Вирлок кивнул и по мощеной дорожке, через усыпанный цветами сад направился к дому. У входа с важным видом прохаживался еще один полицейский. Увидев инспектора, он распахнул дверь.Вирлок вошел в дом и осмотрелся. У двери в спальню, расположенную чуть выше вестибюля, на ступеньках стоял третий полицейский.– Прошу сюда, мистер Вирлок, – сказал он, отдавая честь.Вирлок вошел в спальню.– Смит, попросите всех посторонних сейчас же освободить комнату, – распорядился он и повернулся к Макдаффу, который как раз показался из ванной, где, очевидно, умывался и причесывался. В руке он держал наполненный до краев бокал с виски; веки у него покраснели – не то от вина, не то от слез.– Кто вы, собственно, такой? – сухо спросил Макдафф.– Честер Вирлок из уголовной полиции. А это мой помощник Хилл Смит.Макдафф даже не взглянул на Смита.– Убийца в кухне, его допрашивают двое полицейских. Идите сюда. – Он жестом приказал Вирлоку и Смиту следовать за ним. – Не тяните канитель, – говорил он на ходу, – кончайте дело быстрее. Клянусь всеми святыми, чем скорее этот бандит окажется на электрическом стуле, тем лучше для вас, слышите?– Слышим, сэр.Войдя в кухню, Вирлок и Смит сразу поняли, какую дикую расправу учинили над задержанным Оззи и Авэ. Лицо юноши покрывали багровые синяки, кровь из разбитого носа и губ заливала воротничок белой рубашки и свитер. Макдафф устремился к задержанному и принялся осыпать его грубыми ругательствами.– Ну-ка, вы оба! – сквозь стиснутые зубы обратился Вирлок к Оззи и Авэ. – Немедленно убирайтесь отсюда!Оззи нагло ухмыльнулся.– Пожалуйста, инспектор… Мистер Макдафф, мы сделали все, что могли, но этот тип так и не сознался.– Я хочу остаться с задержанным наедине, мистер Макдафф, – твердо сказал Вирлок. – Будет лучше, если вы тоже уйдете.– Я ухожу, но помните: мне нужно полное признание, – зло ответил Макдафф. – Я требую отправить этого типа на электрический стул.– Снимите с него наручники, – приказал инспектор Смиту. – Станьте у двери и никого не пускайте.Вирлок закурил, положил сигареты и спички перед задержанным и уселся на стул.– Ваша фамилия? * * * В тот же самый воскресный вечер, в половине одиннадцатого, миссис Джейн Морган – невысокая полная женщина лет пятидесяти – поднялась, запыхавшись, в свою квартиру на третьем этаже одного из домов неподалеку от Хай-стрит, переоделась и, выпив чашку чая, закурила, что случалось с ней крайне редко. Потом она вышла на балкон, уселась в качалку и закрыла глаза. В ее памяти вновь всплыло все то, что она видела сегодня вечером. Всплыло так живо, что женщина вздрогнула.Муж миссис Морган покинул сей мир лет восемь назад. С полгода она носила траур и грустила, но наконец взяла себя в руки и устроилась секретаршей в приемную зубного врача. Воскресенье она обычно проводила в кругу близких друзей, а перед вечерней воскресной службой в церкви позволяла себе пообедать в одном из центральных ресторанов города. Однажды она услышала, как одна из приятельниц утверждала, что теперь уже ничто, абсолютно ничто не может нарушить новый порядок ее жизни. Джейн Морган часто и с удовлетворением вспоминала эти слова, ибо этот «новый порядок» нравился ей, укреплял чувство уверенности в себе и создавал иллюзию некоторого благополучия, хотя, честно говоря, бывали дни, когда она остро переживала свое одиночество.И вот теперь то, что ей довелось увидеть на Бэккер-авеню, несло в себе реальную угрозу ее тихому, мирному существованию. Как и обычно, уже много лет подряд, миссис Морган не спеша возвращалась из церкви по Бэккер-авеню и, тоже как обычно, внимательно разглядывала особняки и виллы, пытаясь представить, какая жизнь течет там, за этими стенами и окнами. И сегодня, оказавшись свидетельницей ужасной сцены, она не могла ни на минуту забыть о ней и с трудом сдерживалась, чтобы не впасть в истерику.Никто не назвал бы Джейн Морган глупой женщиной. Она дорожила установившимся размеренным образом своей жизни, но понимала, как легко превратности судьбы могут его нарушить. Вот, например, лет пять назад за ней начал ухаживать некто Том Келли. Неплохой вроде бы человек, зубной техник по специальности, он даже нравился ей. И все же она решительно отклонила его ухаживания, поскольку он представлял некую неизвестную величину, в подлинном значении которой она не была уверена и не знала, согласится ли он на такую вот уединенную и спокойную, как вода в заводи, жизнь.Сидя в качалке и вспоминая этот эпизод, миссис Морган подумала, что сегодняшнее происшествие на Бэккер-авеню таит куда более грозную опасность для ее покоя и благополучия, нежели какой-то зубной техник с его предложением руки и сердца. Замирая от волнения, миссис Морган представила себе, как полиция загонит ее в угол и разрушит все то, что она с таким трудом создала за последние годы.Боже мой, но что же ей следует делать? Нет, что она должна делать? Если бы только она ничего не видела – не видела так отчетливо? Она снова вспомнила, как та женщина прошла по комнате, как остановилась и сказала что-то человеку, который оставался вне поля зрения миссис Морган. Пытаясь рассмотреть, с кем разговаривает женщина, миссис Морган подошла вплотную к живой изгороди и остановилась, и тут появился он – невысокий худощавый человек с револьвером в руке. Он подошел к женщине и…Миссис Морган не могла бы сказать, что произошло дальше. До смерти перепуганная, она повернулась и побежала.…Вряд ли надо приглашать сегодня кого-нибудь из приятельниц. Придется рассказывать, объяснять, заново все переживать… Уж тогда наверняка не избежать бессонницы.Миссис Морган выпила еще одну чашку чая, вымыла посуду и легла, но еще долго ворочалась в постели. * * * Биль Уэстин вытер лицо мокрым полотенцем, которое подал ему Вирлок, закурил и взглянул на инспектора.– Уильям Уэстин, – повторил Вирлок, просматривая бумажник и лежавшие на столе вещи: позолоченный перочинный ножичек, чистый носовой платок, дешевую записную книжку, заполненную в основном кливлендскими адресами, а также мелкие монеты на общую сумму в один доллар двадцать семь центов. В бумажнике оказалось еще семьдесят девять долларов, удостоверение личности, полученное в органах социального страхования, воинский билет, выданный в Кливленде два года назад, и более позднее свидетельство о непригодности к военной службе – все документы на имя Уильяма Уэстина.Сложив бумаги обратно в бумажник, Вирлок поудобнее уселся на стуле и постарался принять непринужденную, спокойную позу. Он по опыту знал, что лишь немногие из тех, кого подозревают в серьезном преступлении, способны хорошо владеть собой, особенно на первом допросе, в большинстве же случаев они пугаются и начинают вести себя вызывающе.Вирлок перевел взгляд на Биля Уэстина и улыбнулся. В одном из отделений бумажника он обнаружил аккуратно сложенную вырезку из газеты города Чарлстон в штате Южная Каролина. Это было объявление какой-то гостиницы в Миртл-бич о вакантном месте дежурного администратора.– Откуда она у вас? – спросил Вирлок.– Из газеты, которую я купил…– Зачем?– Ищу работу и поэтому стараюсь заранее купить газету того города, куда собираюсь отправиться. Если попадется что-нибудь интересное, захожу по указанному адресу и навожу справки.– Ну, а по поводу этого места вы были в Миртл-бич?– Был, но в гостинице решили, что я слишком молод.– И вы отправились в наш город?– Да.– Почему вы уехали из Кливленда?– А что мне там делать? Родителей у меня нет. До четырнадцати лет я воспитывался в приюте, а потом сбежал и с тех пор сам зарабатываю себе на хлеб.– Но все же ваш родной город – Кливленд? Во всяком случае, именно там вы начинали свою жизнь, так?– Так.– Когда последний раз вы были в Кливленде?– Немногим больше года назад. Я работал на заводе резиновых изделий около Акрона, да слишком уж нога донимала в холодную погоду.– А что с ней?– Прыгал на ходу в товарный поезд и сломал. Срослась, но неправильно. Поэтому-то меня и признали негодным к военной службе. Прошлой зимой нога особенно донимала: мне ведь все время приходилось стоять на холодном цементном полу. Доктор порекомендовал более теплый климат. Вот я и решил отправиться во Флориду пораньше, до осени, пока туда не нахлынули безработные.– В каком же именно месте во Флориде вы собирались остановиться?– Пожалуй, в Майами, хотя заранее не решал, – я же никогда не бывал во Флориде и совершенно не знаю тамошних мест.– Но, если вы ехали во Флориду, почему же вы пытались поступить на работу в Миртл-бич?– Хотел сначала поработать дежурным администратором гостиницы, поднатореть хоть немного.– Допустим. Итак, из Миртл-бич вы направились на юг. Где вы останавливались в пути?– Нигде. Меня согласился подвезти в своей машине владелец табачный фермы, он ехал отдыхать сюда, в Гэйтвей. По дороге мы нигде не останавливались.– Вот и получается, что вы заблудились: дорога на юг проходит через противоположный конец города.– Нет, я не заблудился, – быстро ответил Уэстин. – Я слышал, что тут, поблизости от города, есть пляжи с хорошими гостиницами, и решил, если повезет, устроиться дежурным администратором. Шоссе Девяносто девять как раз и ведет к пляжам.– Хорошо, но это шоссе находится в трех кварталах отсюда. Как же вы оказались в этой части Бэккер-авеню?– Хотел посмотреть на особняки, – помрачнев, ответил Уэстин.– То есть?– Очень просто. Шел по дороге, собирался попросить кого-нибудь подвезти меня на пляж и увидел вот эту улицу. Она показалась мне такой красивой… – Уэстин помолчал. – Да, такой красивой… Что плохого, если мне захотелось посмотреть на красивые дома?– Ничего. Но меня интересует, как вы сумели разглядеть дома в темноте.– Когда я пришел сюда, было еще не очень темно.– Который был час?Уэстин машинально взглянул на руку, на которой уже не было часов, и снова перевел взгляд на Вирлока.– Что-нибудь около четверти девятого.– Где ваши часы?– Отобрал полицейский. Кажется, Оззи – так его тут называли.– За что он вас бил?– Хотел вынудить к признанию в убийстве. Человек, которого полицейские называли Макдаффом, пообещал им продвижение по службе, если они заставят меня сознаться.– Ну, хорошо. – Вирлок чувствовал себя неловко и старался не смотреть на Уэстина. – Ну, хорошо. Вот вы в сумерках, около четверти девятого, идете по улице, любуетесь домами… Что же произошло дальше?– Один дом, тот самый… показался мне каким-то не таким, как все остальные, и мне захотелось получше его осмотреть. Я остановился, глядел на сад, на цветы, и вдруг…Дверь распахнулась, и в кухню вошел Эллендер, начальник отдела уголовного розыска местной полиции, а вслед за ним начальник городской полиции Фэйн и Макдафф.– Это и есть тот самый тип? – спросил Эллендер.– Он уже сознался? – поинтересовался Фэйн.Вирлок покачал головой.– Нет. Мы пока толкуем о предшествующих событиях.Эллендер – полный человек в летнем коричневом костюме и такой же сорочке с подобранным в тон галстуком – разговаривал по обыкновению в грубом, повышенном тоне.– Кто это его разукрасил? – кивнул он на юношу.– Оззи и Авэ. Макдафф пообещал им продвижение по службе, если они выколотят из него признание.Эллендер равнодушно отвернулся, взял со стола бумажник Уэстина и начал рыться в нем.– Вы не должны были так поступать, мистер Макдафф, – укоризненно покачал головой Фэйн. – Полицейским категорически запрещено…– Какое мне дело до ваших запрещений! – огрызнулся Макдафф. – Мне важен результат. Я столько лет плачу вам из своего кармана, а когда мне понадобилась такая пустяковая услуга, вы сразу в кусты? Не выйдет! И не смейте указывать мне, что я могу и чего нет!– Хорошо, мистер Мак, хорошо, дорогой! – миролюбиво ответил Фэйн, тихонько подталкивая Макдаффа к двери. – Им сейчас же займется Эллендер…Дверь за Макдаффом закрылась.– Ну, парень, – мрачно взглянул на Уэстина, начал Эллендер, рассказывай-ка лучше сам. Да не вздумай морочить мне голову, иначе я отвезу тебя в полицию, а там, будь уверен, тебя еще почище отделают. Начинай. Смит, записывайте его показания.Смит вынул блокнот и авторучку.– Давай, Уэстин, давай! – торопил Эллендер.Уэстин бросил взгляд на Вирлока и облизал пересохшие губы.– Теперь я буду говорить только в присутствии адвоката, – проговорил он.Эллендер наотмашь ударил его по лицу.– Я тебе дам адвоката! – крикнул он. – Насмотрелся всяких фильмов и несешь вздор! Адвоката получишь только с моего разрешения, понял? Сначала все расскажешь, а потом мы подумаем, нужен ли тебе адвокат.Эллендер снова ударил Уэстина, и тот вместе со стулом упал на пол. * * * Мистер и миссис Эш жили напротив Макдаффа, на другой стороне Бэккер-авеню, в четырехэтажном сером особняке, с огромными окнами-фонарями и высокими потолками. Семью (у Эшей было четыре мальчика в возрасте от семи до пятнадцати лет) обслуживала многочисленная прислуга из негров и негритянок.По ночам покой обитателей особняка частенько нарушал шум пьяных кутежей в доме Макдаффов. Одно время чета Эшей и сама посещала эти вечеринки, точнее оргии, но всегда покидала их раньше всех, а потом и вовсе перестала ходить – не оттого, что осуждала подобное времяпрепровождение, а оттого, что предпочитала больше заниматься своими детьми.Комната старшего мальчика находилась на четвертом этаже, откуда можно было хорошо видеть и сад Макдаффов и даже то, что происходило у них в гостиной. Супруги сделали это открытие случайно, после того как однажды сын появился за завтраком полусонным и объяснил, что до трех часов ночи наблюдал за очередной «вечеринкой» у соседей.Вечером в следующую субботу хозяйка дома Нонна Эш отправилась в комнату сына и сама убедилась, до какого безобразия доходили упившиеся и совершенно потерявшие стыд гости Макдаффов. Она немедленно перевела сына в спальню к брату, а в его комнату приказала перебраться горничной Берте Пул.Позже Нонна Эш не раз слышала, как Берта, хихикая, передавала кухарке красочные подробности подсмотренных сцен и как та спокойно отвечала, что все это ей давно известно от приятельницы – прислуги Макдаффов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19