— Приложили абрека, — сказал сержант-патрульный, нагибаясь над телом главного подрывника группы Муссы.
— Думаю, слезы лить не будем, — хмыкнул лейтенант.
— Война идет, — сказал Жаров. — И мы ничего не можем противопоставить террору.
— ФСБ и МВД накрыли бригаду террористов, — произнес Алексеев, устраиваясь на диване. — Собираются устроить показательный процесс.
— Собираются они. «Нохчи» еще нескольких тележурналистов украдут и обменяют на своих. Не в первый раз. Без толку по хвостам бить.
— Оперработа по этой линии у внутренних ведомств, мягко говоря, хреновая, — устало махнул рукой Алексеев. — С какой радостью разваливали КГБ. Развалили. И что сегодня? Антитеррористический центр, у которого ни людей, ни денег, ни агентуры.
— Молодцы. Враги.
— Враги… Руоповцы прибрали склад со взрывчатыми веществами. И хозяев — хохлов с Западной Украины, которым заказали теракт в Питере. И еще по нашей информации уничтожили диверсионную группу на выходе из Чечни. Взяли склад в Ростове. Так что работаем.
— А я сижу, протираю штаны.
— Вы же знаете, майор, какая у вас задача. Вы на самом острие удара.
— Знаю. Но накал нарастает, — Жаров замялся, потом сказал:
— У меня есть источник в Москве, среди криминала. У него были проблемы с чеченцами. Счеты у него с ними кровные. И насколько я его знаю, он надыбал на них достаточно информации.
— Что за источник? Жаров объяснил. Алексеев задумался.
— Ладно, даю добро на встречу…
Жаров набрал контактный телефон. Он не думал, что он ему когда-то понадобится.
Воспоминания накатили на Жарова. Было что вспомнить. Особенно ту встречу в новогодний штурм Грозного, когда армию бросили в укрепленный город без организации единого боевого управления, без должного взаимодействия. Кидали в ад необученные подразделения, некоторые солдаты узнавали своих командиров уже на месте. Военные не имели даже нормальных карт — пользовались теми, которые купили в киоске, да и те оказались неверными. Военнослужащим внутренних войск вообще поначалу выдавали «черемуху» и щиты для разгона демонстраций, которые выглядели в той обстановке так же, как зонтики для подводного плавания. Колонны бронетехники двигались вперед порой без разведки и боевого охранения. Давно известно, что танк в городе — отличная мишень. Но военачальники, по-революционному ставшие за пару лет из майоров-десантников генералами благодаря мудрой кадровой политике министра, будто позабыли все уроки Афганистана и других войн. Счастливые боевики пропускали колонны и лупили из всех видов оружия, а потом радостно сообщали корреспондентам телевидения, что осталось еще несколько русских солдат, которые почему-то не сдаются, но это уже не проблема.
Группа Жарова уже успела немножко повоевать. При продвижении к Грозному спецназовцы уничтожили засаду боевиков, ночью сняли охрану моста, пустив в расход около двадцати душманов и не потеряв ни одного человека. В самом Грозном выполняя обязанности войсковой разведки, попали в самый центр боев.
В городе было много трупов и горящей войсковой техники. Жаров и его парни уничтожали снайперов, спасали солдат из разгромленных колонн, а вечером едва не вступили в бой со своими же — с несколькими солдатиками под командованием капитана Романа Демьяненко. И так случилось, что в последующие, самые тяжелые дни, им пришлось сражаться бок о бок. Российская армия опять училась воевать на своих ошибках, преодолевая внутренний раздрай, и наконец стала воевать как положено — с толком, расстановкой. И фортуна начала отворачиваться от боевиков. Они сдали Президентский дворец. Их выбивали из укрепленных пунктов. И в конце концов, неся огромные потери, они вынуждены были отступить. Грозный был взят — взят без масштабной авиационной и артиллерийской подготовок, необходимых при штурме городов. Перед этим дудаевцы клялись, что русским не удастся установить контроль над столицей Ичкерии. Они сами верили в это. И ошибались.
Следующая встреча с Демьяненко состоялась, когда группа Жарова возвращалась из разведывательной вылазки в чеченский тыл. Демьяненко тогда почти настигла группа «чехов». Боевики гнали дичь. Они были на своей земле. И знали, что, настигнув русского капитана, устроят ему показательную казнь. Но Жаров и его ребята перебили преследователей. А потом на своих плечах тащили к своим обессилевшего, потерявшего много крови командира разведывательной роты.
Жарову мало верилось, что Демьяненко останется жив. Выглядел он — краше в гроб кладут. Лицо превратилось в маску из кровавой коросты, руки были изувечены, но в глубине полупотухшего взгляда еще плескалась злость. Оказалось, что во время одной из вылазок группа под его командованием напоролась на чеченский секрет. На нескольких войсковых разведчиков навалилась почти сотня боевиков. Роман контролировал отход, но сам уйти не смог — его накрыло взрывной волной. В себя пришел уже в плену, в земляной тюрьме. Его привели в чувство. Допрашивали. Потом пытали. А однажды появился «представитель К. Креста», говорил он с едва уловимым английским акцентом. Для представителя благотворительной организации он вел себя с боевиками слишком по-хозяйски.
— Красный Крест здесь для того, чтобы помогать людям выжить в этой никому не нужной войне. Мы могли бы помочь и вам.
Дальнейший разговор очень напоминал вербовочную беседу. Красный Крест и миссия Совета Европы под руководством Гульдемана превратились чуть ли не в официальные резидентуры западных спецслужб в Чечне. Естественно, их заботило не столько миротворчество, сколько наиболее быстрый и эффективный развал России.
— Мне жалко вас, — расчувствовался американец. — Вы в руках дикарей. Они снимут с вас скальп. А вам еще жить и жить, — заявил благодетель.
— Да пошел ты … знаешь куда, — просто ответил Роман.
— Не горячитесь. У вас есть выбор. Или дружить со мной. Или умереть. Мы не привыкли никого неволить. Подумайте.
Роман уже все обдумал. Дружить с улыбающимся янки он не намеревался. Умирать — тоже. Ночью он сумел проломить пол сарая. Удавил охранника. И ушел.
После плена война для Романа закончилась. Он уволился из армии по состоянию здоровья. Но это был просто предлог. Как раз подоспело очередное перемирие, и у него не выдержали нервы. «Они за чеченские бабки наступления сдают. Мирятся с бандитами. Жопу им лижут. А мы — воюй, чтобы они бабки мыли. Нет, с этими фокусниками нам не по пути!» — сказал он Жарову, когда в палатке они с горя доканчивали вторую бутылку водки.
В последний раз Жаров встретился с Демьяненко полгода назад, когда находился в командировке в Москве. Они случайно столкнулись на улице. Роман потащил своего боевого друга в ресторан. Жаров был потрясен, узнав, что его приятель стал руководителем одной из самых крутых московских преступных группировок.
— Они меня брали на работу как обычного быка. Как тело, которое может стрелять и которое в случае чего не жалко. Мой босс слишком поздно понял, что я для этой роли не гожусь… Суки они, блатные. Хотел меня грохнуть. Просто так. Потому что я ему нравиться перестал. Для него, гада, отдать приказ кого-то загасить, что для меня стакан пепси выпить. Привык чужими руками жар грести. Не знал, как оно, на самом деле, убивать…
— И что?
— Он в могиле. Я прибрал всю банду. И устроил такое землетрясение…
Жаров вздохнул и сказал:
— Значит, ты тоже… Все, теперь у нас дороги разные.
— Как скажешь, — устало произнес Роман.
— Ты перешел на ту сторону.
— Та, эта сторона. Не так все просто, Виктор… А телефончик оставь себе. Пригодится.
Пригодился. Жаров еще раз убедился в том, что нет таких дорог в мире, которые не могут пересечься.
— Мне Романа, — сказал Жаров, услышав из трубки томное женское «але».
— А кто говорит?
— Жаров.
— Не помню такого.
— А ты передай ему. Он помнит.
— Оставьте ваш телефон.
Жаров дал контактный номер.
На следующий день Роман ему позвонил.
— Здорово, майор… В семнадцать ноль-ноль, завтра, у почтамта на Кирова.
— Понял. Но…
— Договорились. Гудки…
Ривкин читал очень быстро. Он проглатывал листы за несколько секунд, с быстротой фокусника делая отметки желтым фломастером. Весь доклад был исчеркан этими пометками. Дочитав, он откинулся на спинку стула, потянулся так, что кости хрустнули, ослепительно улыбнулся.
— Пока все идет как по маслу, — произнес он, блаженно щурясь.
Артур Уайт кивнул:
— Пока — да.
— Все получится, Уайт. Наши имена золотыми буквами впишут в историю свободного мира.
— Или в документы комиссии Конгресса по расследованиям.
— Артур, кем вы хотели стать в молодости?
— Я из набожной провинциальной семьи. Отец хотел, чтобы я стал пастором.
— А вы стали рыцарем плаща и кинжала. Вам не кажется это символичным?
— В чем?
— Хоть в другой роли, но вы продолжаете нести истинную веру в мир. Мы — миссионеры, несущие истинные ценности.
— Вы верите во все это?
— Еще бы. Трудно заниматься такими делами без веры… Я вижу, вам не нравится сама идея «Местного контроля». Но не мне вам объяснять, что ЦРУ — вовсе не орган для сбора информации о мире. ЦРУ — орган геополитического конструирования. Орган перестройки этого мира. И никак не меньше, Артур.
— Да, это становится понятным после месяца работы в управлении.
Уайт вынужден был признать правоту слов Ривкина. Эта истина с каждым годом удручала его все больше и больше. «Специальные операции» — термин, обозначающий ходы управления в геополитических шахматах, в которые оно играет уже более полусотни лет. Съедаемые фигуры в этой игре — политические деятели, президенты, режимы, а иногда и целые страны. Основным смыслом мирового политического процесса в течение послевоенных десятилетий являлось глобальное противостояние с Советами. Сегодня оно завершено в пользу США. Настало время конструирования мира, когда можно не считаться с главным противником и кроить мировое одеяло по собственному усмотрению.
Естественно, в такие игры не играют в белых перчатках. «Специальные операции» — это пуля во лбу какого-нибудь африканского лидера, это горящий президентский дворец и расстрелянный президент Чили Сальвадор Альенде. «Специальные операции» — это нескончаемый поток оружия в Афганистан и в другие горячие точки, чтобы они становились еще горячее. Это взорванные гражданские самолеты. Это координируемые масонскими ложами акции в Италии. Это поддержка «Красных бригад» и покушение на папу римского. Это разжигаемые пожары гражданских войн в Никарагуа и Сальвадоре. Это Карабах и Армения. Это неудавшиеся покушения на Фиделя Кастро и на Муамара Каддафи. «Специальные операции» — это навешивание на Ливию взорванного «Боинга». Это дестабилизация обстановки в Белоруссии. Это — наемники и оружие для Чечни. В девяностых каждый год ЦРУ проводило не меньше десятка акций, классифицируемых как значительные, то есть с бюджетом более десяти миллионов долларов. Таких масштабов деятельности, а главное, таких методов не позволяла себе ни одна разведка мира — это Уайт знал наверняка. Демонизированный КГБ никогда так не попирал божьи и человеческие законы, как это делал его конкурент. Союзы с террористами всех мастей и откровенная их поддержка ради каких-то особо замысловатых ходов, связи с мафией и наркосиндикатами, которые практически пользовались авторитетом и возможностями могущественного ведомства для проворачивания своих дел, гибель многих тысяч людей — это обычный набор методов Центрального разведывательного управления Штатов. Это — его работа. И Уайта она все больше раздражала.
— Террор. Кровь, — вздохнул Уайт. — Когда же мы остановимся, Ривкин? Где наши славные демократические ценности? Где любимые права человека?
— Ну уж вы то, мой друг, достаточно компетентны, чтобы понимать, что есть истинные цели, а что — всего лишь инструмент.
И тут он прав. США пользовались «правами человека», как дубиной, разваливая государственные структуры в чужих странах, объявляя эмбарго и международные санкции. Те же «права человека» — способ давления и обработки сознания населения в регионах, составляющих сферу интересов США.
— Центральное разведывательное управление — это квинтэссенция, суть самой Америки, — с неожиданным воодушевлением произнес Ривкин. — Остальное — Билль о правах, высокое назначение демократии — большей чуши мне слышать не приходилось.
— Не думаю, что американский народ был бы счастлив услышать подобные откровения.
— Что такое американский народ? Один из самых дерьмовых и невежественных народов в мире. Ей-Богу, гораздо приятнее иметь дело с немцами и на худой конец — с русскими. Но так уж получилось, что именно американцы — часть той цивилизации, которой суждено переустроить мир по наиболее совершенному образцу. Америка — это не народ. Не политики. И даже не суперкорпорации. Это нечто большее, чем каждое из составляющих. Это сила. Это — мистическое явление. Остальное — для дураков.
— Америка — это ЦРУ, — усмехнулся Уайт.
— В какой-то мере — да. Во всяком случае в нашем ведомстве цели и средства выражены четко, без сопливого либерализма. И мы готовы ради их достижения расплачиваться кровью. И убивать. Это война.
— Ох, Ривкин, чем-то напоминает мне это гитлеровские труды.
— Именно. Гитлер слишком многое перенял у США. Почитайте его вечерком — идеи о концлагерях и этническом терроре он во многом почерпнул из истории нашей войны с индейцами…
— Вы философ.
— Нет. Я прагматик. Я не верю в сладкоголосую чушь о том, что Америка несет миру мир. Америка несет миру только себя — свои ценности. Она расширяется. Она не может жить иначе, чем расширяться. И нам от этого не уйти. Идиоты сенаторы создают комиссии по деятельности ЦРУ. Это все равно, что создавать комиссии против самой Америки. Они рубят сук, на котором все так уютно расселись. Они — дураки, Уайт, и вам это известно не хуже, чем мне.
— Известно, — кивнул Уайт. Он неожиданно почувствовал себя пожилым, усталым человеком. И ему так захотелось бросить все к чертовой матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19