Черные треугольники отмечали предполагаемое местонахождение немецких подводных лодок. Под картой находился красный телефонный аппарат — прямая линия с Залом слежения за подводными лодками в подвальном этаже Адмиралтейства. Кроме карты единственными украшениями побеленных стен были две фотографии в рамках. На одной — король, с обеспокоенным выражением лица. Эта фотография с автографом была подарена Скиннеру после недавнего визита. На другой — гросс-адмирал Дениц, главнокомандующий немецким военно-морским флотом: Скиннеру нравилось думать, что это его личная схватка с коварным гунном.
Правда, теперь он, кажется, потерял нить рассуждений. Пока Логи и Джерихо усаживались за стол, а он перебирал заметки, один из английских моряков, Кейв, тот, что с повязкой на глазу, поймав кивок адмирала, заговорил.
— Если вы закончили излагать свои проблемы, пожалуй, не помешало бы рассмотреть оперативную обстановку, — начал он издевательски вежливым тоном. — Обстановка на двадцать один ноль-ноль…
Джерихо провел рукой по небритому подбородку. Никак не мог решить, остаться в пальто или снять его. Решил не снимать: несмотря на уйму народу, в помещении было холодно. Расстегнул пуговицы и развязал шарф. Адмирал следил за его манипуляциями. Этим вышестоящим офицерам, когда бы они здесь ни появлялись, не верилось, что такое может быть — никакой дисциплины, шарфы и джемпера, обращение по имени. Рассказывали о Черчилле, когда тот в 1941 году приезжал в Парк и выступал на лужайке с речью перед шифроаналитиками. Потом, когда его уводили, он сказал директору: «Когда я говорил, чтобы при наборе сюда не оставили неперевернутым ни одного камня, то не думал, что вы поймете меня буквально». При этом воспоминании Джерихо улыбнулся. Адмирал сидел нахмурившись и стряхивал пепел на пол.
Одноглазый морской офицер взял указку и с пачкой заметок встал у карты Атлантики.
— С сожалением должен сказать, что новость, о которой вы нам сообщили, не могла найти худшего момента. За последнюю неделю из Соединенных Штатов вышло не меньше трех конвоев. Все они сейчас находятся в море. Конвой SC-122. — Офицер недовольно ткнул указкой, будто она была всему виной, и прочел по бумажке: — Отбыл из Нью-Йорка в прошлую пятницу. На борту топливо, железная руда, сталь, бокситы, сахар, мороженое мясо, цинк, табак и танки. Пятьдесят торговых судов.
Кейв говорил отрывистыми, чеканными фразами, не глядя на аудиторию. Его здоровый глаз уперся в карту.
— Конвой НХ-229. — Он снова ткнул указкой. — Отбыл из Нью-Йорка в понедельник. Сорок торговых судов. На борту мясо, взрывчатые вещества, смазочное масло, замороженные молочные продукты, марганец, свинец, лесоматериал, фосфат, дизельное топливо, авиационное горючее, сахар и сухое молоко. — Он наконец повернулся к слушателям. Вся левая сторона его лица представляла собой багровую зарубцевавшуюся рану. — А это, можно сказать, двухнедельный запас сухого молока для всех Британских островов.
Послышался нервный смех.
— Лучше не терять, — пошутил Скиннер.
Смех сразу оборвался. Повисла гробовая тишина. У Скиннера был такой жалкий вид, что Джерихо захотелось пожалеть его.
Указка опять ткнулась в карту.
— И конвой НХ-229А. Отправился из Нью-Йорка во вторник. Двадцать семь судов. Груз примерно такой же, как и на двух других. Топливо, авиационное горючее, сталь, судовой дизель, мясо, сахар, зерно, взрывчатка. Три конвоя. Всего сто семнадцать торговых судов валовым регистровым тоннажем чуть менее миллиона тонн, сверх того миллион тонн груза.
Один из американцев, тот, что старше, Хаммербек, поднял руку.
— Сколько задействовано людей?
— Девять тысяч моряков торгового флота. Тысяча пассажиров.
— Кто они?
— Главным образом военнослужащие. Несколько женщин из американского Красного Креста. Довольно много детей. Весьма любопытно, группа католических миссионеров.
— Господи Иисусе.
Кейв позволил себе криво улыбнуться.
— Что верно, то верно.
— А где подводные лодки?
— Пожалуй, на этот вопрос ответит мой коллега. Кейв вернулся на место, и к карте подошел другой английский офицер, Вилльерс. Взмахнул указкой.
— По данным службы слежения за подводными лодками на ноль-ноль часов четверга, они находятся тут, тут и тут. — Его английский вряд ли можно было назвать совершенным — видно, не ахти какой оратор: говорил, почти не открывая рта, глотал согласные и, наоборот, растягивал гласные. Словом, понять его стоило больших усилий. — Группа «Раубграф» вот тут, в двухстах милях от побережья Гренландии. Группа «Нойланд» тут, почти посередке океана. И группа «Вестмарк» здесь, прямо к югу от Исландии.
— Ноль-ноль четверга? Хотите сказать, более тридцати часов назад? — Коротко подстриженные волосы Хаммербека, и цветом и толщиной напоминавшие металлическую щетку, сверкнули в свете ламп дневного света, когда он подался грудью вперед. — Где, черт побери, они теперь?
— К сожалению, не знаю. Думал, что из-за этого мы здесь. Лодки пропали с экрана.
Адмирал Троубридж прикурил от окурка очередную сигарету и, переключив внимание с Джерихо, уставился маленькими слезящимися глазками прямо на Хаммербека.
Американец снова поднял руку.
— Сколько подлодок, о которых мы говорим, в этих трех волчьих стаях?
— Должен с сожалением сказать, э-э, очень много, э-э, по нашим подсчетам, сорок шесть.
Скиннер смущенно заерзал на стуле. Этвуд энергично рылся в бумагах.
— Давайте внесем полную ясность, — настаивал Хаммербек. (Он действительно был настойчив — Джерихо начинал им восхищаться). — Вы говорите, миллион тонн грузов…
— Торговых грузов, — добавил Кейв.
— … торговых грузов, прошу прощения. Один миллион тонн торговых грузов и десять тысяч человек на борту, включая женщин из американского Красного Креста и компанию католических библеедов, на всех парах двигаются навстречу сорока шести подводным лодкам, а у вас ни малейшего представления о том, где эти лодки находятся?
— Очень сожалею, что именно так.
— Да-а, будь я проклят, — заключил Хаммербек, откидываясь на стуле. — И когда они туда придут?
— Трудно сказать, — снова вступил в разговор Кейв. У него была привычка говорить отворачиваясь. Джерихо понял, что лейтенант не хотел показывать изуродованную щеку. — SC — более тихоходный конвой. Делает около семи узлов. Оба НХ быстроходнее: один десять узлов, другой одиннадцать. Я бы сказал, у нас максимум трое суток. Потом они войдут в зону оперативной досягаемости противника.
Хаммербек, качая головой и коротко взмахивая рукой, что-то зашептал на ухо другому американцу.
Адмирал, наклонившись, что-то тихо сказал Кейву. Тот тихо ответил: «Боюсь, что так, сэр».
Джерихо посмотрел на карту Атлантики, на желтые кружки конвоев и разбросанные по водным путям, словно зубы акулы, черные треугольники подлодок. Расстояние между кораблями и волчьими стаями примерно восемьсот миль. Торговые суда каждые сутки проходят приблизительно двести сорок миль. Да, пожалуй, трое суток. Черт возьми, подумал он, недаром Логи так хотелось заполучить меня обратно.
— Джентльмены, позвольте мне, — раздался громкий голос Скиннера, возвращая собрание в рабочее русло. Джерихо заметил, что на лице начальника появилось знакомое выражение — «встретим опасность с улыбкой», верный признак начинающейся паники. — Думаю, нам следует остерегаться излишнего пессимизма. Как вам известно, Атлантика занимает тридцать два миллиона квадратных миль. — Он отважился на смешок. — Это ужасно много.
— Да, — подтвердил Хаммербек, — и сорок шесть подводных лодок тоже чертовски много.
— Согласен. Возможно, это самое большое сосредоточение плавучих катафалков, с каким приходилось иметь дело, — добавил Кейв. — Боюсь, что надо исходить из вероятного контакта с противником, если, конечно, мы не узнаем, где он находится.
Кейв многозначительно посмотрел на Скиннера, но тот, не обращая внимания, продолжал гнуть свое.
— Не будем забывать — разве конвои не охраняются? — Он оглядел стол, ища поддержки. — Ведь у них есть сопровождение?
— Безусловно, — снова Кейв. — Сопровождение состоит, — он заглянул в свои заметки, — из семи эсминцев, девяти корветов и трех фрегатов. Плюс другие суда различного назначения.
— Под руководством опытного командира… Английские офицеры переглянулись между собой и посмотрели на адмирала.
— Вообще-то это его первая операция.
— Черт побери! — подавшись вперед, грохнул кулаками по столу Хаммербек.
— Можно мне? — На этот раз Вилльерс. — Очевидно, в прошлую пятницу, когда формировалось сопровождение, мы еще не знали, что нашу разведку лишат информации.
— И как долго это отсутствие информации будет продолжаться? — впервые заговорил адмирал, и все повернулись к нему. Он бурно, отрывисто закашлялся, будто в его груди летали, стуча друг о друга, части развалившегося механизма. Потом снова глубоко затянулся и, взмахивая сигаретой, спросил: — Как по-вашему, больше четырех суток?
Вопрос был адресован Скиннеру, и все взгляды устремились на него. Но Скиннер был администратором, а не шифроаналитиком — до войны он состоял заместителем ректора одного из университетов на севере страны, — и Джерихо знал, что у него нет ответа. Он понятия не имел, будет ли это длиться четыре дня, четыре месяца или четыре года.
— Возможно, — осторожно ответил Скиннер.
— В жизни все возможно, — засмеялся неприятным скрипучим смехом Троубридж и снова закашлялся. — Можно ли надеяться? Можно ли надеяться, что вы сможете расшифровать, как ее там, Акулу, до того как наши конвои войдут в сферу действия подлодок?
— Придадим этому заданию первоочередное значение.
— Я, черт возьми, и без того знаю, что вы придадите ему первоочередное значение, Леонард. Повторяете без конца. Это не ответ.
— Хорошо, сэр, если настаиваете, скажу «да». — Скиннер храбро поднял массивный подбородок, представляя, что мужественно ведет корабль навстречу тайфуну. — Да, думаю, наверное, сможем.
С ума сошел, подумалось Джерихо.
— И вы все этому верите? — Адмирал пристально посмотрел в их сторону. Глаза у него были, как у гончей, с красными веками, слезящиеся.
Первым нарушил молчание Логи. Взглянул на Скиннера, поморщился и почесал затылок мундштуком трубки.
— Полагаю, что теперь мы в лучшем положении — знаем об Акуле больше, чем раньше…
— Если Гай считает, что сможем, — влез Этвуд, — я безусловно уважаю его мнение и соглашусь со всеми его оценками.
Бакстер бесстрастно кивнул. Джерихо разглядывал свои часы.
— А вы? — спросил адмирал. — Что думаете вы?
В Кембридже как раз заканчивают завтракать. Кайт распечатывает над паром почту. Миссис Сакс гремит щетками и ведрами. В столовой по субботам на обед подают пирог с овощами и картофелем…
Он почувствовал, что в комнате наступила тишина, и, подняв голову, увидел, что все смотрят на него. Ощутил, как к лицу приливает кровь.
Потом к горлу подступила злость.
Впоследствии Джерихо много раз вспоминал об этом моменте. Что заставило его так поступить? Усталость? Или же он был просто сбит с толку, из-за того что его выдернули из Кембриджа и вновь сунули в этот кошмар? Может, он все еще был болен? Болезнью, конечно, можно объяснить все дальнейшее. Или он был настолько погружен в мысли о Клэр, что не мог больше ни о чем думать? Отчетливо запомнилось лишь овладевшее им раздражение. Ты здесь только для парада, старина. Ты здесь только для числа, чтобы Скиннеру можно было пустить пыль в глаза этим янки. Ты здесь для того, чтобы делать, что скажут, посему держи свои мнения при себе и не задавай вопросов. Ему вдруг это страшно надоело, надоело все: светомаскировка, холод, притворное панибратство, запах известки, сырость и китовое мясо — китовое мясо в четыре часа утра…
— Вообще-то я не уверен, что разделяю оптимизм моих коллег.
Скиннер сразу его оборвал. Можно было почти физически представить, как в его голове взревели сирены, забегали по палубе пилоты, к небу поднялись стволы орудий, готовые отразить угрозу кораблю под названием «Скиннер».
— Боюсь, что Том болен, сэр. Почти весь месяц его здесь не было…
— Почему? — опасно дружелюбным тоном спросил адмирал. — Почему вы не разделяете оптимизм?
— … поэтому я не совсем уверен, что он вообще полностью в курсе дела. Ты это признаешь, Том?
— Скажем, я несомненно знаком с Энигмой, Леонард, — ответил Джерихо, удивляясь собственным словам. И тут его понесло. — Энигма — сложнейшая шифровальная система. Акула — ее последнее усовершенствование. Восемь часов подряд я просматривал материал Акулы и, простите, если я говорю не к месту, мне кажется, что мы попали в очень сложное положение.
— Но вы же успешно ее раскалывали?
— Да, но мне дали ключ. Ключом, который открыл дверь, был метеокод. Теперь немцы его поменяли. Это значит, что мы потеряли ключ. Если только не появились новые обстоятельства, о которых я не знаю, то не могу понять, как мы собираемся… — Джерихо остановился, ища подходящее выражение — … взламывать замок.
Молчавший до тех пор второй американский морской офицер — Джерихо на мгновение забыл его фамилию — заметил:
— И у вас все еще нет тех самых четырехколесных бомбочек, которые ты нам обещал, Фрэнк.
— Это отдельный вопрос, — пробормотал Скиннер, бросая на Джерихо убийственный взгляд.
— Разве? — Крамер. Его зовут Крамер. — Конечно, если бы у нас сейчас были четырехколесные бомбочки, нам бы не понадобились погодные шпаргалки?
— Постойте минутку, — прервал разговор адмирал, слушавший его с возрастающим нетерпением. — Я моряк, к тому же старый моряк. И я не разбираюсь во всей этой… болтовне… о ключах, шпаргалках и бомбах с колесами. Мы стараемся держать открытыми морские пути из Америки и если не сможем этого сделать, то проиграем войну.
— Правильно! — поддержал Хаммербек. — Хорошо сказано, Джек.
— Теперь пусть кто-нибудь даст прямой ответ на прямой вопрос. Восстановится ли наверняка поступление информации в течение четырех дней или нет? Да или нет?
Скиннер как бы обмяк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43