отец Беаты, две ее сестры и два брата. Тогда он решил заехать за ней вечером, чтобы она хоть немного подышала свежим воздухом. Но теперь оказывается, что прибыл еще и архитектор, бывший муж Беаты. Он попросил всех троих детей остаться дома, чтобы составить текст некролога.
— Значит, я смогу еще немного побыть здесь, — решил Витольд. — Кстати, пока не забыл, похороны в пятницу. К тому времени ты уже выздоровеешь.
Я бы с удовольствием проболела подольше, но так или иначе на похороны идти придется. Неожиданно Витольд спросил:
— А где ты была в субботу?
Ответ на этот вопрос был хорошо продуман, однако я ожидала, что этим будет интересоваться полиция, а не Витольд.
— Ах, как раз в субботу и начался этот дурацкий грипп. Я уже с утра почувствовала себя нехорошо, но все-таки съездила за продуктами, а потом сразу легла в постель. А почему тебя это интересует?
— Ладно, забудь. Просто мне показалось странным, что за относительно короткий период времени умерли две женщины, причем мы с тобой имеем отношение к обеим смертям. Удивительные бывают совпадения.
Я кивнула и обессиленно откинулась на подушки. Витольд воспринял это как сигнал к прощанию, решив, что больная нуждается в отдыхе.
— Завтра я тебе позвоню, — пообещал он перед уходом.
Мне показалось, что в его голосе прозвучали ласковые нотки.
Каждый раз, готовясь к приходу Витольда, ожидая встречи с ним, я ощущала необычайный подъем. Мне казалось, что наше общение будет проходить в атмосфере духовного единения, любви и чувственного влечения, но свидания с ним не приносили ничего, кроме разочарования и отчаяния. А такой ли уж он на самом деле необыкновенный? Может, не стоило бороться за его любовь?
Хорошо, что я обошлась без револьвера. В полиции моментально смогли бы выяснить, что в Беату стреляли из того же оружия, что и в Хильке Энгштерн. По крайней мере Витольду все стало бы ясно, как дважды два. Ни в коем случае нельзя использовать револьвер еще раз, нужно срочно избавиться от него. В голове, однако, крутилась назойливая мысль: «Если мне предъявят обвинение в убийстве двух человек, остается один выход — застрелиться из этого револьвера».
Погрузившись в такие апокалипсические размышления, я смаковала собственное несчастье. Оказывается, Витольд был влюблен в Вивиан, а я убила из-за него лучшую подругу. Что же теперь будет? «Рози, лучше застрелись сразу», — тихо сказала я себе.
Тут мой взгляд упал на кассету с песнями Брамса, которую принес Витольд. Сказал, что это музыка «для страдающей души» или что-то в этом роде. Я вставила кассету в магнитофон, надеясь услышать тайное послание. Вдруг это окажутся никакие не песни Брамса, а любовное послание, которое Витольд записал на кассету специально для меня?
Первой была песня девушки, которая хотела свить себе свадебный венок из роз. Нет, это определенно не моя тема!
В саду нет розы ни одной,
Лишь розмарин расцвел весной.
Или это все же было скрытое послание? Ведь меня звали Розмари… Зазвучал последний куплет:
Как зимний снег, как цвет седин,
Пускай в венке моем один
Белеет нежный розмарин.
Ляг на могилу к другу,
Печальный мой венок!
Тут я выключила магнитофон и безудержно расплакалась. Витольд, я не роза, а всего лишь розмарин, и мою голову украсят не свадебным, а печальным похоронным венком.
Посреди ночи я наконец встала с дивана, сняла шелковую пижаму, надела старую ночную рубашку в безнадежный цветочек и легла в постель. На следующее утро я отправилась к врачу и попросила дать мне больничный до конца недели. Вернувшись, я обнаружила перед дверью подъезда полицейского, который как раз собирался уходить. Он спросил, как меня зовуг, и с облегчением заметил, что теперь ему не придется наведываться сюда во второй раз. Я с ужасом вспомнила, что револьвер все еще лежал на дне чемодана.
По пути наверх он рассказал, что звонил мне домой, а потом на работу, где ему сказали, что я больна, и посоветовали ко мне зайти. Я поспешила предъявить ему желтый больничный лист. Он рассмеялся:
— Раз уж заболели, нужно идти к врачу, это каждому понятно. Не беспокойтесь, я к вам на пять минут, не больше.
Молодой человек держался очень дружелюбно и, по всей видимости, не был большой шишкой в полиции. Ну что ж, спасибо, что сразу не прислали комиссию по расследованию убийств из пяти человек. Полицейский начал:
— Мы расследуем причину смерти госпожи Шпербер, которая была вашей подругой. Версия о том, что она покончила с собой, кажется маловероятной, но все же мы задаем ее друзьям один и тот же вопрос: не возникало ли у нее подобных мыслей?
— А что говорят другие? — поинтересовалась я.
— Все в один голос заявляют, что не могут себе этого представить. Депрессии были совершенно не свойственны ей.
— В принципе я бы тоже не согласилась с таким предположением. Но мне известно, что задень до несчастного случая у Беаты был серьезный разговор с дочерью. Вивиан рассказала, что встречается с мужчиной вдвое старше себя.
— Да, это нам уже известно от самой Вивиан. Но ее мать восприняла это очень спокойно.
Я замялась:
— То, что я вам сейчас сообщу, должно остаться между нами. Во всяком случае, ни слова из нашей беседы прошу не передавать детям Беаты. Я обещала подруге сохранить ее тайну.
Теперь молодой человек смотрел на меня с некоторым любопытством.
— Мы постараемся выполнить вашу просьбу.
— Недавно Беата сообщила мне, что сама была влюблена в этого человека.
Полицейский нашел мое сообщение занятным, но не более того.
— Женщина с устойчивой психикой, как у вашей подруги, вряд ли пойдет из-за этого на самоубийство. Как объяснить, что с утра мать троих детей вела себя совершенно нормально, съездила за покупками, сходила в бассейн, а потом вдруг поднялась на одиноко стоящую в лесу башню и прыгнула вниз?
Пришлось признать, что это было крайне загадочно.
— Нет, это определенно не может быть самоубийством, — уверенно сказал он. — Кроме того, вскрытие показало, что незадолго до смерти она пила какой-то алкогольный напиток, возможно шампанское, и немного ела. Все указывает на то, что она встречалась с мужчиной — завтрак с шампанским или что-то в этом роде.
— Ее друг по выходным уезжает в Мюнхен, к своей семье, — вставила я.
— Да, мы об этом знаем. Но у него нет алиби, только показания его жены. Возможно, он встретился с госпожой Шпербер на башне и сообщил ей нечто неприятное, например, что между ними все кончено. Однако все утверждают, что отношения с этим человеком не были для нее настолько важны и она не очень бы переживала, если бы им пришлось расстаться. Если верно то, что вы говорите, и госпожа Шпербер действительно была влюблена в ухажера своей дочери, то эта версия становится еще более сомнительной.
— А что, если она по собственной инициативе предложила Юргену разойтись? — предложила я новую версию.
— Возможно, но это не повод тут же сталкивать ее в пропасть. Но, как я уже сказал, мы проверяем этого господина Юргена Фальтерманна, его алиби еще нужно уточнить. А больше вам ничего не бросилось в глаза, может, вы забыли о чем-то упомянуть?
Я ответила отрицательно и спросила, не мог ли это быть несчастный случай.
— Честно говоря, — ответил полицейский, — лично я в это не верю. Где это видано, чтобы человек один-одинешенек ехал в лес, лез на башню и пил там шампанское? Такое никому в голову не придет! Думаю, с ней кто-то был. Этот кто-то сейчас скрывается. Если бы его совесть была чиста, он объявился бы сам. В общем, пока трудно с уверенностью сказать, идет речь об убийстве, самоубийстве или о несчастном случае. Но если вы меня прямо спросите, что я думаю, то отвечу: мы имеем дело с убийством. — С этими словами он пожал мне руку, спрятал свои записи и попрощался.
Не успела я переодеться в домашнюю одежду, предусмотрительно выбрав не самые старые вещи, а джинсы и свитер, как в дверь опять позвонили. Витольд? Оказалось, что это была госпожа Ремер и Дискау, который приветствовал меня с безмерным восторгом. Госпожа Ремер никак не могла отдышаться после долгого подъема по лестнице, но была очень горда тем, что она, больная женщина, навещала меня, ведь мне нездоровилось еще больше. Если бы у меня на душе не было так паршиво, я бы обрадовалась ее приходу.
На работе госпоже Ремер также сказали о моей болезни. Она привезла мне букет роз, детективный роман (надо же, какая ирония!) и привет от шефа. Она посвятила меня в свои планы, сообщила, что в ближайшее время собирается съездить к дочери в Америку, а потом долго рассказывала о санатории, своих соседках по палате и о многом другом. Мне с трудом удавалось сосредоточиться на разговоре.
— Сейчас мне хорошо как никогда, — заявила госпожа Ремер, у которой недавно ампутировали грудь. — Я неплохо себя чувствую, у меня много свободного времени. Работать я скорее всего больше не буду. Думаю, впереди у меня еще есть несколько лет заслуженного отдыха.
Невероятно, как человек, едва оправившийся от рака, может рассуждать подобным образом?
— Госпожа Ремер, — чуть не плача сказала я, — вы столько натерпелись в жизни, но, несмотря ни на что, полны оптимизма. Как вам это удается?
Она внимательно на меня посмотрела.
— Тяжелая болезнь придает человеку новые силы, как и все невзгоды, которые он переносит. Послушайте, госпожа Хирте, важно никогда не сдаваться! — Тут она взяла меня за руку, пытаясь подбодрить, как будто знала, что со мной происходит.
— Так и будет, я ни за что не сдамся! — громко произнесла я, оставшись одна. Еще ничего не потеряно. Во-первых, полиции не удастся напасть на мой след. Они даже не подозревают меня, не говоря уж о наличии каких-либо улик. А во-вторых, еще неизвестно, насколько долговечной окажется любовь Витольда к Вивиан.
Вивиан! Мы познакомились, когда ей было пять лет. Она оказалась чрезвычайно трудным подростком. Развод родителей стал для нее большим ударом. Отец был кумиром Вивиан, она очень тяжело переживала разлуку с ним и частенько вымещала раздражение на Беате. Вещи, которые она тогда носила, я постеснялась бы пожертвовать даже Красному Кресту. Она ходила в потертом плюшевом пальто и напоминала линяющего игрушечного медведя. Беата терпела все выходки дочери с достоинством, на ее месте я бы просто свихнулась. Потом Вивиан начала выпивать и покуривать гашиш и уже в шестнадцать лет иногда не приходила ночевать домой. Хорошую невесту нашел себе Витольд, ничего не скажешь!
Хотя нужно признать, что сейчас Вивиан довольно привлекательна. Иссиня-черные волосы, светлая кожа и большие глаза, впрочем, слишком вульгарно накрашенные. Нарочито подчеркивая свое презрение к хорошему вкусу, она постепенно сменила подростковые лохмотья на более элегантную одежду и со временем превратилась в копию Жюльетт Греко. Вивиан училась (или делала вид, что учится) во Франкфуртской академии искусств, которую все никак не могла закончить. По воскресеньям она садилась на поезд и ехала к брату в Дармштадт, а потом они вдвоем заявлялись к Беате на его раздолбанной машине. А вот Лесси, которая училась на преподавателя физкультуры в Гейдельберге, постоянно торчала дома и путалась у всех под ногами. Я никогда особенно не интересовалась детьми моей подруги, но так или иначе при каждой встрече выслушивала подробный рассказ Беаты о ее чадах.
Как могло случиться, что Витольд, человек, которого все считают интеллектуалом, влюбился в эту цыганку Вивиан? Насколько мне известно, за десять лет сексуальной активности Вивиан сменила неимоверное число любовников. Даже терпеливой Беате в конце концов надоело каждое воскресенье видеть за обедом новое лицо. Она потребовала, чтобы Вивиан по крайней мере три месяца подряд встречалась с одним и тем же молодым человеком, прежде чем тащить его домой. В результате Вивиан почти на два года вообще исчезла из дома. Но все эти выходки остались в прошлом, отношения между матерью и дочерью вошли в нормальное русло и даже стали нежными.
Витольд действительно позвонил, как обещал. Казалось, в его душе зарождались дружеские чувства по отношению ко мне, пусть они еще и были далеки от любви. После того как он участливо осведомился о моем здоровье, я рассказала о визите полицейского. Витольд хотел знать все до малейших подробностей. Я умолчала лишь о том, что сейчас активнее других разрабатывается версия убийства.
— Знаешь, Тира, — сказал Витольд, — я тоже начинаю думать, что Беата была ко мне неравнодушна. Но все же трудно представить, что перед тем как покончить с собой, она поехала за покупками и в бассейн. Кроме того, она бы оставила детям письмо. Вряд ли Беата действовала в состоянии аффекта, раз перед этим купила маринованное мясо, капусту и клецки. В кошельке у нее лежал длинный список продуктов. Но мне пришло в голову еще кое-что: когда мы только познакомились на празднике и качались на качелях, она несколько раз повторила, что никогда не страдала от головокружений. Хотя возможно, она переоценила свои силы — решила залезть на стену обзорной башни, выпив шампанского. Вот и потеряла равновесие. Как ты думаешь?
— Да, так все и могло случиться, — заверила я его. Насчет того, что Беата забралась на стену, он был прав. — Беата никогда не упускала возможности немного размяться, но ты же знаешь, ей было уже не семнадцать…
— Точно, — согласился Витольд, — она уже не была молоденькой девочкой. Ей следовало помнить о возрасте и оставить подобные глупости.
«Кто бы говорил», — подумала я с досадой. В конце концов, мне было столько же лет, сколько Беате, да и он сам был не намного младше.
По телефону я услышала, как он затянулся сигаретой.
— Тира, — продолжил он, — ты допускаешь, что этот Юрген Фальтерманн мог столкнуть твою подругу с башни? Дети Беаты о нем невысокого мнения и даже избегают его.
— Я плохо знаю господина Фальтерманна, — осторожно ответила я, — не думаю, что он способен на такое, но кто знает, что творится у человека в душе…
— А я, по-твоему, способен на убийство? — спросил Витольд. — Ну да ладно, лучше оставим эту тему.
Тут мне пришло в голову, что его телефон все еще прослушивается, и я испугалась, что меня могут взять на заметку в полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27