— Может быть, может быть, — сказала Инна в раздумье. — Сколько таких неординарных, незаурядных людей не могут нигде приложить свои способности. Вот и становятся циниками.
— По-моему, вы первая задели его, — сказал Олег.
— Ну и что тут такого! — удивилась она. — Должен стерпеть.
— Видимо, не считает нужным.
— А вы, я вижу, не дадите своего друга в обиду, — сказала Инна. — Он мне говорил, как уехал однажды в деревню к матери на праздник, и вы пришли к нему с задачами, — она улыбнулась: — Неужели всё, что он рассказывал о вас, — правда?
— Не знаю. Может что-нибудь и приврал.
— Расскажите о себе подробнее.
— Не люблю я рассказывать подробно. Неприятно мне это.
— Вы любите театр? — вдруг спросила Инна.
— Я редко в нём бываю. За всю жизнь — всего два раза был.
— Значит, не любите.
— Нет, я этого не сказал. Если вы знакомы с моей биографией, то должны знать, что мне было не до театров.
— Обязательно сходите на спектакль «Зримая песня». Обратите внимание, как публика реагирует, — Инна сделала несколько шагов молча и заговорила опять: — Чем вы интересуетесь? Что любите?
Олег сообразил: «Сходу решила заглянуть в душу. Не выйдет».
— Ловить рыбу на спиннинг с лодки, — ответил он, улыбаясь.
— Ещё что? — допытывалась она.
— Люблю ночью смотреть на звёзды.
— Звезды ночью — очень интересно. А о чём вы думаете при этом?
— О времени и космических скоростях, — ответил Олег. — Звезда Бетельгейзе в созвездии Орион летит вниз, соседняя звезда — ей навстречу, остальные в разные стороны: одна к созвездию Тельца, другая — к Возничему, третья — к Большому Псу. Через пятьдесят тысяч лет созвездие Орион исчезнет. Рисунок неба станет совсем другой.
— Вы, наверное, любите природу.
— Кто её не любит.
— Но вы — по-особому. Умеете мыслить при этом, — сказала Инна насмешливо, провожая взглядом вспорхнувшего из-под ног воробья. — О чём вы думаете, наблюдая за птицами? — спросила она.
— О том, что люди — ленивы и эгоисты.
— Странно.
— Когда вам придётся туго в жизни, вспомните синицу, — посоветовал Олег — она вскармливает за гнездовой период четырнадцать птенцов, не зная покоя с восхода солнца и до темна.
— Вы, кажется, машиностроитель?
— Студент, — поправил Олег.
— Не находите, что такие вещи, как звезда Бетельгейзе и синичье гнездо далеки от вашей специальности?
— Не нахожу, — ответил Олег. — Ракета, которая когда-нибудь полетит к Бетельгейзе, ни что иное, как точная машина. А синицы спасают от вредителей лес, необходимый химической промышленности. Я решил специализироваться как раз по химическому машиностроению.
— Вот как! — изумлённая собеседница окинула его взглядом с головы до ног. — Так вы, пожалуй, найдёте связь между мной и африканской мартышкой. Мартышек, кстати, терпеть не могу.
— Мы и мартышки произошли от оного предка, который жил в начале третичного периода. Вот вам и связь. Не простая, а родственная, — добавил Олег.
— А не прольёте ли вы свет на теорию… происхождения обезьяны от человека?
— С такой теорией не знаком, — ответил Олег несколько грубовато, уловив в её вопросе нотку издевательства и иронии. — На теорию происхождения человека от обезьяны могу… пролить свет, — прибавил он, выделив интонацией два последних слова.
— Пожалуйста.
— Антропологи пришли к выводу, что австралопитек — не переходное звено между обезьяной и человеком. Это просто-напросто древняя примитивная обезьяна. На его место претендует презинджантроп. Но некоторые учёные оспаривают и это. А дальше всё идёт нормально: питекантроп, синантроп, неандерталец и человек разумный, или как говорит Юрий Петрович — «Гомо сапиенс».
— Блестяще! — воскликнула Инна все с той же издевательской иронией. — Добровольский номер два, да и только! Это он вас понатаскал?
— Наоборот, я его понатаскал, — ответил Олег, переняв тон собеседницы.
— Теперь понимаю, почему вы стали друзьями.
— Наконец-то.
— Не сердитесь на меня, Олег Павлович. Язык мой — враг мой, — сказала Инна на сей раз просто и искренне. — Хорошо, что ваши интересы не ограничиваются узкой специальностью. Я только поэтому поддерживаю знакомство с Добровольским. Он может ответить на любой вопрос. Как собеседник очень интересен. Но это, по-моему, единственное его положительное качество.
— Единственное? — спросил Олег. — Я думал, вы хорошо его знаете, — разочарованно сказал он. — Вы у него учились?
— Нет.
— Он — великолепный педагог.
— У него подозрительно много знакомых женщин.
— С ним знаком чуть не каждый пятый в городе, — сказал Олег. — Умеет притягивать к себе людей. Значит, хороший человек.
— Бог с ним. Пусть будет по-вашему.
Они шли мимо кинотеатра. Инна предложила сходить в кино. После кино Олег проводил её домой.
— У меня есть два билета в театр, на воскресенье, сказала она, когда они были в подъезде её дома. — Хотели идти с мамой, но она что-то приболела.
— До воскресенья выздоровеет, — сказал Олег.
— У неё больное сердце, — сказала Инна. — Ей нельзя волноваться. В половине седьмого вечера, в воскресенье подходите к драмтеатру, — прибавила она, не дожидаясь его согласия. — Не опаздывайте, я не люблю ждать.
— Постараюсь, — ответил Олег.
Когда Инна поднималась по лестнице, он посмотрел ей вслед. Последнее впечатление словно кто вдавил в память. Роскошная шуба под котик, чулки, полные ноги, особенно выше колен. И превосходные сапожки. Все, кроме ног, было самого лучшего качества.
На другой день Добровольский встретил Олега ехидной улыбкой.
— Как дела? — спросил он.
— Ничего, — ответил Олег.
— Не съела она тебя? — опять спросил Юрий Петрович, смеясь, и, не дожидаясь ответа, добавил не то в шутку, не то всерьёз: — Поскольку я познакомил тебя с ней, я должен и предупредить об опасности: она полная оттого, что съела много мужчин. Любит иногда проглотить себе на ужин Серёжу или Ваню с любовным соусом, наигравшись с ним в прятки и предварительно подвялив его на лунном свете, под окнами своего дома. В одиночестве, разумеется. Боюсь, не постигла бы тебя эта участь.
— Подавится, — уверенно сказал Олег.
— До сих пор победы были за ней.
— В каком смысле?
— В любовном, — ответил Добровольский, — Из моих друзей двое к ней сватались. Один, бедняга, влюбился не на шутку. И потом долго маялся… — Юрий Петрович заметил улыбку на лице Олега: — Чему радуешься?
— Смешно, — ответил Олег.
— Смешней некуда, — согласился Юрий Петрович.
— Зачем нас познакомил?
Юрий Петрович ответил не сразу, поразмыслил.
— Она ещё с лета тебя заметила, — сказал он, наконец. — Говорит, сразу почувствовала, что именно с тобой будет связано что-то очень важное в её жизни. Об этом, якобы, ей подсказала, с силою удара грома, её гениальная интуиция. Она в тот же день, когда мы её видели у кинотеатра, просила и после напоминала, чтобы я представил вас друг другу при случае. Вчера случай и подвернулся… — Юрий Петрович помолчал, обдумывая то, что ещё хотел сказать, и добавил: — Я учёл и твои интересы. Думаю, тут найдёшь всё, что нужно для жизни и любви, если, конечно, появятся серьёзные намерения.
— Не появятся. Ты ведь знаешь…
— А, Марина! — вспомнил Юрий Петрович. Улыбнулся: — Марина, конечно, вне конкуренции. Но Марина — это журавль в небе. Сплошная морока. И охота тебе снова забивать голову?
Олег промолчал.
— Дело, конечно, хозяйское, — сказал Юрий Петрович. — Но я бы на твоём месте подумал.
XXV
Осинцев закончил первый курс. На летние каникулы приехал в Новопашино. Бездельничать он не мог и работал все каникулы рамщиком на лесозаводе.
Однажды, в конце августа, за несколько дней до начала учебного года, когда Олег и Михаил были на работе, Валентина находилась дома, так как должна была идти в ночное дежурство, и шила дочери новое платье. Танюшка случайно посмотрела в окно и увидела двух женщин: одну — соседку, другую — незнакомую. Соседка показывала незнакомке на дом, в котором жили Осинцевы. Танюшка сказала матери. Валентина посмотрела в окно, но ничего не поняла. Незнакомая женщина, полная и красивая, в дорогом летнем пальто и небольшим чемоданом в руке посмотрела на окна их дома, и, кивнув головой и сказав что-то соседке, пошла по направлению их калитки. «К нам, — подумала Валентина, поправляя очки. — Непонятно кто и зачем».
— Таня прибери на столе, — сказала она, обращаясь к дочери. — Неряха, все разбросала!
Послышался лёгкий стук в дверь.
— Да, да! Войдите! — сказала Валентина, убирая незаконченную работу и лоскутки возле швейной машины.
Дверь осторожно открылась, и женщина вошла. Овальное красивое лицо её было бледно и, казалось, через силу улыбнулось. Она поздоровалась мягким грудным голосом, остановившись у порога.
— Проходите, — сказала хозяйка и засуетилась, обтирая ладонью стул. — Извините, что у нас такой беспорядок.
— Ничего, ничего, — сказала женщина, не двигаясь с места. — Я правильно пришла? Михаил Трофимович Осинцев здесь живёт?
— Здесь! — сказала Валентина, вглядываясь в лицо незнакомки.
— А ещё тут один молодой человек случайно не живёт? — спросила женщина. Голос у неё дрогнул, и грудь с волнением поднялась.
Валентина уставилась на неё сквозь очки вопросительными глазами. Сообразила кто это.
— Ой! — воскликнула она, прижав руки к груди. — Неужто… Неужели?!
Женщина ещё больше побледнела, что подтвердило догадку Валентины.
— Ой! — опять воскликнула хозяйка и схватилась за голову. — Что же вы! Проходите, пожалуйста. Таня, беги скорей на лесопилку!
Женщина судорожно протянула вперёд руку.
— Не надо, — сказала она, проходя вперёд. — Не надо. Я сначала… приду в себя.
Она выдохнула воздух и села на стул, поставив рядом чемодан.
Потом положила правую пухлую ладонь с перстнем на сердце…
— Успокойтесь, что же вы! — сказала Валентина, глядя на неё со смешанным чувством страха и неописуемой радости.
— Сейчас, сейчас, всё пройдёт, — сказала женщина и, виновато улыбнувшись, бессильно опустила руку: — Как тут он?
— Приехал к нам на каникулы. Решил подработать немного.
— Где он сейчас? — спросила гостья и смахнула рукой набежавшую слезу.
— На работе. Таня! — Сказала Валентина, обращаясь к дочери. — Сбегай в лесопильный цех к дяде Олегу. Скажи, чтоб быстрее шёл домой. Скажи: мама его приехала.
Танюшка юркнула в дверь.
— Быстро беги! — сказала ей вдогонку Валентина. Танюшка бежала во весь дух. Миновав переулок, спустилась вниз с пригорка, осторожно перешла речушку по двум жёрдочкам и опять ринулась по направлению к лесопильному цеху.
Олег стоял у бревна, запущенного в раму, и громко, стараясь пересилить жужуканье пил, разговаривал о чём-то с пожилым рабочим. Когда к нему сзади подошла Танюшка и дёрнула его за спецовку, он обернулся, удивлённо посмотрел на неё и снова стал что-то доказывать рабочему.
— Дядя Олег, иди домой! — сказала Танюшка. — К тебе мама приехала. — И она опять его дёрнула за рукав.
— Подожди, Таня, чего тебе? Какая мама? — сказал Олег с досадой, обернувшись к ней.
— Твоя мама, — сказала девочка.
Олег сразу не сообразил и повернулся к рабочему, чтобы продолжать разговор. Но не докончил фразу, и, вдруг в одно мгновение изменившись в лице, как-то странно уставился на собеседника. Он повернулся к племяннице: «Нет, не может быть!» В ушах стоял шум пилорам. Олег вдруг понял все: «Друг, Никифорович, останься за меня не надолго. Очень прошу». — «Иди», — сказал Никифорович. Олег повернулся и быстро пошёл. Танюшка бежала сзади за ним в нескольких шагах, стараясь не отставать.
Валентина увидела их в окно и сказала гостье: «Вон они идут». Надежда Александровна привстала, глянула в окно и вдруг судорожно схватилась за край стола и оперлась на него рукой. Дверь распахнулась, и Олег, весь в опилках, простоволосый, переступил порог и остановился, уставившись на женщину, которую видел впервые, но которую любил и помнил всегда. Глаза их встретились и узнали друг друга. Они не виделись двадцать лет, но во взгляде, которым обменялись, почувствовали, что знали друг друга всегда.
— Здравствуй, сын, — сказала взволнованная до глубины души женщина.
Счастливая улыбка скользнула по лицу Олега. Он был поражён своим сходством с ней.
— Здравствуй, мама. — Олег смутился. И сам не знал отчего. Наверно, оттого, что сразу перешёл на «ты» и от непривычки произносить слово «мама».
Надежда Александровна протянула вперёд руки, обняла своего первенца и трижды поцеловала. Олег боялся запачкать её опилками, хотел осторожно высвободиться, но она вдруг схватила его голову и стала осыпать поцелуями. Слезы в два ручья текли по её напудренным щекам, падая крупными каплями на пол.
Валентина, глядя на них, сначала закусила губу, но не сдержалась, махнула рукой и заплакала, снимая очки и отворачиваясь… Танюшка подошла к ней, тоже вся в слезах. Они обнялись и пошли в другую комнату, сели на диван. Сашок пошёл за ними. Сначала он всё стоял в стороне, удивлённо наблюдая за всеми, но когда подошёл к своим и взглянул в лица матери и сестры, стал пыжиться, сопеть и прильнул к матери. Валентина обняла его левой свободною рукой и прижала к груди.
XXVI
Олег умылся, надел новую рубашку, брюки от коричневого костюма и предложил матери прогуляться, чтобы поговорить наедине.
Они вышли из дому. Вдова-генеральша, несмотря на свои немолодые годы, выглядела ещё довольно статной и красивой дамой. Было тепло, и она вышла налегке, без пальто, в чёрном элегантном костюме с белой кружевной манишкой. Когда они шли по улице все село любовалось ими. Они говорили о том случае многолетней давности, когда Надежда Александровна приезжала в Зорино.
— Я до сих пор содрогаюсь, как вспомню деда. Я думала, он убьёт меня. Вот была встреча! — сокрушённо говорила Надежда Александровна.
— А в этот раз как он встретил? — спросил Олег, смеясь.
— В этот раз, слава Богу, обошлось все хорошо. Дал адрес и все советовал, на чём лучше и скорее доехать. Но, признаться, я все равно еле-еле осмелилась войти к нему. Сейчас он не такой страшный, как прежде. Сейчас он жалкий.
— Да, старик сдал после смерти бабушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59