– Я такой секретарь и есть.
– Вообще-то они решат, что вы не просто секретарь, что вы больше, чем секретарь.
– Я не могу очистить от грязи мысли других людей, включая и ваши.
– По отношению к вам мои мысли чисты от грязи.
– Правда?
– Правда, – решительно заявил он. – Я верю, вы в точности то, на что претендуете: преданная секретарша с очень небольшим талантом и вкусом к вранью. Мисс Бартон, почему вы бежали отсюда, когда я вас остановил?
– Я услышала, что здесь совершено убийство.
– Кто вам сказал?
– Женщина. Незнакомая. Она сказала, что в доме Келлога совершено убийство.
– И все?
– И все. Я не стала ждать подробностей. Я не хотела оказаться замешанной и ушла.
– Не задав ни одного вопроса?
– Да.
– Вы даже не полюбопытствовали, кто же убит?
Она отвернулась, молчаливая и упрямая.
– Мисс Бартон, ваш хозяин жил в этом доме один или предположительно один. Разве не естественно вам было подумать, что это его убили? И разве не стоило бы вам задержаться, чтобы выяснить это?
Ее губы дернулись, но она не заговорила. Он удивился, уж не молится ли она. Он понадеялся, что молится. Ей пригодится любая поддержка.
– Мисс Бартон, у вас, должно быть, есть веская причина считать, что жертвой был не Руперт Келлог?
– Нет!
– Думаю, он позвонил вам и сказал, что уезжает из города, так как что-то произошло. Быть может, вы не поверили ему и пришли сюда вечером проверить. Или он не сказал, что же все-таки случилось, и вам захотелось выяснить самой. Что это было?
Она зажала руками уши:
– Я не хочу слушать вас! Не хочу говорить с вами. Уйдите! Уйдите, или я закричу!
– Вы уже кричите, – сказал он.
– Я могу кричать громче.
– Иду на спор, что можете. Но вы ведь не хотите увидеться с полицией раньше, чем это придется сделать, не так ли? Тогда успокойтесь. Криком правду не утопишь.
– То, что вы думаете, не обязательно правда.
– Тогда зачем такая реакция? Утихомирьтесь. Подумайте немного. Ваши доводы не выдерживают критики. Полиция поверит в них не больше, чем я.
– Я не могу помочь...
– Можете. Расскажите правду. Вы знаете, где сейчас находится Келлог?
– Нет.
– Вы не видели его с тех пор, как он днем ушел из офиса?
– Нет.
– И никак с ним не общались?
– Нет.
– Мисс Бартон, исчезла женщина и убит мужчина. В таких обстоятельствах скрывать истину дело серьезное.
– У меня нет информации ни для вас, ни для кого бы то ни было.
– Ну, что ж, у меня для вас есть. – Он помолчал, заставив ее помолчать и дав время поудивляться, поволноваться. – Келлог уехал из города не один. Он забрал с собой свою подружку.
Она не пошевелилась, лицо не выразило ничего. Но краска залила ее шею, щеки, кончики ушей.
– Старый и очень дешевый трюк, мистер Додд.
– Хотел бы, ради вас, чтоб это было трюком. Но это факт. Их видели вдвоем в течение дня и позже, когда он забирал собаку из конуры.
– Не верю. Если с ним была женщина, то это его жена.
– Не получается. Это хорошенькая блондинка на много лет моложе его жены.
– Моложе. – Она подержала во рту это слово, как горькую пилюлю, которую придется проглотить.
– Двадцать два, двадцать три.
– Как ее имя?
– Я сказал бы вам, если бы знал.
Она молчала, съежившись в своем желтом пальто, ища защиты не так от ветра, как от бури терзавших ее чувств. Потом сказала:
– Мне кажется, на сегодня вы сообщили мне достаточно.
– Пришлось сообщить. Не могу хладнокровно видеть: такая женщина, как вы, жертвует собой ради ничтожного человека. Пробую вас остановить.
– Откуда вы знаете, какая я?
– Знаю. Знал вчера вечером, когда заговорил с вами в Академии танца. – Додду казалось, что все это происходило давным-давно.
Она бросила на него горький взгляд.
– Полагаю, вы последовали за мной вчера вечером, когда я пошла домой после класса?
– Вы не пошли домой, мисс Бартон.
– Значит, вы следили за мной?
– Нет.
– Откуда же вам известно, куда я пошла?
– Келлог сказал мне.
– Вранье! Он с вами не знаком, никогда не разговаривал с вами.
– Договоримся, что его действия говорят за него. Сегодня утром он воспользовался своим юридическим правом, чтобы снять пятнадцать тысяч долларов с банковского счета своей жены. Из этого я заключил, кто-то предупредил, что я выслеживаю его. Вы.
По ее изумленному виду он понял, что она впервые слышит о деньгах и об юридическом праве. Он сыграл на своем преимуществе:
– Как видно, Келлог забыл упомянуть про пятнадцать тысяч? Какая у него удобная память.
– Это было... деньги были... это... не мое дело.
– Даже если он употребил их на то, чтобы смыться из города с блондинкой? Уверен, он и про блондинку забыл упомянуть.
– Вы гадкий человек, – прошептала она. – Отвратительный человек.
– Если это означает, что вы ненавидите меня, должен согласиться с вами. Если же вы хотите сказать, будто я полон ненависти, вынужден вас поправить. Я не ненавижу. Я хочу вам добра и был бы рад помочь вам.
– Почему?
– Потому что считаю вас хорошей девушкой, которая из лучших чувств поступает неправильно.
– Я не сделала ничего плохого.
– Скажем иначе: поступила опрометчиво.
Он запихал сжатые кулаки в карманы пальто, словно избегая напасть на кого-то.
– Вчера вечером вы отправились домой к Келлогу, чтобы предостеречь его. Я знаю это, так что не трудитесь отрицать. Теперь слушайте. Это важно. Вы подошли с парадного хода, и Келлог вас впустил?
– Да.
– Там длинный холл с выходящими в него комнатами. Вы прошли вдоль холла?
– Да.
– Двери этих комнат были заперты или открыты?
– Открыты.
– Где вы разговаривали с Келлогом?
– В его рабочем кабинете, в глубине дома.
– В другие комнаты заходили?
– На что вы намекаете? – пронзительно вскрикнула она. – Не подозреваете ли вы, будто он и я?..
– Отвечайте, пожалуйста.
– Я заходила в ванную комнату. Заключите из этого что-нибудь. Я зашла в ванную комнату, причесала волосы и вымыла лицо, потому что плакала. Ну, заключайте из этого что-нибудь!
Он выглядел огорченным, даже подавленным мыслью, что она плакала.
– Не стану спрашивать, почему вы плакали, мисс Бартон. Я даже знать этого не хочу. Объясните только одно. Пока вы были там, у вас не возникло впечатления, что, кроме Келлога, кто-то еще живет в доме?
– Вероятно, вы подразумеваете блондинку?
– Вы ошибаетесь. Я подразумеваю Эми.
– Эми? – Уголок ее рта дернулся кверху, словно намек на невольную улыбку. – Забавная мысль, в самом деле забавная. – Она набрала воздуха, как пловец, собирающийся нырнуть. – Нет, Эми не было в доме, мистер Додд. Во всяком случае, не было живой, прислушивающейся, способной слышать.
– Почему вы так уверены?
– Он никогда не позволил бы себе сказать то, что говорил, если бы кто-то там был. Особенно Эми.
"Значит, этот подонок занимался с нею любовью, какой-то степенью любви". Додд поймал себя на том, что слишком напряженно гадает, какой именно степенью любви.
– Благодарю вас, мисс Бартон. Понимаю, как трудно было вам сказать...
– Не надо меня благодарить. Лучше, пожалуйста, оставьте меня одну.
– Вы собираетесь домой?
– Да.
– Я подвезу вас. Моя машина чуть ниже по улице...
– Нет. Нет, спасибо. Здесь через пять минут должен пройти автобус.
"Вот как, она знает даже расписание автобусов, – подумал Додд. – Выходит, она много раз ездила сюда. Чересчур много".
– Ну, позвольте мне, по крайней мере, проводить вас до угла.
– Лучше не надо.
– Ладно. Идите самостоятельно. Спокойной ночи.
Оба не двинулись с места.
Он отрывисто посоветовал:
– Поторопитесь, не то опоздаете на ваш автобус.
– Хотела бы я знать, на какой стороне, на чьей стороне находитесь вы в этом деле.
– Я был нанят, чтобы найти Эми. Различные сверхпрограммные действия Келлога, как убийство, кража, адюльтер, интересуют меня только в той степени, в какой помогут найти Эми. Живую или мертвую. Так что вы можете считать, я ни на чьей стороне. Мог бы быть на вашей, но вы не хотите вступить в игру.
– Не хочу.
– Мне это подходит. Я лучше работаю в качестве свободного агента. – Он повернулся, чтобы уйти. – Доброй ночи.
– Подождите минуту, мистер Додд. Вы не можете, не можете действительно верить, будто Руперт делал все эти вещи.
– Могу. И сожалею, что не можете вы.
– Я верю в него.
– Да? Что ж, пусть будет так. Верно?
"Интересно, – подумал он, – как долго продлится ее вера после того, как с ней пообщается полиция".
Его ждали в доме Келлога: сержант, которого он не знал, и инспектор Ревик, с которым был знаком. Всего лишь несколькими часами раньше помещение, если не считать мертвеца в кухне, было в полном порядке. Теперь все превратилось в развалины. Мебель кое-как разбросана, окурки сигарет и отслужившие батарейки карманных фонариков раскиданы по полу, ковры затоптаны грязью, и все, что было в кухне, – стены и деревянная отделка, плита, холодильник, мойка, краны, стулья, – измазано черной пудрой для отпечатков пальцев.
– Я вижу, вы устроились здесь как дома, инспектор, – заметил Додд. – Это что, ваша версия изящной жизни?
Хмурая усмешка промелькнула по широкому, покрытому следами оспы, лицу Равика.
– О'кей, Вайзенхейм, где вы болтались?
– Говорите – Додд. Только мои близкие друзья называют меня Вайзенхеймом.
– Я задал вопрос.
– Ладно, обдумываю ответ.
– Делайте это как следует. Ну, говорите же.
Додд заговорил. Ему было что сказать.
Глава 18
На протяжении пятидесяти миль дорога прихотливо вилась вдоль скалистого обрыва над морем. Местами скалы громоздились так высоко, что море становилось невидимым и бесшумным. В других местах они опускались достаточно низко для того, чтобы Руперт мог увидеть пенистые гребни бурунов в свете лунного серпа.
На заднем сиденье машины заскулил песик. Руперт заговорил с ним тихо и успокаивающе. Своей спутнице он ничего не сказал. Они не разговаривали с тех пор, как миновали Кармел, а сейчас ехали через Биг-Сюр, где мамонтовые деревья высились в тяжком молчании, не признавая ни дикого ветра, ни дерзкого моря.
Она не спала, хотя глаза были закрыты, а голова покоилась на дверце. Уже не первый раз он подумал: "Что, если б дверь распахнулась на крутом повороте, что, если б она вывалилась? Тут бы все и кончилось. Я мог бы ехать сам по себе..." Но он знал, что тут не было бы конца. Конца даже видно не было. Внезапно он перегнулся через нее и закрыл на замок дверь, на которую она оперлась.
Она отшатнулась, словно он стукнул ее по голове.
– Зачем это?
– Чтоб вы не вывалились. "Чтобы не поддаться искушению выпихнуть тебя отсюда".
– Много еще осталось?
– Мы не проехали и половины пути.
Она пробормотала несколько слов, которых он не понял: это могла быть молитва, могло быть проклятье. Затем:
– Меня тошнит.
– Примите пилюлю.
– От всех этих поворотов у меня заболел живот, неужели нет другой дороги, более прямой и ровной?
– На лучших дорогах больше машин. Вас куда сильней затошнило бы, если б вы услышали вой полицейской машины сзади.
– Полиция не ищет эту машину. Полицейские не знают, что у Джо была машина. Вероятно, они не знают даже, кем он был. Я вытащила бумажник из его кармана, и это затруднит их поиски.
Но в ее тоне не было уверенности, и через минуту она добавила:
– Что мы будем делать, когда приедем туда?
– Предоставьте это мне.
– Вы обещали присмотреть за мной.
– Я присмотрю за вами.
– Мне не нравится, как вы сказали это. Почему бы нам не составить план действий прямо сейчас, прямо здесь? Больше ведь делать нечего.
– Любуйтесь видами.
– Мы могли бы выработать решение о том...
– Решение готово. Планы составлены. Вы пятитесь назад.
– Назад? Не всю дорогу назад?
– Вы начнете прямо с того места, где остановились. Всем будете повторять, что уезжали немного отдохнуть, а теперь намерены возобновить обычный способ жизни. Держитесь естественно и, главное, не болтайте. Запомните – это не совет, это приказ.
– Я не обязана подчиняться. У меня есть деньги. Я могу исчезнуть, могу затеряться в городе.
– Ничто не порадовало бы меня больше. Но это не сработает.
– Хотите сказать – не дадите этому сработать, – горько заметила она. – Вы расскажете.
– Расскажу. Все, что знаю. Даю обещание.
– Вас не заботит, что будет со мной, ведь не заботит?
– Ни дьявола не заботит. Если б вы превратились в дым, я открыл бы окна и проветрил машину.
– Вы стали... вы очень переменились.
– Убийство меняет людей.
Несмотря на шум мотора, Руперт услышал, как она резко втянула воздух. Он повернулся и взглянул, желая никогда не видеть ее больше. Она теребила красный шелковый шарф, повязанный на голове, словно он душил ее, не давая вздохнуть.
Руперт приказал:
– Оставьте это как есть.
– Почему?
– Ваши волосы слишком заметны, чтобы не сказать больше. Прячьте их, пока сможете зайти в парикмахерскую и переменить их цвет.
– Я не хочу менять. Мне они нравятся такими. Мне всегда хотелось стать...
– Не трогайте шарф.
Она перевязала шарф под подбородком, качая головой и бормоча про себя что-то. Он подумал: "Она достаточно перепугана, чтобы слушаться приказаний. Это хороший признак, единственно хороший, она боится".
В течение получаса они не встретили и не обогнали ни одной машины, не увидели никакого жилья, никакого признака присутствия человека. Будто последними были строители этой дороги, а строили ее давно, судя по состоянию. В некоторых местах она подтаяла на солнце, словно бетон перемешали с сахаром. "Сахарная дорога, – мрачно подумал Руперт. – Если у меня будет будущее, если доживу до того, что поеду тут опять, такое название за ней останется".
За следующим поворотом вдали, между массивных деревьев, замерцал слабый свет, как в конце длинного темного туннеля. Он знал, что она заметила его тоже. Опять пошли жалобы на голову и желудок.
– Меня тошнит. Я хочу стакан воды.
– У нас нет воды.
– Вон что-то светит вдали. Наверное, это лавка. Вы можете купить аспирин для моей головы и достать немного воды.
– Останавливаться опасно.
– Я же говорю вам, я не могу больше. Мне так нехорошо, чувствую, что умираю.
– Давайте, умирайте.
– О! Вы чудовище, изверг... – Конец эпитетов потерялся в череде глубоких, сухих рыданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23