Она была жива. Другая, стоявшая перед открытой балконной дверью, умерла почти месяц назад. Консуэла видела ее смерть из этой самой двери и слышала ее последний крик. Теперь эта женщина встала из гроба, причесанная и разодетая, словно собираясь на вечеринку. На ней был тот же костюм из красного шелка, то же меховое манто, не тронутые ни молью, ни плесенью, ни тлением. Месяц смерти не изменил ее ничуть; даже выражение лица, при виде Консуэлы, было по-прежнему нетерпеливым и раздосадованным.
– Ах, это вы, – накинулась она. – Опять! Не успею вздохнуть, как кто-нибудь вползет сюда – будто бы переменить полотенца или перевернуть матрасы. Чувство такое, что за тобой шпионят.
– Они просто стараются хорошо обслужить нас, – заступилась ее спутница.
– Хорошо обслужить? Полотенца воняют.
– Я не заметила.
– Ты слишком много куришь. Твое обоняние хуже моего. Полотенца воняют.
– Мне кажется, не стоит так говорить в присутствии горничной.
– По лицу видно, ей не понять ни слова из того, что я говорю.
– Бюро путешествий заверяет, что весь штат служащих в отеле знает английский язык.
– Отлично! Почему бы тебе не попробовать с нею поговорить?
– Я попробую, – ответила Эми. – Как вас зовут, девушка? Вы говорите по-английски? Назовите ваше имя.
Консуэла стояла, как каменная, ее правая рука сжимала золотой крестик, который висел на ее шее. Глазами она пожирала кованую шкатулку из серебра, стоявшую на кофейном столике.
"Все это уже было, – думала она. – И все будет случаться впредь. Это не значит, что американская леди умерла и вернулась из могилы. Это значит, что мы все мертвы, все три мертвы и встретились в аду. Вот он каков – ад: все, что было, повторяется, повторяется навеки и навсегда, и никому не под силу это изменить. Все, все случилось раньше и будет повторяться. Сейчас они начнут ссориться из-за серебряной шкатулки. Они подерутся из-за нее. А я буду стоять и смотреть, как она умирает, и вслушиваться в ее последний стон..."
– Нет! Нет, пожалуйста, не надо! – Она грохнулась на колени, прижимая к сухим губам золотой крестик, бормоча испанские молитвы ее детства. – Святая Мария, матерь божья, помолись за нас грешных, сейчас и в час нашей смерти.
Она отчаянно молилась, смутно сознавая, что в номер вбежали люди, что на нее кричат, задавая вопросы, ругая ее.
– Лгунья!
– Ты скажешь нам правду!
– Что случилось с миссис Виат?
– Ты сама убила ее. Ведь убила?
– Ты вошла сюда и увидела, что миссис Келлог в обмороке, а миссис Виат слишком пьяна, чтобы защищаться. И ты увидела в том твой великий шанс.
Она уже в пятый раз начала сначала: "Святая Мария, полная благодати. Благослови нас, женщин..." Но слова звучали автоматично и не связывались с ее мыслями: "Я в аду. В том его месте, где вы говорите правду, но вам не верит никто, потому что вы лгали в прошлой жизни. Значит, я должна соврать, чтобы мне поверили".
– Консуэла, слышишь ли ты меня? Ты должна сказать нам правду. Она подняла голову. У нее был ошеломленный вид, словно кто-то нанес ей гибельный удар. Но голос ее прозвучал внятно:
– Я слышу вас.
– Что произошло, когда ты вошла в комнату?
– Она стояла на балконе, держа в руках серебряную шкатулку Она перегнулась через перила и исчезла. Я слышала ее крик.
– А миссис Келлог имела к этому отношение?
– Никакого. – Она поцеловала крестик. – Никакого.
Глава 20
– Эми, дорогая моя.
Было около полуночи, и все разошлись, оставив Руперта наедине с женой.
– Ты не должна больше плакать. Все позади, кончено. Завтра мы отправимся домой, и оба постараемся забыть этот месяц.
Она пошевелилась в его объятиях, словно капризное дитя, не уложенное вовремя в постель:
– Я никогда не забуду.
– Быть может, не совсем. Но это будет становиться все туманнее, все терпимее для тебя.
– Ты так добр ко мне.
– Глупости.
– Как бы я хотела отплатить тебе.
– Ты уже отплатила, – нежно заметил он. – Расплатилась, вспомнив правду. Вернув свое доверие и веру в себя.
– Твою веру в меня ничто не потрясло?
– Ничто и никогда.
– Оттого, что ты меня любишь.
– Отчасти. Но еще и потому, что я тебя знаю. Знаю больше, чем ты сама себя знаешь.
– Ты уверен? – Она опять пошевелилась и вздохнула. – Ты столько вытерпел ради меня. Ведь правда, Руперт?
– Да не так уж много.
– Что если я не заслуживаю этого?
– Ну, вот опять. Перестань об этом. Ты делаешь мне больно.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, Руперт. – Она прилегла к сердцу мужа, прислушалась к его знакомому стуку и к звукам незнакомого города. Многие испытали и вынесли столько ради меня, особенно Руперт. Я обязана соответствовать...
* * *
Они ждали в аэропорту прибытия самолета. Джилл выглядел взволнованным и чуть оробевшим, а Хелен улыбалась широко и весело улыбкой столь же естественной, что и пластмассовая гвоздика, которую она прицепила к лацкану жакета.
– Дорогие! – вскрикнула Хелен и обняла их сразу вместе. – Как славно видеть вас вдвоем. Летели прилично? Вы оба великолепно выглядите. У меня накопился миллион вопросов, но я обещаю вести себя хорошо и не задать ни одного, пока мы не сядем в машину. Джилл, дорогой, почему бы тебе не пойти и не получить их багаж?
– Я с тобою, Джилли, – сказала Эми. – Нам так о многом надо поговорить.
– Да. Да, конечно. – Джилл взял ее за руку и повел сквозь толпу к багажному отделению. – Ты хорошо выглядишь.
– О, я прекрасно себя чувствую.
– Наверно, я должен тысячу раз извиниться перед Рупертом.
– В этом нет необходимости. Он понимает. Руперт очень понятлив. В некоторых случаях.
Джилл взглянул на нее, немного озадаченный ее тоном:
– В некоторых случаях?
– Ну, я хочу сказать, он не все решительно понимает. Так, как понимаешь ты.
– Но я не понимаю. Никогда не претендовал...
– Я хочу сказать, понимаешь обо мне. Он не понимает меня так, как ты. Видишь ли, он любит меня и от этого бывает иногда слеп.
С тобой все иначе. Я никогда не умела что бы то ни было скрыть от тебя. Так или иначе, ты всегда умел дознаться.
– Ну, не всегда.
– Джилли, Руперт чудесный человек. Когда я думаю обо всем, что он вынес ради меня, обо всем, что он перестрадал...
Она заколебалась. Ее рука, легкая, как птичка, лежала в его руке.
– Ты никогда не должен говорить с ним об этом, Джилли. Это сделает его несчастным.
Он почувствовал, как разрослась и потяжелела птичка на его руке.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, Эми.
– Пусть это будет одним из наших секретов. Наш самый большой секрет. Ты никогда никому не должен раскрывать его, особенно Руперту.
– Что именно не раскрывать?
– Что я убила Уильму.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23