— Больно где-нибудь?
— Нет, все в порядке, — слабым голосом ответил Ахмед.
— Просто чудо, что ты не порвал мышцы, — проговорил Джон, ощупывая грудь и плечи Ахмеда. — Господи, как здорово, когда тебе восемнадцать. Ты в целости и сохранности, Ахмед. Возблагодарим Аллаха милостивого и милосердного!
Собравшиеся вокруг, включая меня, подхватили хвалу Богу.
Ободряюще улыбнувшись своему пациенту и легонько ткнув его в бок, Джон обратился к Майку:
— А ты ничего не порвал?
— Только нервы. — Майк отер потное и грязное лицо остатками правого рукава. — И рубашку. Шов на плече лопнул, когда я схватился за Ахмеда.
— У Джона и того хлеще, — проговорила я медленно, — весь перед...
Джон, повернувшись ко мне спиной, начал развязывать веревку на поясе.
— Ради святого Петра, разрежь ее! — воскликнула я. Меня начала бить дрожь. — Пошли из этого проклятого места.
— Погоди минутку.
Джон надавал Фейсалу Реису, мастеру, кучу указаний по-арабски и снова пошел к скале.
Я раскрыла рот. И закрыла его. Потом села на очередной обломок скалы и закрыла лицо руками.
— Дай мне знать, когда он вернется, — сказала я Майку, не отнимая рук от лица. — Просто интересно, что он там найдет.
* * *
Пещера оказалась только пещерой и ничем более.
Глава 6
— Куда подевался Джон? — спросила я.
Марк обвел блуждающим взглядом потолок холла и, естественно, не обнаружил там ничего похожего на Джона.
— А он не в гостиной?
— Нет. Я только что оттуда.
— Я не так давно видел его за территорией с Ахмедом, — сообщил Марк. — Пошли, Томми, выпьем. Самое время повеселиться.
— Да, самое время, — согласилась я, когда из гостиной донесся взрыв хохота. — У них там настоящая попойка. Мистер Блоч не пожалел своих личных запасов.
— Торжество в честь того, что сегодня утром все обошлось благополучно. — Взгляд карих глаз Марка, затуманенный хмелем, неожиданно протрезвел. — Это чудо, что никто не погиб. Ты и сама, Томми, до сих пор не пришла в себя, и тебе не помешало бы выпить. Давай присоединимся к веселой компании и отведаем от щедрот Блоча, пока все это не исчезло в утробе Майка.
— Ступай. А я еще даже не переоделась. Подойду попозже.
Я заглянула в гостиную, проходя мимо, и увидела Майка. Он стоял посреди комнаты и, размахивая стаканом, разглагольствовал перед восхищенными слушателями. Я поднялась на второй этаж. Коридор был пуст, все праздновали счастливый исход событий сегодняшнего дня. Дверь оказалась не заперта. Я открыла ее и вошла.
Джон, не поворачиваясь, молча посмотрел на меня через плечо и, только закончив снимать рубашку, снисходительно спросил:
— Какого черта ты тут делаешь?
— Подумала, что тебе, возможно, нужна помощь. — Я села на кровать и закурила. — Надо полагать не слишком удобно самому себе бинтовать сломанные ребра. И сколько ты их сломал?
— Нисколько. Но все равно, спасибо.
— Делай как знаешь. — Я встала, мимоходом отложила сигарету и одним прыжком была возле него. Застигнутый врасплох, он не успел отвернуться, и, хотя я ожидала увидеть нечто в этом роде, у меня перехватило дыхание.
— На вид это хуже, чем на самом деле, — сразу ощетинился Джон.
— На вид похоже, будто с тебя содрали кожу. — Голос у меня дрогнул, и я попыталась скрыть свою слабость гневным выпадом.
— Ты что же, думаешь, что ты — супермен и способен летать, точно птица? Не мог доползти по скале, как сделал бы всякий нормальный человек?
— Иначе до мальчишки было не добраться. Там склон совершенно гладкий.
Пришлось принять это на веру — меня-то там не было.
— Садись, — сказала я, подкрепив предложение толчком, он которого от плюхнулся на ближайший стул. — Где у тебя аптечка? Ага, ты уже все приготовил. Почему не попросил Майка или Марка подняться и помочь тебе? Если уж говорить о неврозах, то большей мании величия, чем у тебя, я не встречала. Мне нужно обработать все это месиво, чтобы понять, насколько серьезно обстоит дело. Ну, чего же ты молчишь?
— Да ты мне слова вставить не даешь, — отбивался Джон со слабой улыбкой, которая разом улетучилась, как только влажная салфетка коснулась содранного места. — Чего ради ты примчалась? Ой-ой-ой! С благотворительной миссией?
— Я имела счастье любоваться твоими гимнастическими упражнениями, забыл? Когда ты шлепнулся на каменную стену каньона, я думала, что ты собираешься разнести ее вдребезги. То, что было уготовано Ахмеду, выпало на твою долю. А тебе ведь не восемнадцать лет!
Он поморщился — то ли от этих слов, то ли от прикосновения смоченной спиртом салфетки к опоясавшей тело ссадине шириной в дюйм.
— Господи, кожа содрана вокруг всего туловища! — ахнула я. — Должно быть, от веревки. Зачем, скажи на милость, тебе потом приспичило сразу же спускаться?
— Двадцать гурнахцев — самых ловких жуликов в Египте знали, где находится эта пещера. Там могла оказаться гробница, половина содержимого которой исчезла бы к завтрашнему утру.
Я отступила на шаг и, забыв о салфетке, с которой капал спирт, уставилась на него:
— Археология, конечно, очень увлекательное занятие, спору нет. Но чтобы я позволила себя заживо освежевать из-за набора гробов, даже если они из чистого золота?!
— Не позволила бы?
— Джейк не был таким одержимым.
— Что правда, то правда.
Лицо его приняло каменное выражение, что означало: он не желал от меня никакого сочувствия. Но ровный, спокойный голос Джона напугал меня. Я предпочла бы привычный в данной ситуации взрыв ярости.
— Определенно что-то сломано, — сказала я, ткнув пальцем в темный синяк размером с тарелку. — Удар ведь был очень сильный, а у тебя на теле, как известно, ни жиринки, чтобы его смягчить! Где...
— Не знаю, что хуже, — оборвал меня Джон, обретя способность дышать, — твои неуместные замечания или твои неловкие руки. Да, думаю, одно ребро сломано. Если это не случилось раньше, то теперь-то уж наверняка.
— Тебе нужно обратиться к врачу!
— Рискуя заслужить очередное обвинение в мании величия, я предпочитаю лечить себя сам, чем довериться так называемым врачам в респектабельной больнице. Или тебе, если уж на то пошло. Прекрати поливать все вокруг спиртом, в комнате пахнет как в винокурне. Возьми бинт, он вон там, в коробке.
— Разве можно накладывать бинт на такие синяки!
— Будь любезна делать то, что я говорю.
Я знала этот тон. Он не так часто пускался в ход, но ответом на него было немедленное повиновение.
В следующие пять минут нам обоим пришлось нелегко. Я, придвинув свой стул к стулу Джона достаточно близко, бинтовала ему грудь, а он, напряженно выпрямившись, шумно дышал носом и ругался сквозь зубы. По его лицу и шее градом катился пот.
— Тебе хорошо все было видно с того места, где ты сидела? — спросил он, когда, наконец, смог говорить.
— Не слишком. — Коротко ответила я, прижавшись щекой к груди Джона и стараясь потуже стянуть концы бинта у него на боку. И тут одно воспоминание всплыло в моей памяти с такой ясностью, что мои руки ослабли. — Я не видела веревку. Думала, даже когда ты прыгнул, что ты вообще без страховки.
Мне удалось сделать по всем правилам узел, и я откинулась на стуле.
— Не хватит ли об одном и том же? — вспылил Джон, очевидно не обратив внимания на то, что я с трудом сдерживала слезы. — Говорю тебе, я должен был прыгнуть. Он падал. Майк уже отпустил его, еще до того, как я успел сдернуть парня с веревки. Опоздай я на полсекунды, и ему конец.
— Майк отпустил его?
— У него руки разжались. В такой позе это немудрено.
— Ох!
— Подтяни-ка потуже. Вот, хорошо. Значит, тебе ни одна, ни другая веревки не были видны?
— Не были.
Я вздохнула с облегчением и украдкой вытерла руки о подол юбки. Мои садистские наклонности ограничиваются словесными истязаниями, причинять людям физические страдания мне не доставляет удовольствия.
Джон встал, что далось ему с большим трудом — пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Лицо его, до того серое, стало пепельно-бледным. Я сидела не шелохнувшись и смотрела в окно, зная: стоит мне сделать хоть какое-то замечание, он выставит меня вон из комнаты.
— Я хочу тебе кое-что показать, — проговорил он спустя некоторое время.
Я не смела наблюдать за его передвижением по комнате, поэтому вздрогнула, когда это кое-что упало мне на колени. Это был толстый моток веревки. Я поняла, что это за веревка, и догадалась, что обнаружу, когда посмотрю на ее конец.
— Она была перерезана, — сказал Джон своим обычным голосом, видно сумев побороть боль. — Вернее, надрезана так, чтобы при натяжении обязательно лопнуть.
— Но кто?.. Зачем?..
— Не знаю. У Ахмеда есть кое-какие подозрения, но он оставит их при себе.
— Он не может знать местонахождение гробницы.
— Может, но его убийство не будет способствовать ее обнаружению. Если только он уже не сообщил кому-то, где она находится, и этот кто-то больше в нем не нуждается.
— Джон, я не могу поверить, что Ахмед замешан в этом деле.
— Мне и самому трудно в это поверить. Если его брат...
Он расхаживал по комнате, настолько поглощенный этой мыслью, что, видно, совсем забыл о сломанном ребре и ссадинах от веревки. Я присоединилась к нему, рассчитывая, что мерить шагами комнату — неплохой способ успокоить нервы, здорово расшатанные известием о перерезанной веревке, моток которой был молчаливым свидетельством нового преступления.
— Ты ведь не доверяешь Хассану, — заметила я, — почему же ты его нанял?
— Чтобы был у меня на глазах, вот почему. Конечно, я ему не доверяю. Это он чуть не придушил тебя и украл письмо Абделала. Ты что, до сих пор не догадалась? Неужто я по-прежнему остаюсь подозреваемым номер один на эту привлекательную роль?
— Нет! Хассана я тоже подозревала. Мы не можем заявить в полицию?
— Заявить о чем? Ты не можешь доказать, во всяком случае достаточно убедительно, что это был он. И есть еще одна причина, по которой я не стал связываться с полицией. Наличие вооруженной охраны, патрулирующей западную пустыню, конечно, значительно облегчило бы бремя моих забот, но дело в том, что мы не можем доверять полиции.
— Да, я понимаю.
— Неужели? — Он посмотрел на меня с насмешкой.
— Конечно. Большинство из них местные, они такие же бедняки, как и другие жители деревни.
— Верно. — Джон остановился у окна спиной ко мне, ровный загар на крепких мышцах плеч подчеркивал белизну бинтов. — Томми, это третье покушение на человеческую жизнь с тех пор, как ты приехала. Никуда не денешься, все это связано с тем, что мы ищем.
— Ты хочешь сказать, что еще кто-то охотится за гробницей?
— Вот именно, кто-то еще охотится за гробницей. Единственной вещью, похищенной у тебя, было письмо Абделала. На Ахмеда напали, когда он шел, чтобы передать тебе скарабея. Похоже, ты согласна с тем, что, скорее всего, твоим ночным визитером был Хассан. Он мог напасть и на своего брата. Это очень на него похоже. Сегодняшний случай — прямая попытка убийства. Не было ли видно с твоего места наблюдения, кто мог перерезать веревку?
— Это мог быть и Хассан.
Я постаралась вызвать в памяти ту сцену: скопище мельтешащих черно-белых балахонов, яркий всплеск пурпура — рубашка Хассана и зелено-коричневые комбинезоны двух археологов.
— И с таким же успехом любой другой, — добавила я.
— Не совсем. Веревку привязали в самый последний момент. Никто не мог знать заранее, что выбор падет на Ахмеда.
— Тогда я в первую очередь подозреваю Хассана. Особенно принимая во внимание два других случая.
— До некоторой степени это разумно. Но неужели ты полагаешь, что Хассан действует в одиночку?
— По всему видно, что ты так не думаешь, — проговорила я, оправившись от минутного потрясения.
— Имеются два аргумента против подобного предположения. У Хассана не хватит характера осуществить такое сложное мероприятие, как поиск гробницы. У него также нет необходимой информации. Сильно сомневаюсь, что Абделал поделился с ним своим секретом.
— Так неужели действует шайка поселян? — высказала я нелепую догадку.
— Методологически неверно. Я же говорил тебе, эти люди не прибегают к насилию, если могут его избежать. И я думаю, что сумел бы определить по их поведению, скрывают они что-то или нет. Они сами озадачены, взволнованы и что-то подозревают, но вовсе не опасны.
— Тогда, ради Бога, кто же? — воскликнула я, присоединяясь к нему у окна.
— Я не уверен, — задумчиво сказал он, подвинувшись, чтобы дать мне место, но не взглянув на меня. — Есть одна мысль, которая меня страшит. Известно ли тебе о существовании международного черного рынка предметов искусства и древностей? Люди часто не представляют себе, насколько масштабен этот бизнес и чертовски прибылен. Он не так криминален, как наркотический или рынок бриллиантов, но пара убийств ничего не значит в глазах тех, кто им заправляет.
Каждый год картины и предметы старины исчезают в недрах черного рынка. Некоторые коллекционеры готовы купить желаемое даже при условии, что их приобретения никогда не будут выставлены на всеобщее обозрение. Увлеченные чисто научными целями, мы постоянно забываем, что в денежном исчислении ценность такой находки, как данная гробница, огромна, почти не определима. Для примера представь себе, сколько может стоить шестифутовый гроб Тутанхамона, покрытый слоем чистого золота толщиной три миллиметра, и это не считая художественной работы и исторической ценности. Томми, куда Джейк ездил в тот день — в последний день своей жизни? — Он резко повернулся на четверть оборота и посмотрел на меня. Лицо его было невозмутимо, даже усы, всегда выдававшие эмоции, не подрагивали. И тем не менее я никогда не видела на этом лице более неприязненного и непреклонного выражения.
— Я не знаю, — тупо ответила я.
— Но тебя это начинает интересовать, не так ли? Я тоже не знаю, и одному Богу известно, сколько сил я потратил, чтобы это выяснить. Он возвращался из Коннектикута, это все, что могла сообщить полиция. Но ведь у него был какой-то план действий, Томми. Он не мог извлечь выгоду из находки подобной значимости без посторонней помощи. Я провел целое расследование насчет его поездок в Нью-Йорк и, как мне кажется, знаю, в чем заключался его замысел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29