.
Что же могло произойти? Почему он стал жертвой глупого и несчастного случая? Как уяснить себе, что Намотт уже не вернется никогда?..
А ведь это ему, самому старшему, пришла в голову эта мысль — взять и разъехаться по всему свету. Как-то ночью, после того, как он вчистую проигрался в покер, все и случилось… Жорж Сантер вспомнил, как те, четверо, которые еще не вернулись из путешествия, и они с Перлонжуром сидели в маленькой красной гостиной, окна которой выходили в парк Принцев, а сама комната была наполнена дымом восточных сигар. После того, как были разыграны последние ставки, Намотт, слегка покачиваясь от выпитого вина, встал и подошел открыть окно. Затем он подошел к проигрывателю, напевающему: «She's funny that way» — и выключил его. Неожиданно, обернувшись к друзьям всем корпусом, он спросил их своим глубоким грудным голосом:
— Ну, а что думаете вы по этому поводу? Неужели вы считаете, что наша жизнь может оставаться такой же бессмысленной, как сейчас?
Никто из них так и не смог выдержать взгляд его голубых глаз и сказать, что их жизнь может вот так продолжаться.
Тогда Намотт приступил к развитию своей мысли. Он предложил разъехаться всем по свету в ближайшее время: завтра, послезавтра, в ближайшие недели или месяц, это было не столь важно, как и кем они будут работать — стюардами, механиками, радистами или же будут просто эмигрантами. Все это не имело значения. Главное — уехать. Главное — порвать всякую связь со Старым Светом и отказаться от этого дурацкого бессмысленного образа жизни, от этих никчемных ночных бдений. Главное удрать от самих себя, скрыться. А затем каждый будет трудиться, не покладая рук, в течение пяти лет. Все шестеро тогда были молоды. Старшему из них — Намотту, исполнилось 32 года, а младшему — Перлонжуру — 24. Что означали для них эти какие-нибудь пять лет, в том положении, в котором они находились? Напротив, им представлялся случай повидать наиболее экзотические страны, женщин, о которых можно было лишь мечтать, истоки крупнейших рек, произрастающие вверх корнем растения. Воспоминания об этих годах служили бы им утешением и отрадой в старости. Кроме того, у них был шанс нажить состояние... «Нажить состояние» — какие магические слова!..
На рассвете все шестеро пришли к полному согласию и поклялись строго соблюдать договор, составленный за ночь. Основным пунктом договора, который они поклялись соблюдать во что бы то ни стало, было то, что спустя пять лет они соберут накопленные ими капиталы и поровну разделят между всеми. Кроме того, они договорились встретиться в определенном месте и в определенное время... Какие прекрасные мгновения пережили они! В тысячный раз за последние пять лет Жорж с волнением вспоминал мужественные лица своих друзей — этих шести веселых парней, отправившихся навстречу неизвестности с пустыми карманами, протянутыми руками и песней на устах. И сколько надежд родилось в ту бессонную ночь! Друзья расстались пьяные, обменявшись объятиями и клятвами, еще ничего не зная о своем будущем и ожидая от него всего, чего угодно.
Затем их, одного за другим, поглотили вокзалы, порты, дороги. Они расстались со своим прошлым без видимого сожаления. Никто не мучился никакими сомнениями, кроме, должно быть, Грибба и Перлонжура, оставивших в одной славной деревушке своих старушек-матерей, от которых они предусмотрительно утаили свое продолжительное отсутствие. Обе эти старушки, сидя в своих старых домиках, все ждали и ждали, не смирясь и вопреки всякой очевидности, продолжая питать надежду в один прекрасный день вновь увидеть «малышей». Они так удачно распределили свои силы, чтобы жить, как бы в замедленном темпе, что все еще пребывали на этом свете, по-прежнему обитая в своих домишках. Они оставались все такими же маленькими и бодрыми, всегда празднично одетые, словно в праздник, и вздрагивающие всякий раз, чуть заслышав чьи-нибудь шаги у их калиток...
Сантер подумал, что по крайней мере одной из них, наконец, воздастся за ее долготерпение, и с тревогой спрашивал себя, скоро ли матери Грибба удастся испытать подобную радость... Где-то сейчас Грибб? А Тиньоль? А Жернико?..
А если кто-нибудь из них, как и Перлонжур, вернется неудачником, откажется ли воспользоваться результатами упорного и удачливого труда остальных? Ох уж этот Перлонжур!.. Он отказался от предложения Сантера только из деликатности и дружеских побуждений. Но ведь уговор есть уговор, и клятва остается клятвой. Все за одного, и один за всех! Разве они не поклялись, не поклялись перед богом, разделить плод их пятилетнего труда?.. Ведь только это окончательно убедило в том, чтобы вступить на путь приключений, поскольку сразу было ясно, что на всех одновременно не может обрушиться неудача и, по крайней мере, двое из них вернутся богатыми не только надеждами, но и по-настоящему богатыми, такими богатыми, как Форд или Ротшильд. «Набитые деньгами!» — как говорил Намотт... А вот Перлонжур, похоже, забыл об этом, о тех торжественных клятвах, данных в лихорадке, об их в какой-то мере священном союзе... Однако Сантер сумеет укротить его гордыню, если не сам, то при помощи трех остальных, которые появятся здесь то ли через две недели, то ли через неделю, а не исключено, что и завтра.
Часы пробили трижды. «Три часа ночи!» — подумал Сантер, поворачиваясь на другой бок.
Да, их приключение было действительно удивительным!.. Кто из них, кроме Сантера, был пять лет тому назад уверен, что на следующей неделе ему не придется голодать? В юности и Перлонжур, и Грибб, и Тиньоль бедствовали, работали, где и кем придется, а по вечерам просаживали в кабаках все, что было заработано накануне. Намотт и Жернико были выходцами из состоятельных семей, однако они, по выражению Намотта, «быстро растратили всю монету», и наконец терпение их отцов лопнуло, и те порвали с ними всякие отношения.
Что же касается самого Сантера, то он один в то время не воспринимал это решение о пятилетней ссылке как отчаянный жест. В те годы Жорж в промежутках между посещением бегов писал стихи и даже собрал их в небольшой сборник, получивший признание и быстро разошедшийся, к большому возмущению Намотта. Так что, им двигало лишь одно — страсть к приключениям, да, пожалуй, волнение, которое еще в детские годы охватывало его при виде освещаемого восходящим солнцем порта, когда в тумане раздается громкий голос сирен, а пианино исполняет последние припевы.
Сев на кровати, Сантер включил свет... Неожиданно раздался звонок в дверь.
Молодой человек жил в высотном доме, у которого было два входа. Кто же это может быть, консьерж или же...
Звонок раздался вторично и долго дребезжал, нарушая тишину квартиры.
— Кто бы это мог быть? — снова прикинул Сантер. «Этот болван Жозеф, конечно же, и не подумает встать»! Жозеф был слугой.
Встав, Сантер набросил халат и пошел открывать дверь.
— Вам телеграмма, месье.
— Телеграмма?
Но посыльный уже умчался, перепрыгивая через ступеньки.
Закрыв дверь, Сантер прислонился к ней спиной и затем сорвал контрольную ленту телеграммы:
«БЫЛ ВМЕСТЕ НАМОТТОМ НА „АКВИТАНИИ“ тчк. ПРИЕДУ ЗАВТРА ЕСЛИ СМОГУ тчк. ЖЕРНИКО».
Глава III
Вечер, проведенный на Бермудах
В этот вечер Сантер отпустил своего слугу Жозефа, и ему самому пришлось идти открывать дверь. Асунсьон поздоровалась легким кивком головы. Затем, пройдя мимо хозяина дома с уверенностью, казалось, появившейся от давней привычки бывать здесь, направилась прямо в гостиную и села в затененный ее угол. Быстрым движением отбросила вуаль.
— Значит, я вновь увижу его... — задумчиво произнесла она.
Голос прозвучал нежно, ровно, несколько медленно. Вероятно, она была взволнованна, однако вовсе не показывала этого.
— Вот телеграмма от него, — сказал Сантер, протягивая Асунсьон телеграфный бланк, хотя еще часом раньше он сообщил ей текст по телефону.
Он встал и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину и опустив глаза, чтобы не видеть Асунсьон...
Действительно, зачем смотреть на нее, восхищаться ею, с благоговением рассматривать черты лица, чтобы потом, когда она уйдет, как можно подробнее восстанавливать ее образ. Это была совершенно бесполезная пытка. Эта женщина была создана не для него, и Сантер знал это. И если в предыдущие дни он мог еще утешать себя несбыточной надеждой, то...
Прошлой ночью, получив телеграмму Жернико, он до рассвета просидел за бутылкой виски. Мысли его при этом были заняты не возвращением друга, его беспокойство перекинулось на иную сферу жизни: Асунсьон. Еще неделю тому назад Сантер не знал ее, да и видел после всего лишь дважды, однако теперь он уже был уверен в том, что влюблен. Она два раза побывала у него в гостях, однако за, это время он окончательно лишился рассудка и проявил элементарное отсутствие находчивости.
— Довольно странная телеграмма! — тихо произнесла Асунсьон. — Вы не находите, месье Сантер?
— Странная? — переспросил молодой человек, останавливаясь. — Почему странная?..
Впервые за вечер он осмелился посмотреть своей собеседнице прямо в глаза.
Но девушка покачала головой:
— Почему же тогда он написал: «Приеду, если смогу». Вы можете представить, что может помешать ему или задержать его? Хотя бы на час, где-то там, вдали от вас... от меня?
— Увы, я не могу представить, что бы это могло быть... — признался Сантер.
— Довольно странная телеграмма, — убежденно повторила Асунсьон. — И он... он даже не предупредил меня!
— А ему известно, что вы тоже здесь?
— О! Он должен чувствовать это, его сердце должно подсказать ему.
Женщина подняла на Сантера взгляд своих бархатистых глаз.
— Вы его друг, — сказала она. — Я даже полагаю, вы его лучший друг, потому что именно о вас он чаще всего рассказывал...
Сантер нервно сцепил пальцы рук. Какой бес одолевал его в тот момент, когда он, потупив глаза, дрожащим голосом прошептал:
— Случается, дружба бывает в тягость...
— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовалась Асунсьон, открывая свою сумочку и доставая оттуда миниатюрный золотой портсигар.
Что он хочет этим сказать? Сантер закусил губу. Он мог бы тремя словами ответить ей на вопрос, а на ее родном языке даже двумя. Но он не имеет права это делать... Ведь Жернико — его друг, а эта женщина принадлежит Жернико. И ее нельзя разделить между ними, словно добычу, привезенную из Маньчжурии или Хайнаня!
Сантер осуждал себя. Ведь та смутная надежда, зародившаяся, как только эта женщина вошла в его жизнь, то ожидание внезапного и ошеломляющего вмешательства Провидения — не было ли все это в какой-то степени подсознательным желанием того, чтобы Жернико не вернулся?
Да, вот до чего дошел он, Сантер. Будучи для Жернико верным другом, надежным компаньоном, почти братом, он лелеял надежду, что тот, возможно, не вернется, и тогда уже ничто на свете не сможет помешать ему признаться Асунсьон в своих чувствах.
— Так что же все-таки вы хотите этим сказать? — мягко настаивала Асунсьон.
— Я — Да я и сам не знаю! — пробормотал Сантер, опускаясь в кресло.
Он схватился руками за голову... Почему эта женщина обратилась именно к нему? Почему она не смогла подождать еще несколько дней? Зачем она уже дважды приходила сюда и, сев в кресло, положив ногу на ногу, улыбалась ему очаровательной улыбкой, обволакивая нежностью своего — теплого взгляда. В первый же ее визит он заверил девушку, что он, как и она, не получал от Жернико никаких новостей и, таким образом, не был отмечен большим вниманием, нежели она. И тоже пребывал в полном неведении относительно того, что произошло с его другом за эти годы. Он пообещал немедленно сообщить ей, если Жернико поставит его в известность относительно своего возвращения... Несмотря на все это, спустя три дня, то есть позавчера, она снова пришла, чтобы поделиться своими опасениями. Совершенно бесстрастным голосом Асунсьон сообщила Сантеру, что крайне обеспокоена... Ведь за два года разлуки он не написал ей ни строчки. Она могла объяснить это молчание тем, что с ним что-то случилось...
— Но ведь... — начал Сантер. — Вы же сами объяснили мне, что не оставили своего адреса!
Он понял тщетность всякого спора на эту тему. В словах Асунсьон не стоило искать логики, просто она нуждалась в своем объяснении.
— Уже девять, — сказала Асунсьон. — Как вы думаете, он скоро придет?
Сантер ответил не сразу. В доме царила полнейшая тишина, духота гостиной была просто невыносимой. В воздухе чувствовалось приближение грозы. К тому же ожидание, длившееся уже не один год, все никак» не кончалось.
Неожиданно встав, Сантер открыл дверцу бара и достал оттуда четыре стакана, емкости для приготовления коктейлей и разные бутылки.
— Скоро вы сами сможете убедиться в том, насколько я уверен в его скором появлении! А сейчас я приготовлю коктейли.
— А почему четыре?
— Вы, он, Перлонжур и я... Как раз и будет четыре.
— Но ведь вашего друга Перлонжура здесь нет.
— Он поехал проведать мать и должен вернуться с минуты на минуту.
Жорж налил в емкость вермут, затем добавил джин, положил туда лед и капнул лимонного сока, затем стал все это смешивать.
— О, боже! — вздохнул он. — До чего же душно. Грозы не миновать.
— Вы так считаете?
Асунсьон потушила в пепельнице свою сигарету, предоставив таким образом Сантеру случай в очередной раз полюбоваться великолепной линией обнаженной руки.
— Это напоминает мне, — медленно начала она, — тот вечер, на Бермудах, когда мы познакомились с Марселем.
Произнеся эту фразу, она некоторое время просидела в задумчивости, а затем продолжила:
— Мадре мия! Какой это был сумасшедший вечер! Сантер затаил дыхание. Понимая, что молодая женщина томится этим изнуряющим ожиданием, он полагал, что сейчас она заговорит о себе и о них.
Однако, она, видимо, не была склонна к откровениям и лишь сказала:
— Тогда мы любовались морем, походившим на синий бархат. Он говорил мне милые вещи, вроде того: «Я бы хотел сделать вам из него платье...» А затем он заявил: «Вы очень красивы, и я вас люблю. Я сделаю из вас самую счастливую женщину, в один прекрасный день вы, если, конечно, захотите, станете инфантой или королевой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17