Картину довершала соломенная шляпа.
Оперативник Виктор Коноплянников, которого, как шутили коллеги, взяли в управление по борьбе с наркотиками главным образом из-за фамилии, должен был служить приманкой для пушеров.
Виктор расположился на маленьком раскладном стульчике и раскрыл книжку с кислотными спиралями на обложке.
— Я взял Берроуза, — втолковывал Виктор Матадору свою задумку, — и Кастанеду. Это знаковые книжки, но одна попсовее, другая сложнее. Они должны привлечь пушеров..
— Если это правильные пушеры, — вставил доктор Шлейфман, — И если у них правильная Акварель…
— Какие у нас проблемы? — Матадор вынырнул усилием воли из продолжающих накатывать глюков.
— Какую книжку брать — Берроуза или Кастанеду?
— Кто такие? — строго спросил Матадор. — Они обе про наркоту? Ну, так что ты мне мозги точишь? Вперёд.
Коноплянников обиженно засунул книжки в рюкзак и ушёл к посольству.
Матадор, устроившийся на заднем сидении фургончика с надписью «Молоко», вдруг повалился на бок. По телу его прошла горячая судорога.
— Завтра, завтра, — быстро говорил Матадор, — Завтра-завтра-завтра. Завтра-завтра-завтра-завтра…
Он понимал, что после героина будет трудно. Ему удавалось зафиксироваться на каком-либо предмете только на несколько секунд. Потом предмет — или человек — начинал раздваиваться, менять очертания, выворачиваться наизнанку…
Сафин куда-то с вечера делся, и телефон у него отключён. «Хорошо ещё, если нанюхался кокаину и закатил куда-нибудь с девками», — пронеслась в мозгу и тут же исчезла обрывочная мысль.
Сафин упорно занимался маской с факса, присланного Матадору. Матадор, не считавший нужным разглашать свои знания по поводу этой маски, отвлекал Сафина разными оперативными поручениями. Но приказа бросить маску отдать не мог. С чего, собственно? Его бы не поняли.
— Поздно приехали, — сказал Шлейфман. — Или рано. Какие пушеры в половине шестого? Вечером — ясно. Ну, может быть, днём…
— Может, и рано, — отозвался Матадор, осторожно отодвигая шторку и ловя в окуляр бинокля Коноплянникова на стульчике. — Посидим, подождём… Утро хорошее, птички поют… Чего он Мастанедой своей вертит? Переигрывает…
— Уважаю таких людей. Верит в силу печатного слова, — отозвался Шлейфман.
— Да кому нужна его мудацкая Мастанеда… Ну-ка, ну-ка… Парни, внимание!
На Витьку клюнули. Два щупленьких паренька отошли с ним к заборчику посольства. Направленный микрофон работал на полную мощность, но поднявшийся ветер разрывал фразы, и Матадор слышал только отдельные слова.
— Полтинничек…
— Дешевле в гробу бывает, брателло…
— Лавандос на товар, ладонь в ладонь…
Коноплянников и пушеры двинулись в сторону гостиницы «Спринт». Потом один из пушеров отделился и пошёл вперёд, второй остался с Витькой на перекрёстке.
— Есть! — почти крикнул Матадор. — Мужики, зацепил…
Матадор увидел, что Коноплянников успел махнуть рукой, и на брючине уходящего пушера остался незаметный кусочек клейкой ткани. Будто ниточка прилипла.
Рыжий радист, сопевший со своей аппаратурой в глубине фургончика, дал знак: порядок, «ниточка» подаёт сигнал.
— Жёлтый, жёлтый, — сказал Матадор в телефон, — Я первый. Как слышишь?
— Кэгэбычно, — отозвался голос Рундукова. — Всё вижу, всё слышу.
— Я иду за ним на склад. Этих двоих берёшь с поличным при передаче препарата. Тряхни их как следует. Но смотри, что бы языки не откусили…
Рундуков хихикнул. Матадор надел наушники. Пушер скрылся в гостинице.
Фургон «Молоко» притормозил за «Спринтом». Матадор и два молодых спецназовца, которых ему только вчера представил генерал Барановский, устремились к служебному входу.
«Восьмой этаж», — раздался в наушниках голос радиста.
Матадор показал на пальцах: восемь.
«Направо и опять направо», — сообщил голос в наушниках, когда Матадор с парнями — кажется, их обоих звали Сашами — ступил на площадку восьмого этажа.
Гостиничный коридор был пуст. Вдали раздались шаги: пушер, получив дозу для Коноплянникова, уходил к лифту.
Месть.
Игорь произнёс это слово медленно, перекатывая на языке каждую букву.
Какое странное слово. Место… Есть… Месса…
Если он, Игорь Кузнецов , захочет, голова толстого подонка Янаулова отскочит от шеи, как пробка от бутылки.
Игорь однажды видел убийцу мамы вблизи. Лет пять назад отмечался юбилей института, припёрлась делегация правительства Москвы.
Янаулов сидел в президиуме с краю, дремал, иногда посматривал в зал узкими маслянистыми глазками. Захотел выпить минеральной водички, но бутылку, которая стояла на его конце стола, забыли открыть.
Игорь следил за Янауловым, сжав губы. От ненависти и бессилия.
Янаулов посмотрел, далеко ли другая бутылка. Нахмурился. Далеко. Обернулся: нет ли кого, попросить открыть. Нет никого.
Тогда Янаулов покачал головой и удивительно легко сковырнул пробку волосатым большим пальцем. Пробка юркнула под стол.
Вот так же может полететь и его голова.
У Янаулова дачи, квартиры, деньги, толстые волосатые пальцы. Толстожопые бляди. Счета в банках. Машины.
А он, Игорь Кузнецов , захочет, только щёлкнет своими хрупкими пальчиками — и голова Янаулова покатится по ступенькам. Как миленькая…
Он уже передал чёрному человеку Максиму последние разработки. И уже получил маленький пластмассовый прямоугольник. Банковскую карточку, в которой непостижимым образом умещалось сто тысяч долларов. Целое состояние.
— Я бы на вашем месте всё же уехал, — советовал ему чёрный человек. — Что вам тут делать? Перенервничаете, наделаете глупостей. Поезжайте. Мир посмотрите. Вы ведь не были за границей?
— Ну, не считая школьной поездки в Чехословакию…
— И что же вы ещё думаете? Собирайте манатки. Покатаетесь по миру год-другой-третий, вспомните молодость, баб потрахаете… Потом я вас пристрою в какую-нибудь хорошую лабораторию по близкой специальности.
— Я не знаю… Мне нужно решиться…
— На что решиться? Баб потрахать? Так она трусья скинет, всё само и решится, и разрешится.
— Как-то вы… Я не знаю….
— Ну извините, Игорь, извините. Можете никого не трахать. Но с деньгами, кстати, вам в России делать нечего. Первый же торгаш, у которого вы захотите купить тачку или хотя бы «Паркер» с золотым пером, поймёт, что вы полный лох, и отнимет у вас все бабки… Вы уж не обижайтесь…
Деньги… Да, деньги.
На столе валялась стодолларовая бумажка. Это само по себе было странно.
Не пряталась между страницами книги, не таилась в дальнем ящике комода, а валялась на столе как три рубля.
Президент Франклин мотнул тройным подбородком.
Презрительно шлёпнул подобранными губами.
Отваливай, дескать. Свободен.
Игорь вышел на улицу и долго-долго брёл, не разбирая дороги. Дважды попал под дождь и едва не угодил под большой зелёный автомобиль, который потом долго стоял на перекрёстке, пока Игорь не скрылся за поворотом.
В воздухе поплыли глухие тягучие звуки, словно бы доносившиеся из могилы. Кто-то пел — очень тихо, но до жути внятно:
А как с третьего крыльца
Всё от Стеньки-подлеца
Мелким бесом, красным листом,
Да с прихлюпом, да с присвистом
Да с ухмылкой на губах,
С синим языком в зубах,
Ах, катьмя-катились сгубленные
Головы отрубленные…
Песня… Она всплыла на волнах памяти из легендарных глубин. Когда Игорь был совсем маленьким, к отцу иногда приходил в гости юродивый певец — нелепый человек с козлиной бородкой и в тёмных очках — и пел, выл, раскачиваясь на стуле, пронзительные песни…
И эту, про отрубленные головы — точно!
Господи, как давно это было! И что сейчас с этим несчастным певцом?
Уже в полной темноте он обнаружил себя на какой-то большой стройке. Перед ним были распахнуты высокие ворота.
Вошёл и ахнул. Это оказался огромный и почти пустой православный Храм. В центре стояли в коленопреклонённых позах серые бетономешалки. Среди разбросанного по всему полу строительного мусора горели тут и там восковые свечи.
С прекрасных сводов на Игоря внимательно глядели ангелы и апостолы. Их просветлённые лики, фарфоровое свечение над их головами… Всё это словно спрашивало:
— Кто ты?
— Куда ты идёшь, с какой целью?
— Чего же ты хочешь?
Купол храма ещё не был закончен. Среди высоко поднятых стропил виднелся глубокий омут неба. В омуте кувыркалась большая звезда с семью плавниками.
Игорь рухнул на колени. Воздел к звезде руки.
— Господи, — прошептал Игорь. — Прости меня, Господи!
Ответом было два ослепительных разряда молнии.
— Восемьсот пятьдесят, — сказал Матадор.
Нужно штурмовать комнату 850.
Либо там находится склад, куда пушеры приходят за Акварелью.
Либо там сидит диспетчер. С него можно разматывать настоящую цепочку. Выходить на серьёзную рыбу.
Матадор указал одному Саше оставаться на месте, а другому идти следом. Матадор сделал три тигриных шага-прыжка, взлетел в воздух, вышиб плечом дверь и укатился кубарем вглубь комнаты.
В ту же секунду раздался стеклянный звон, из комнаты повалил клубами вонючий дым.
Кто-то взорвал пакет с густым и очень слезоточивым газом. Матадор успел заметить утопающим в дыму зрением, что в дверь метнулась стремительная тень. Матадор нырнул было следом, но с той стороны, где только что грохнуло стекло, грохнул теперь и пистолетный выстрел. И раздалась резкая команда:
— Стоять, ни с места!
Пуля обожгла Матадору ухо, на рукав ему капнула тёплая капля. Матадор сгруппировался, прыгнул в угол, сжимая руками ТТ. Что-то заставило его повременить с ответным выстрелом.
В грудь Матадора уткнулось дуло пистолета.
Дым быстро уходил через разбитое окно и выбитую дверь.
Перед Матадором стоял Серёжа Сафин. Весь помятый, в чёрной смоле и белом порошке.
— Ну у тебя и рожа, Башкир, — устало сказал Матадор. — Как ты сюда попал?
К Сафину дар речи вернулся на мгновение позже:
— Шёл по следу маски с твоего факса.
Глава восьмая

Демонический Министр — «Таместь пуля, которой убили отца» — Чемпион Думы по компьютерным играм оказался коммунистом — Коричневая кровь немецкого гражданина — Матадорвпервые видит влагалище изнутри — Крыльцо для электронов — Дикий чечен по прозвищу Кинг-Конг — Гаев жаждет депутатской неприкосновенности — Голову Янаулову, пожалуй, не отрежут, но легче ему от этого не станет
Шестьдесят шесть лет назад в семье офицера Генерального штаба Николая Анисимова родился страшный ребёнок.
На теле ребёнка не было ни одного волоска. Не было волос на голове, не было бровей и ресниц. При этом мальчик — его назвали Марленом, в честь Маркса и Ленина — обладал отменным аппетитом, богатырским здоровьем и зычным голосом.
— Уродец родился, быть беде, головы не сносить, — шушукалась с соседками Анна Петровна, няня старшей дочки, Маши. — Лысое, дьявольское отродье.
Через три месяца Маша утонула в Патриарших прудах, а гулявшая с ней Анна Петровна, не дожидаясь возмездия, бросилась под колёса первого попавшегося автомобиля. Как на грех, за рулём оказался родной брат Николая Анисимова Александр, который после этого происшествия повредился в уме и остаток жизни провёл в больнице имени Кащенко.
Когда Марлену исполнился год, за отцом приехал чёрный воронок. И ни звука больше, ни слуха, ни письма.
Мать, как жену изменника Родины, этапировали строить Беломорканал, где она сгинула очень быстро.
Маленького Марлена определили в детский дом в Калуге. Дом вскоре сгорел. В огне погибли все воспитанники, воспитатели и пожарники. Только Марлен Анисимов целым и невредимым выбрался из огня.
Так было и дальше. На людей, которые связывали с ним свою судьбу, сыпались несчастья. Гибли соратники, начальники, подчинённые, скопытились две жены. Без связей, с испорченной анкетой, без малейшего намёка на личное обаяние, Анисимов забирался все выше и выше.
Шесть лет назад, после августа 91-го, он возглавил Силовое Министерство. Все эти годы он находился под постоянным огнём сокрушительной критики. За коррумпированность, за дружбу с патриотами и коммунистами, за провалы операций в Чечне и Таджикистане.
В результате его стали называть главным претендентом на победу в следующих выборах. Президент намекал, что именно ему передаст бразды и административный ресурс. Пока не появился этот лубянский поганец Барышев…
Когда Марлен узнал, что на столе влиятельного комитетчика Барановского стоит череп, отлитый из лубянских пуль, он прошипел сквозь зубы:
— Там есть пуля, которой убили отца.
Самым заветным его желанием было поглотить Лубянку Силовым Министерством. Пройти, хозяйски позвякивая ключами, по легендарным подвалам и этажам.
Сегодня генерал Дубичев, курировавший тайное и самое опасное предприятие Марлена, Акварель, привёл маленького лопоухого человека. Этот лопоухий был одним из главных приводных ремней всей афёры с мухоморами и героином.
Не отвечая на приветствия, Марлен Николаевич с ходу бросил в лицо Дубичеву вопрос:
— Что произошло на Ленинском?
Дубичев провёл ладонью по лицу, словно вопрос имел вес и плоть. Ушиб его или обрызгал.
— Разгромили небольшой склад в гостинице. В шесть утра. Не спится нашим друзьям с площади Дзержинского. Номер снимал герр Ханс Шульц, гражданин Германии. Вернее, лицо под таким именем. С ним всё обошлось.
— Погибло? — спросил Анисимов.
— Лицо? Погибло.
— Чисто погибло?
— Чище не бывает. Повязали двух пацанов, которые знали только Шульца… Всё в порядке, шеф.
Анисимов внимательно посмотрел на Дубичева маленькими бесцветными глазами, которые едва заметны были на огромной блестящей голове. Как два таракана-альбиноса на кухонном кафеле. Дубичев выдержал взгляд.
— Хорошо. Давайте о главном.
Главное касалось таинственных файлов погибшего депутата Значкова. Вице-премьер Барышев — гэбэшник, снюхавшийся с либерал-педократами, выдрал из его рук злосчастный компьютер и передал его своим пакостникам.
Глаза-тараканы перебежали на лопоухого гостя. Какая-то простая у него фамилия… Как мычание…
— Всего в секретной папке Значкова обнаружено тридцать четыре документа… — гость принял взгляд генерала за приказ начинать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27