Безуспешно. Посетители прошли в зал, швейцар занял свой сторожевой пост, опершись спиной о дверь.
— Чего ты хочешь? — спросил он. Альбер все еще смотрел на девушку.
— Кого искали эти три типа?
— Не знаю, как его зовут.
— Но знаешь, кто он?
Швейцар заколебался.
— Я фараон, — сказал Альбер. Вышибала смотрел ему в глаза. — Не из той породы, что пристает к людям, не давая им покоя.
— Я думал, ты на самом деле борьбой занимаешься.
— Спасибо. Стараюсь.
— Не знаю, как его зовут, — повторил швейцар, однако теперь чувствовалось, что он не прекратит разговор. — Но физиономия того типа мне знакома. Он по ночам шастает по таким заведениям…
— Как он выглядит?
— Тощий, с усами, немного пониже тебя. Носит пиджаки кричащих расцветок, считает, что он кум королю.
— Знаю я таких типчиков, — проворчал Альбер.
— Конечно знаешь, — сказал швейцар. Оба посмотрели в сторону стойки бара.
— Он дружок какой-нибудь из танцовщиц?
— Ну, это преувеличение. Одна девушка иногда уходила с ним.
Он умолк и принялся чистить пальцем коротко обрезанные ногти.
— Та, что погибла?
— Да. Не знаю, почему она с ним ходила. Славная была девушка.
— Славные девушки иногда ходят с самыми погаными подонками. — Эта житейская мудрость была извлечена Альбером из опыта долгих лет службы. — А ты сказал тем троим, где его можно найти?
— Назвал два-три места, где он обычно бывает. И пару его приятелей.
— А что девушка погибла, сказал?
— Нет. — Он ухмыльнулся. — Об этом они не спрашивали.
— А мне что ты скажешь? — Они пристально глядели друг на друга.
— То же самое, — решительно произнес наконец швейцар.
— Ну? — спросил Шарль, когда он вернулся к столику.
— Ничего особенного, — ответил Лелак. Повернул стул к эстраде и уселся.
— Завербовал? — поинтересовался Буасси.
— Мы думали, ты поступишь помощником к швейцару. Вы так хорошо смотрелись рядом, — заявил Бришо.
— Вас я бы сюда не пропустил! — проворчал Альбер.
«Быть может, Бришо прав, — думал он. — Я завоевал себе репутацию ленивого болвана. Прихожу, ухожу, беседую, опаздываю на службу, прогуливаю совещания, протоколы у меня с пробелами, и все это принимается во внимание. Как и то, что Буасси умеет только водить машину, а Бришо хочет сделать карьеру».
Шампанское кончилось, они уже знали наизусть каждый изгиб тела всех танцовщиц, Бришо сделал официанту знак, что хочет расплатиться. Раньше он вообще предоставлял это делать Альберу, но с тех пор, как Бришо повысили, считает своим долгом иногда расплачиваться по двум-трем счетам. Было заметно, что делает он это неохотно. За плохое шампанское взяли непомерно много, и Шарль долго копался в бумажнике. Альбер откинулся на спинку стула, не выказывая готовности помочь ему. Если бы он пришел один, то еще остался бы здесь. Ему хотелось поговорить с той танцовщицей, с которой Фанфарон обменялся парой слов прежде, чем уйти. Это была очаровательная девушка восточного происхождения, которая (как сказано в протоколе) родилась во Франции девятнадцать лет назад и никакого понятия не имела об интересующем их деле. В тот вечер они подурачились немного, а потом она пошла на сцену. Фанфарон же отправился домой спать. Точнее, умирать.
Бришо наконец наскреб денег. Он поднялся. Никто на них не обратил внимания, когда они уходили, золотая молодежь громко над чем-то прыскала, на эстраде скучающе дергались две очередные девицы, только вышибала подмигнул Альберу, открывая перед ними дверь.
III
В четверг у него был выходной. И он решил проспать целый день. Это не было сознательно продуманным решением. Сначала его просто охватило счастливое ощущение: спать можно сколько угодно. Потом он примирился с тем, что спать захочется, вероятно, целый день, наверное, не только сегодняшний, но и завтрашний, и послезавтрашний, вообще пока не наступит лето. Однако он не очень удивился, когда зазвонил телефон. Только подосадовал, что перед сном не выдернул шнур из розетки и не разрезал его на одинаковые мелкие кусочки.
Альбер был уверен, что звонит Бришо. В такое время тот обычно искал его. Вежливо, с извинениями, но без стеснения. Знал Альбер, что звонит Бришо. Тот ему даже снился. Они вместе гнались по крыше дома за убийцей, стреляя, мчались от одного надежного прикрытия к другому, словно артисты, выделывали сальто, прыгая с одного дома на другой, падали, но почему-то всегда снова оказывались на крыше, а пули, свистевшие вокруг них, попадали в стены. Внизу кордон сдерживал толпу любопытных, потом улица неожиданно опустела, будто вымерла, лишь время от времени по ней с грохотом проносились редкие автобусы. Порой из окна улыбалась обнаженная девушка, и Альбер знал, что она улыбается ему; он хотел взобраться к ней, но все-таки снова ложился на крышу, поднимал браунинг и целился. А Бришо, не переставая, повторял: это для тебя характерно. Такое только с тобой случается.
В первое мгновенье он даже не сообразил, что спрашивающий его голос принадлежит женщине.
— Какого дьявола ты меня беспокоишь, — заворчал он.
— Извините, я говорю не с Альбером Лелаком?
Какого черта! Это еще что за женщина? Уж не вчерашняя ли девушка из бара? Знает, кто убийца, и хочет ему сказать!
— Почему же не с Лелаком, — хотел он ответить, но губы у него слиплись и ему удалось выдавить из себя лишь долгий звук "о".
— Говорит мадам Дефрок. Извините, что беспокою вас в выходной день, но господин Корентэн желает вас видеть.
Он открыл рот и облизнул губы.
— Зачем?
Это прозвучало уже почти нормально. У Корентэна месяц назад появилась новая секретарша, но Альбер так и не смог к ней привыкнуть. Ни к самому факту, ни к этой женщине. Она была лет пятидесяти, внешне напоминала типичную мамашу, которая не терпит оторванных пуговиц, смятых воротничков и грубых выражений; казалось, у нее всегда можно получить пару добрых слов, горячий кофе, несколько франков взаймы. Однако внешность оказалась обманчивой. Мадам Дефрок признавала за человека только Корентэна, остальных считала неизбежным злом.
— Ваш шеф меня не информировал, — холодно ответила она. — Будьте любезны явиться через час.
Альбер взглянул на часы. Половина десятого. Он проспал меньше шести часов. Марта, разумеется, бодрствовала, когда он прибыл домой из «Рэнди кока» и, естественно, пожелала узнать, как он развлекался. Альбер сообщил, что повеселился прекрасно, истязал электрическим током подозреваемых, ибо это его любимое развлечение. Затем они поссорились и помирились лишь в четыре часа, на рассвете. Марта, конечно, давно поднялась, с утра у нее были уроки, но ведь женщины вообще сделаны из железа… Альбер встал под холодный душ, чтобы прогнать сон, оделся с быстротой молнии, оставил записку жене, которая обещала в полдень прийти домой, чтобы вместе пообедать, и отправился на службу.
Ну, какого дьявола Корентэну от него нужно? Опять, что ли, устал от него? Комиссар раза два в год восставал против характера своего подчиненного и пытался его перевоспитать. Ценой примирения всегда служило быстрое и идеальное расследование какого-нибудь дела. Неужели он снова забыл пойти на какое-то совещание? Не написал какого-то письма? Стоит ли из-за этого вызывать человека в выходной день?
После первых же ста метров он понял, что оделся не по погоде. Солнце сильно пригревало, на небе собирались облака, обещающие не дождь, а парное тепло. Когда Альбер дошел до метро, он взмок от пота, а когда с пиджаком и пуловером в руках прибыл на набережную Орфевр, то уже проклинал Корентэна, желая тому поскорее очутиться в аду, и был полон решимости отчитать шефа как следует.
В здании было прохладно. Альбер почувствовал, как на теле холодным компрессом застывает пропотевшая одежда.
До одиннадцати оставалось еще двадцать минут. Он пошел в кабинет, чтобы успеть за это время прочитать показания танцовщиц.
— А ты что здесь забыл? — спросил его Буасси, запихивая в рот последние крошки завтрака. Надежды Альбера подкрепиться рассеялись, как дым. — Тебя шеф вызывал.
Лелак сделал вид, что не слышит дурацких замечаний, и начал рыться в столе.
— В чем дело? Соскучился дома?
Следовало предположить, что так будет: если на месте полный состав, то сегодня утром все двенадцать человек станут спрашивать его, зачем он явился.
— Да, — проворчал он. Встал и промаршировал в коридор.
В кабинете Корентэна было полно посторонних. Они смотрели на Альбера, как посетители зоопарка на хищника, не заслуживающего большого доверия. Кое-кто поощрительно, будто школьный инспектор на ученика, остальные враждебно.
— Альбер Лелак? — спросил мужчина лет шестидесяти, седовласый, сухощавый и выхоленный. Наманикюренные ногти, до блеска начищенные ботинки, строгий серый пиджак в скромную полоску. Альбер пожалел, что явился небритым и промолчал. Ответ, который пришел ему в голову, он счел за лучшее оставить при себе.
— Это инспектор Лелак, — прервал наконец неловкую паузу Корентэн.
— Садитесь, — произнес незнакомец.
Альбер не шевельнулся. В нем все сильнее зрело желание официально проверить документы у этого типа даже в том случае, если выяснится, что он министр внутренних дел — хотя это было невозможно, того он бы узнал — или сам Господь Бог — хотя и Бога он представлял себе несколько иначе.
— Доктор Сен-Жакоб, руководитель комиссии, созданной для расследования смерти Данило Меничетти, — сказал Корентэн.
— Кто такой Меничетти? — спросил Альбер. Один из мужчин вскочил:
— Это наглость…
— Я не считаю ваш цинизм уместным… — сказал доктор Сен-Жакоб.
Корентэн скорчил такую же мину, как тогда, когда по вине Альбера выяснилось, что он ухаживает за светловолосой девушкой с заячьими зубками из архива. Однако все же поспешил ему на помощь.
— Несомненно, ты знаешь, что два дня назад один подозреваемый при допросе, к сожалению…
Теперь Альбер по крайней мере понял. Только при чем здесь он? Какое он-то имеет к этому отношение?
— Мы слышали, что во время события вы находились в здании, — сказал Сен-Жакоб.
— Возможно, — ответил Альбер. Он сел напротив Сен-Жакоба и начал раскачиваться на стуле. Странно было сидеть в этом кабинете в качестве допрашиваемого.
— Это не ответ, инспектор. — сказал Сен-Жакоб.
— Это не вопрос, — сказал Альбер.
Он догадывался, что ведет себя вызывающе с человеком, с которым вести себя так не следует. Он сам не знал, почему это делает. Возможно, от того, что ему не дали выспаться. Или ему просто не нравилось, что его пытаются допрашивать.
«Надо запомнить это чувство, — подумал он. — Теперь понятно, почему иногда так враждебны те, кого допрашивают». Ясно одно: если у него и были шансы на повышение, теперь они уплыли. Если он будет продолжать перегибать палку, есть вероятность даже вылететь из отдела. Иллюзий на этот счет у него не было. Он знал, что его ни в коей мере не спасет то, что он здесь самый результативный сыщик.
— Вы находились в здании или нет?
— Когда это произошло?
Сен-Жакоб вздохнул. «Профессионала разыгрываешь?» — отразилось в его, глазах. Но ведь он и имел дело с профессионалом.
— В шесть тридцать пять. Вас видели, когда вы входили несколькими минутами раньше.
— Да, — сказал Альбер.
— Предупреждаю, здесь вы говорите, как на суде. Думаю, вам ясно, что это означает.
Альберу было ясно. Он сказал, что с коллегой Буасси они находились вне конторы, проводили расследование по делу об убийстве Фанфарона. За это время их дежурство окончилось. Буасси из полицейской машины сразу пересел в свою и поехал домой. Он не добавил, что его собственная машина «пежо» точно такого же типа и совершенно такого же цвета, а Буасси спешил, потому что женщина, с которой он сейчас живет, требует у него отчета в каждой минуте. Рассказал, что поднялся в контору, чтобы прочесть досье Фанфарона, но не добавил, что унес материал домой. Немного поколебался, говорить ли о звуке, который он слышал. Потом его понесло дальше, он не находил это важным и не считал нужным отрицать. Произошло то, на что он рассчитывал.
— А когда это случилось? — спросил доктор Сен-Жакоб. Корентэн мрачно смотрел на Альбера, словно разочаровался в нем.
— Не знаю, я на часы не смотрел. Работал.
— И вас не заинтересовало, что случилось? Вы не захотели посмотреть?
— Нет, — ответил Альбер.
— А потом?
— Пошел домой. Мое рабочее время давно истекло.
— Быстро же вы прочитали это досье.
— Я читаю быстро. — Потом несколько вежливее добавил: — Нашел в нем то место, которое меня интересовало.
Он понимал, почему это важно. После того, как он ушел, в здании поднялась большая суматоха. Когда тот несчастный не пожелал прийти в себя, они явно вызвали врача, потом свое начальство… А может, всего этого не было, и полицейские заботились лишь о том, как замять дело?
IV
Его отпустили. Допрос вдруг окончился, чуть ли не прервался. Лелаку этот трюк был знаком. Конечно знаком. Сознание подозреваемого во время допроса настраивается на волну того, кто его ведет. Он заранее высчитывает вопросы, формулирует ответы, накапливает то, что собирается сказать, и испытывает разочарование, когда беседа неожиданно обрывается. Чувствует, будто в нем застряло то, что нужно высказать, приходит в замешательство. Ждет, когда его вновь станут допрашивать, но к тому времени все, что он измыслил, кажется очень надуманным, фальшивым, заученным, и допрашиваемый сам это понимает. И говорит больше, чем следует.
Значит, и его будут еще допрашивать. Видно, они всерьез отнеслись к делу. Альбер встал, у двери повернулся и еще раз оглядел собравшихся. Может, они и правы. Кто они, откуда у них смелость… откуда власть? Он мог отправиться домой, но вместо этого прошел к Бришо. Шарль вычерчивал какую-то таблицу. На столе перед ним лежали две линейки и микрокалькулятор. Он сделал Альберу знак рукой, чтобы тот сел, подождал, покуда он аккуратными, закругленными буковками заполнит одну из рубрик. Как и предполагалось, он принял от Корентэна составление статистических данных и донесений.
— Пошли перекусим, — сказал Альбер.
Он не сел, не стал ждать, пока все колонки заполнятся цифрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26