Но разрази меня гром, я предполагал, что сведения о расположении гробницы умерли вместе с Джейком. Однако теперь подозреваю, что это предположение было неверным, и что гораздо важнее, кажется, у кого-то еще возникли такие же подозрения. Я в состоянии одолеть бесчестную полицию, вороватых селян и такого психопата сопляка, как Хассан. Но мне не справиться с анонимной, профессиональной, криминальной организацией. Если ты хоть что-то знаешь, Томми, ты должна мне сказать.
— Я сказала Майку...
— Я знаю, что ты ему сказала.
— Тогда почему ты по-прежнему пристаешь ко мне с этим?
— Потому что, как только местонахождение гробницы станет достоянием гласности, ты будешь вне опасности. Единственной добродетелью профессионального преступника является то, что он убивает только ради наживы. Он в равной степени опасается как нашего успеха в поисках гробницы, так и неудачи. Пока он думает, что ты знаешь нечто важное для него, тебе грозит опасность.
— Понимаю...
— Ты всегда это понимала. Ты не настолько глупа. — Джон отвернулся и снова уставился в сад. — Тебе следует принять решение, и я советую сделать это без промедления.
Он сказал это тем же ужасающе спокойным тоном, которым говорил во время всего нашего разговора. Очевидно, он не поверил тому, что я довела до его сведения через Майка. С ума можно сойти: поборов свои низменные побуждения, обнаружить, что никто не верит, когда ты говоришь правду. А кроме нее, мне сказать было нечего. Я молча смотрела, как и он, поверх буйной зелени пальм и виноградной лозы в саду на голые верхушки западных скал, еще щедро залитых лучами заходящего солнца. Изумрудные пальмы, золотые пески, камни цвета топаза были символами богатства, которое влекло сюда стольких авантюристов.
А для человека, который стоял рядом со мной, они символы всепоглощающей страсти, управляющей им. Я не раз прежде удивлялась, почему Джон никогда не был женат. Он нравился женщинам, некоторые из посетительниц нашего института явно находили грубоватую наружность седого черноусого Джона более привлекательной, чем изысканная красота темноволосого Джейка. Археологу нелегко найти жену. Не всякая женщина согласится похоронить себя на краю света в таком унылом и неуютном месте, как Луксор. Однако любовь побеждает все, включая здравый смысл, и знает Бог, Джон не был лишен того природного мужского магнетизма, которому трудно противостоять женщинам. Я чувствовала это по себе, даже испытывая к нему неприязнь.
Теперь я, кажется, понимаю, почему он никогда не сосредоточивал всех своих устремлений на женщинах. Его помыслы были целиком отданы его истинной любви — профессии и еще этой странной стране контрастов, где рядом уживались пустыня и город, невероятная нищета и сказочные богатства, голые скалы и плодородные пашни и где он провел большую часть жизни. Стоя рядом с ним, почти касаясь рукой его руки, я физически ощущала лихорадочный жар его души и думала, до чего он дойдет в своем фанатичном служении этой необыкновенной могучей страсти.
* * *
На следующее утро Джон с трудом, но все-таки отправился на раскопки, выразительным взглядом заставив меня замолчать, когда я спросила его о здоровье. Похоже, больше никому и в голову не пришло, что он мог покалечиться во время своей сумасшедшей, однако закончившейся благополучно спасательной операции. Не пришло, даже когда он исчез в полдень после окончания работ и его невозможно было найти весь остаток дня. Я гадала, не пойти ли к нему в комнату и не предложить ли облегчить его страдания, положив компресс на пылающий лоб или грудь, но наш разговор накануне был не так уж приятен, чтобы я горела желанием его повторить. Кроме того, я решила, что Джон, скорее всего, лежит на спине, корчась от боли и чертыхаясь, а уж в этом-то ему не требовалось моей помощи.
Я попыталась почитать, попробовала заснуть, но не преуспела ни в том, ни в другом. Под вечер я начала бесцельно слоняться, безуспешно ища, чем бы заняться. Все те, кто не корпел над записями о произведенных утром работах, спали. Я заглянула в кабинет Майка и обнаружила, что он пуст. Постучалась в дверь к Ди, но не получила ответа. Дело кончилось тем, что я спустилась в садик, где было жарко, несмотря на тень, и бессмысленно уставилась на большие решетчатые ворота.
У меня был соблазн отправиться на прогулку. Я с удовольствием совершила бы пеший поход к Деир эль-Бахри или храму Мединет Абу, где работали археологи из Института Востока. Я знала некоторых из них еще в былые времена, и они мне нравились. Но рассудила, что благоразумнее сейчас с ними не встречаться. Между нашим институтом и отделением Чикагского университета на противоположной стороне реки всегда существовало что-то вроде дружеского соревнования, и, как все в Луксоре, они стали бы любопытствовать насчет недавней странной истории, а я могла ляпнуть что-то не то.
Кроме того, я была не слишком склонна покидать место, находившееся под защитой толстых глинобитных стен и железных ворот. Правда, в последнее время никто не покушался на мою жизнь, но множество людей со всей искренностью уверяли меня, что я рискую быть убитой, а то и хуже, чем убитой, а когда тебе твердят со всех сторон одно и то же, это западает в душу. Казалось, никто не верил моим торжественным заверениям в абсолютном неведении. Самое обидное было в том, что я с радостью поделилась бы своими воспоминаниями, если бы мне удалось восстановить их в памяти. Джон подозревал меня в умалчивании информации ему назло. Я не считала бы свою юную жизнь навсегда загубленной, если бы он так и не нашел гробницу, но вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал от моего молчания. Мне нравился Ахмед. Я не хотела, чтобы убили его, или Майка, или даже Джона. Или — в особенности — меня саму.
Я сидела в знойном мареве садика, где тишину нарушало лишь жужжание насекомых, и, стиснув ладони коленями и опустив голову, напряженно пыталась в который уже раз поймать мучительно ускользающий намек Абделала. Все было без толку, случайно оброненные слова так просто не вспомнишь. Если они и всплывут в памяти, то сами собой и при совершенно неожиданных обстоятельствах.
Мои грезы были прерваны звуком шагов. Вздрогнув, я подняла голову. Эти шаги — стук, через какое-то время шарканье — могли принадлежать только Ди, но именно ее я меньше всего ожидала увидеть прогуливающейся в жаркое время дня.
Встреча со мной была, по-видимому, неожиданностью и для нее, но, помешкав лишь мгновение, она подошла, достаточно ловко орудуя костылями. Я освободила ей местечко на скамейке и лениво спросила, где она была.
— Просто немного тренируюсь. В этой дыре, того гляди, чокнешься.
— По-моему, напротив, пребывание здесь идет тебе на пользу, — сказала я при виде ее пылающих щек и сверкающих глаз. — Ой, посмотри, что ты сделала со своим прелестным платьем!
Ди, приостановив сложную процедуру усаживания на скамейку, отклячила зад и попыталась посмотреть через плечо.
— В чем дело?
— Подол весь в пятнах и порвался. — Я осторожно подцепила ногтем розовые кружева, зазелененные травой. — Химчистка в этих местах далека от совершенства, особенно когда дело касается шелка с кружевами. Зачем ты надеваешь нарядное платье, если не умеешь обращаться с хорошими вещами?
Ди опустилась на скамейку и окинула мой наряд взглядом, говорившим красноречивее слов.
— Знаю, — улыбнулась я. — Ты бы ни за что не надела белую блузку и длинную цветастую юбку. Но длинные юбки удобны, когда едешь на верблюде или лезешь на гору, конечно, если ты хочешь, чтобы не были видны твои ноги. Здешний народ не одобряет, когда женщины носят брюки и тем более мини-юбки. И если бы ты могла понять реплики, которые бросают египтяне вслед женщинам-туристкам в мини-юбках, ты бы не рискнула их надевать. Впрочем, Они в любом случае придерживаются невысокого мнения о женщинах.
— Я бы этого не сказала, — пробурчала Ди.
— Ди, мой совет, не делай этого.
— Не делай чего?
— Не флиртуй, если возможен такой эвфемизм, ни с кем из рабочих.
— Некоторые из них такие красавчики, — сказала Ди, бросая на меня явно провокационный взгляд. — Хассан, например...
— Хассан, этот... Есть парочка подходящих эпитетов, но я предпочитаю думать, что тебе не знаком ни один из них.
Ди вытянула ногу в гипсе и пошевелила грязными пальцами.
— Я думала, ты придерживаешься самых что ни на есть либеральных взглядов, — съязвила она. — Ты что, не советуешь мне опускаться до общения с туземцами?
— Бог мой, «с туземцами»! Я хочу сказать, чтобы ты не имела дела ни с кем — ни с черными, ни с коричневыми, ни с розовыми в крапинку. Твой отец убьет тебя, если увидит, как ты очаровываешь Хассана.
Ди неожиданно сильно побледнела.
— Силы небесные! — воскликнула я. — Детка, я только пошутила. Я не собираюсь ни о чем доносить твоему отцу, если ты этого боишься. Но этот крысенок Хассан действительно опасен. Он порочен и лжив. Держись от него подальше.
— Может, с Майком мне будет безопаснее?
— Может, и будет.
— Когда ты собираешься домой, Алфея?
— Зови меня Томми, — сказала я хмуро. — Пока не знаю. Возможно, прямо сейчас. Ты намекаешь на то, что мне пора убираться?
— Нет. Мне просто интересно... Ты влюблена в Майка?
— Все влюблены в Майка. Почему бы тебе не прибрать его к рукам? Твой папочка будет рад, если ты выйдешь замуж за археолога.
— Ты шутишь? Хотя можно рассмотреть кандидатуру Майка. Он такой интересный мужчина. Но... по шесть месяцев в году торчать в этом занюханном Луксоре! Я свихнусь. Можешь забирать Майка себе.
— А с чего ты решила, что я не свихнусь в этой дыре? — возмутилась я, задетая за живое.
— Ты ее любишь, — заявила Ди с уверенностью, которая потрясла меня до подошв моих кроссовок на резиновом ходу. — Это было понятно, как только ты спустилась с трапа самолета.
Я уставилась на пятно солнечного света у меня между ступнями, похожее на лужицу янтарного вина.
— А ты-то почему не едешь домой? — спросила я. — Тебе это место совсем не нравится, к тому же сидеть здесь с твоим гипсом мало радости.
— Может, уеду.
Голос Ди был таким странным, что я с удивлением вскинула на нее глаза. Она отрешенно смотрела на усыпанные белыми цветами ветки жасмина у глинобитной стены.
— Не знаю, что мне делать, — сказала она словно самой себе.
— Может, твой отец не понимает, как для тебя мучительно пребывание здесь. Он сам не свой от идеи найти гробницу...
— А что это ему даст, если ее найдут?
— Не думаю, что они ее когда-нибудь найдут.
Я взбаламутила маленькую лужицу солнечного света носком кроссовки и наблюдала, как она задрожала и выплеснулась, почти как настоящая вода, через мою ногу.
— А если найдут, это будет означать много денег, да?
— Дело не в деньгах, дело в славе, — ответила я рассеянно. — Или в чем-то еще. Не знаю, как тебе объяснить, это только какой-нибудь сумасшедший археолог может понять.
— Она вроде гробницы того мальчика-царя, как бишь его?..
— Тутанхамона? Они думают, еще богаче.
— И есть люди, которые платят деньги за такую ерунду?
— Да, есть люди, которые платят за такую ерунду, — сказала я, внимательно глядя на нее. Она была гораздо больше увлечена археологией, чем хотела показать, и я гадала, не имеет ли эта неожиданная жажда знаний связи с тем, что Майк «такой интересный». — Много-много денег. Ворованные предметы старины не сбывают через обычных скупщиков краденого, но всегда найдется покупатель, если знать рынок.
— Я поняла. — Ди оперлась на костыли и встала. — Пока. Пойду вздремну перед обедом.
Дурные предчувствия владели мной, когда я смотрела, как среди деревьев мелькает розовый подол, испачканный зелеными пятнами. Для такой испорченной особы, как я, их происхождение было совершенно очевидно. Я только надеялась, что папаша ее не застукает. Вдруг под внешним благодушием Блоча скрывается взрывной темперамент?
Моя только что возникшая теория была почти тотчас же поколеблена. Ворота распахнулись, и по тропинке прошел Майк, так чем-то озабоченный, что даже не взглянул в мою сторону. Майк, оказывается, тоже выходил за ворота прогуляться, вот ведь какое совпадение. В конце концов, это может быть вовсе и не Хассан.
* * *
Последующие дни должны были явиться своего рода разрядкой после накала страстей, вызванных серьезной неудачей, едва не обернувшейся трагедией. Они были небогаты событиями и скучны — унылая череда невыносимо знойных полдней, приходивших на смену жарким утрам без находок. Однако атмосфера в институте не только не разрядилась, а, наоборот, стала еще более напряженной. Ди была чем-то очень обеспокоена. Я догадывалась об одной из причин, но интрижки, пусть даже с Хассаном, было, пожалуй, маловато для того, чтобы довести ее нервы до такого состояния. Каждый раз, когда кто-то заговаривал с ней, она вздрагивала и большую часть времени пребывала в мрачном молчании, о чем-то напряженно размышляя.
На людях Блоч оставался таким же, как всегда, но, поймав однажды его взгляд, брошенный на Ди, я подумала, что, если у него есть подозрения насчет дочери, можно понять, почему она так нервничает. При всей его нежности к ней у него был вид человека, которому лучше не перечить.
Марк, словно паук, терпеливо поджидающий, не попадется ли к нему в паутину муха, за всеми наблюдал, ничего не упуская из виду. Джон и Майк зациклились только на одной проблеме, словно запрограммированные роботы. Ахмед старался не попадаться мне на глаза, а в те редкие случаи, когда это не удавалось, пробормотав приветствие, исчезал. Хассан был невыносим. Я наткнулась на него, ошивающегося у ворот, когда один-единственный раз отважилась выйти одна за пределы институтской территории. Его ядовитая ухмылка и почти откровенно наглый взгляд заставили меня позорно ретироваться за спасительную глинобитную ограду института.
У меня возникло ощущение, что у всех этих людей были какие-то свои цели и заботы, неизвестные мне, но каким-то непонятным образом мне угрожавшие. Единственным человеком, чье общество благотворно действовало на меня, был молодой Эл Шнайдер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29