За нами фашисты тоже охотятся.
— Ничего, лейтенант, поглядим, чья возьмёт. Сам-то из каких будешь, откель родом?
— Из рабочих, — сказал Репин. — Родом из большого города, из Новосибирска. Учился в школе, в музыкальную бегал, на заводе работал… Потом решил военным стать, кадровым командиром нашей армии — тоже о фашистах прослышал. Опять учился. Знатная у меня воинская специальность — потом расскажу. А недавно так случилось, Семён Данилович. Вызвали меня в политотдел и сказали: даём вам партийное задание особой важности — создать снайперский взвод и приступить к уничтожению фашистских варваров. Говорю: есть, товарищи командиры! Это потому, что имею в запасе ещё одну специальность.
Репин встал, взял винтовку, быстро работая затвором, три раза выстрелил в мишень, которую он ставил для солдата и которая была шагах в тридцати. Подошли, посмотрели.
— Ладно бросил, — похвалил солдат, рассматривая следы пуль, образовавшие над треугольником маленькую строчку. — Я юрту поставил, окно резал. Ты — дым пустил. Ловко.
— Это случайно, — не без гордости заговорил Репин. — А так… Ещё в школе, в пятнадцать лет, стал ворошиловским стрелком! Знаете о таком значке?
— Как же, — сказал Номоконов.
И таёжный охотник имел ворошиловскую отметку.
— Давно было дело, лейтенант. Начальник приезжал из Шилки в Нижний Стан, мелкое ружьё привёз, народ собрал, место отвёл за огородом. Однако долго про войну говорил, про опасность. Шибко сердился на врагов, ажио на пень залез, руками замахал. Ну и взялись мы стрелять. Чирк, и есть. Чирк, и десятка. Старухи подошли, ребятишки. Моей матери, стало быть, теперь под сто лет подвалило. А тогда она ещё в силе была, тоже пуля в пулю ударила. Сперва радовался начальник, а потом нахмурился. Весь нижнестанский народ поголовно все нормы сдал. Не хватило у начальника красных значков, законфузился, уехал. Чего там… Полсотни шагов… Спрятали ворошиловские отметки, не гордились. Так поняли, что одно баловство.
— Я иначе сдавал, — строже сказал Репин. — Призы получал на соревнованиях, грамоты. А вообще-то верно. Мало пота пролили в походах и на стрельбищах, здесь приходится доучиваться.
В тот же день перенёс Номоконов свои солдатские пожитки в блиндаж, где собирались меткие стрелки 529-го полка 163-й стрелковой дивизии.
«ШАМАН» УХОДИТ В НОЧЬ
Не знал Номоконов теории стрельбы. Были у него сапёрная лопатка, бинокль, обыкновенная трехлинейная винтовка и неразлучная трубка, которую он почти не выпускал изо рта, с которой умудрялся даже в строй становиться.
Обрадовался Номоконов, когда пришёл во взвод лейтенанта Репина. В блиндаже было четверо. Встали и приветствовали нового солдата снайперы Степан Горбонос, Сергей Дубровин и Иван Лосси. Подошёл высокий черноголовый солдат с раскосыми, вдруг блеснувшими глазами. Тихо, с едва уловимым трепетом Номоконов сказал несколько слов на бурятском языке, который хорошо знал. Тот ответил. Тагон Санжиев, земляк! Присели на лавку, положили друг другу руки на плечи, заговорили по-русски.
В селе Агинском, Читинской области, на пятидневных курсах всеобуча какой-то командир не пожалел Санжиеву десятка винтовочных патронов, и меткому от природы стрелку не пришлось работать в хлеборезках. Он сразу же занял своё место на войне.
— Много набил? — спросил Номоконов.
Санжиев подошёл к столику, над которым висел маленький листок.
— «Общевзводная ведомость „Смерть захватчикам!“ — вслух прочитал он. —Юшманов, Кулыров, Павленко, Санжиев, Дубровин…».
Неделя прошла, как 34-я армия остановилась на высотах Валдая, и за это время Тагон Санжиев уничтожил восьмерых фашистских захватчиков. А до этого — не считал.
— Цель всегда найдётся, — сказал земляк. — Воюем помаленьку. Ночью опять выхожу караулить.
Номоконов облегчённо вздохнул. Он понял, что теперь прочно свяжет свою судьбу с людьми, которые охотятся за гитлеровцами.
— Долго добирался я сюда, — задумчиво сказал он Санжиеву. Кружил, кружил, а попал.
Вечером рядом легли на дощатые нары блиндажа, укрылись шинелями, вспоминали родные места. Санжиеву надо было отдыхать перед «охотой», но земляки никак не могли наговориться.
Лейтенант Репин беседовал с солдатами, только что прибывшими во взвод из различных подразделений полка. Заходили в блиндаж снайперы, коротко докладывали о результатах «дневной работы», ставили винтовки в самодельную пирамиду, ужинали, перешёптывались. Номоконов прислушивался: люди, разговаривая между собой, повторяли слово, прилипшее к нему ещё в сапёрной части.
— Шаманом назвали, — улыбнулся Санжиев. — Ничего.
Тагон по-своему представлял себе войну, и Номоконов заметил, что их взгляды сходятся. Земляк сказал, что линия фронта похожа на большой пал, который случается весной в степных просторах. Огненная лавина движется вперёд, все пожирает на своём пути, опустошает. В степи все выходят тушить пожар. Ему, Санжиеву, вручили винтовку для того, чтобы он помог своему народу сбить пламя войны, потушить все искры. Издавна подружился Тагон с дробовым ружьём: бил в степи дзеренов, коз, волков. Двадцать пять лет исполнилось Тагону, а в армии не служил: по очень важному делу отсрочку давали. Раньше отару овец пас Санжиев, потом курсы трактористов окончил, стал водить по полям могучую машину, распахивать степные просторы. Немного было перед войной трактористов-бурят, и когда подошёл его черёд призываться в армию, — не взяли. Паши, сказали, сей — боевое задание выполняешь. Так и отстал от своих одногодков. Женился, сын растёт. А теперь оторвала война от семьи и пашни.
Метких стрелков собрали во взвод совсем недавно, когда снова пришлось отходить. Тагон сам разыскал командира, под начальством которого хотелось воевать. Прочитал лейтенант Репин справку о пятидневной боевой выучке забайкальца, поставил на пень спичечный коробок и выдал Санжиеву обойму — так проверял он тогда своих людей. Некоторые зря бросали пули и, устыдившись, уходили прочь. А он, Санжиев, сумел сбить коробку с первого выстрела. Подальше поставил разбитую коробку лейтенант — опять сбил её Санжиев. В кусты унесло. Обрадовался лейтенант, о бурятском народе стал расспрашивать.
Первого фашиста он, Санжиев, прикончил так. С деревьев стреляли враги, не давали прохода солдатам. Высмотрел Тагон одну «кукушку», прицелился. Все равно что глухаря сшиб с сосны — крепко о землю шлёпнулся немец.
Когда закрепились в обороне, ведомость завели, решили считать убитых захватчиков. Неплохо получается, дельно. Вроде обожглись фашисты, а всё равно рыщут, близко подходят, все высматривают. Совсем смелые есть — сами на пулю лезут. Всех можно перебить из винтовок. Вот так, аба.
Ночью Тагон ушёл за передний край.
Рано утром неподалёку от блиндажа, в лощине между скатами высот, стреляли в цели другие солдаты, только что прибывшие во взвод. Лейтенант бережно протянул Номоконову винтовку с оптическим прицелом:
— А вы из этой попробуйте.
Теперь уже внимательно, с нескрываемым любопытством осмотрел Номоконов трехлинейку с необычным прибором для прицеливания. Слышал, слышал таёжный зверобой о таких винтовках, а вчера, в блиндаже, впервые в жизни увидел её — грозную, тускло поблёскивающую. Командирская, одна-единственная во взводе, Тагон Санжиев сказал… А ну, что за штука?
Прилёг Номоконов, открыл затвор, зарядил винтовку, стал целиться. Блестящие, выпуклые стекла вплотную приблизили далёкую мишень, но солдат долго не решался спустить курок. Мешали какие-то тени, которые узенькими серпиками народившегося месяца возникали в оптическом прицеле. Заморгал стрелок, стал протирать глаза ладонью, и командир взвода потихоньку, чтоб не слышали другие, спросил, а умеет ли Номоконов пользоваться биноклем?
Совсем за парнишку считает лейтенант таёжного зверобоя! Как же не уметь? Ещё в колхозе его, лучшего по всей округе охотника, премировали однажды биноклем. Много зверя высмотрел Номоконов в небольшие чудесные трубки. А вот расстался с ними: перед войной отобрали и бинокль — вместе с берданкой и патронами. А здесь, на фронте, снова обзавёлся биноклем Номоконов. Он добыл его в день, когда вместе с младшим сержантом Смирновым отходил к своим. Легковая машина остановилась на вершине холма, и вылез из неё высокий немец. В упор ударил Номоконов. Шофёр вот только удрал —не успел стрелок свалить его. Взял Номоконов бинокль сражённого гитлеровца и ушёл в лес: на дороге показались грузовые немецкие машины. Стреляли фашисты, кричали вслед, шумели, а напрасно.
Следить в бинокль за зверем — привычное дело, а наводить мушку через стекло не приходилось.
— Которые гайки крутить, сказывай, командир!
— Вот эти, — прилёг рядом Репин. — Так… восемьсот метров… Ставим… А эта гаечка для чёткости, для ясности… Как теперь?
— Теперь ладно.
— Цель должна быть на самом пересечении, в выемке, — наставлял Репин. — Берите её на острие мушки, как бы чуточку подцепите. Ясно?
— Шибко ясно.
Первые выстрелы из снайперской винтовки… Кучно легли пули на голове фанерного фашиста, и лейтенант Репин задумался.
— Без практики и пристрелки, восемьсот метров…
— Чего говоришь? — не понял Номоконов.
— Говорю, что нет у нас таких винтовок, мало. Но ничего… Мы обязательно напишем рабочим. В самое ближайшее время получите снайперскую винтовку. А пока… Будете бить захватчиков из своей.
— Ничего, не горюй, лейтенант. И эта хорошо поёт.
— Засчитали в поминальник высокого фашиста с биноклем?
— Как же, — осторожно сказал Номоконов.
— Таких на особый учёт, — посоветовал лейтенант. — Какой-нибудь зарубкой, закавыкой. Если все верно — офицера свалили.
В тот же день, сбившись тесной кучкой возле Репина, снайперы осматривали из траншеи местность за передним краем. Слева дымно чадил ельник, горела трава, издалека доносился дробный перестук пулемётов.
— Болото Лисий мох. — Вынул лейтенант из сумки карту. — Вместе со всем полком мы отвечаем здесь за каждый метр земли. Последние сведения разведки очень важные. Позавчера на нашем участке фронта немецкие солдаты начали оборудовать опорные пункты. Просеки рубят, траншеи роют в полный профиль, пулемётные площадки устанавливают на деревьях. В общем, не удаются врагам парады, зарываться в землю приходится.
Дрогнул воздух, позади послышался глухой орудийный залп.
— Мы не одни. Вся страна на переднем крае. Командование возлагает большие надежды и на солдат, вооружённых простыми винтовками. Нельзя давать врагам передышки, позволять им накапливать силы, укрепляться. Необходимо измотать их в позиционной борьбе, отбросить и разгромить. Такова установка военного совета фронта. Приказано вести беспощадную борьбу на уничтожение фашистских убийц.
— Понятно, товарищ лейтенант!
— Ясна задача!
— Каждый получит по квадрату, — продолжал Репин. — Кроме того, нас будут перебрасывать с места на место. Наиболее трудные и важные цели возьмём на мушки своих винтовок. Враги хорошо понимают, что в этой местности скажет своё слово обычное стрелковое оружие. Немцы мелкие подразделения выдвигают, пулемётчиков, снайперов. И мы вступаем в смертельную борьбу! Пусть наше болото станет захватчикам могилой.
Квадрат шестнадцатый закрепили за Номоконовым. Привёл Репин солдата на место, передал ему бинокль, осторожно забрался на бруствер свежеотрытой траншеи.
— Сегодня — общее знакомство. Постарайтесь запомнить рельеф местности, основные ориентиры. В общем, хорошенько осмотритесь: как в тайге, перед охотой.
— Понимаю.
— Вечером буду спрашивать о каждом кустике, о каждом озерке.
— Хорошо, лейтенант.
Нейтральная полоса… Много раз приходилось Номоконову выходить на «ничейные» земли, которые никто не отмерял и не разграничивал. На дистанции прицельного ружейно-пулемётного огня останавливались войска друг против друга на несколько дней, а порой и на несколько часов.
Здесь положение особое. Заболоченная, все расширяющаяся на север, долина разделила передние края. Много озёр, камышей… Есть островки и заросли густого леса, бугры с одиночными деревьями, обгорелые пни. На бумаге у лейтенанта болотом зовётся долина, лишь местами проходима она для войск. Правильно, не разместить здесь много людей, не разбегутся и танки. На склонах высот, круто спускающихся к низине, зарываются в землю главные силы обеих сторон.
— Вёрст пяток «нейтралке», — прикинул солдат.
Понимает Номоконов, чувствует: кипучей, хоть и тайной, жизнью наполнена долина. Сотни глаз осматривают «ничейную» землю. Затаились в низине стрелки и наблюдатели. Ночами обе стороны выдвигают за передние края отряды охранения, секреты. Что это мелькнуло в ельнике? Наши поползли или фашисты крадутся?
Много захватчиков полегло возле деревень и городов, на высотах и на лесных дорогах, видел солдат груды разбитого немецкого оружия. На пути отступления встречались и более гиблые, чем эта долина, места. Но нигде враги не рыли глубоких окопов и траншей, не ставили землянок и блиндажей. Нет, не только сырая падь заставила фашистов крепко взяться за топоры и лопаты. Погоди, погоди…
Знает Номоконов и другое: в жестоких боях поредели ряды его полка, устали люди, тоже потеряли много оружия. Слышал, соседние части совсем ослабли, в тыл ушли, на пополнение. Нелегко кругом. Нечего время терять, надо действовать. А делянка добрая, видать, охотиться можно, правильно сказал лейтенант… Простор кругом, раздолье.
Весь день Номоконов осматривал свой квадрат, а вечером, увидев, что группа стрелков готовится к выходу за передний край, подошёл к командиру взвода и попросил у него с десяток патронов.
— Зачем?
— Цель, да не одну, увидел, лейтенант. Пора охоту зачинать…
— Патронов маловато просите.
— Давай больше, унесу. Привык жалеть патроны, всегда нуждался. Чего ждать? Пять дашь — пятерых и завалю. Отпускай, лейтенант.
— Где цель увидели?
— Который лес прямо есть, оттуда глянули. Не наши каски… Шмыг и спрятались. Можно на бугорке лечь, перед круглым лесом… где дерево сломалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29