Рейс Токио-Москва)
Спустя восемь дней после штурма Ельцин отправился с визитом в Японию. Еще тлел обезображенный парламент, не все трупы успели опознать, ночью действовал комендантский час. Какие-то сметливые предприниматели успели за пару дней выбросить на прилавки магазинов оригинальную водку "Краснопресненская" - на этикетке не пшеница, как заведено испокон, а пылающий Белый дом. Остроумно. Водка шла нарасхват. Что мы за страна?
Перед отлетом из Внуково, по традиции, Ельцин на минуту подошел к журналистам. Сияя, заявил, что противостояние в Москве закончилось. Власть крепка и следователи наши быстры - супостаты все как один в "Матросской Тишине". Прощаясь, сказал с улыбкой:
- С легким сердцем я покидаю Москву...
Журналисты опустили глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21