- Да нормальные у них лица, - сказал Лозович. - Обычные серые лица обитателей Подмосковья. Не злые, а усталые, озабоченные... Чему им радоваться? Сами вокруг поглядите, есть тут чему радоваться? Мрак один...
- Да, да, да, - вдруг громко закричал Саша. - Мрак, мрак один... Темнота и мрак! И боль, жуткая боль... Меня ударили по голове, и мне было очень больно... А потом ещё били, били, постоянно били. За все - за то, что хочу есть, за то, что не так посмотрел, не то сказал... За то, что не знаю, как меня зовут, как моя фамилия... Все били, и бомжи, такие же, как я, и милиционеры, и обычные граждане... Я несколько лет так прожил, Владимир Игоревич... Из меня выбили все человеческое... Я постоянно хотел есть, мне было страшно холодно, я был всегда болен, у меня болели сердце, голова, живот, руки, ноги, происходили страшные рези в желудке от недоедания, от того, что я жрал всякую гниль... И постоянно били... Так я жил, пока меня не подобрала около своего дома Вера Петровна, святая женщина... - Он хлопал длинными ресницами, и из его небесно-голубых глаз по бледным щекам текли слезы. - Мне так с ней хорошо... Я наслаждаюсь каждой минутой общения с ней... А сегодня я убежал с вами из дома... Она заботится обо мне, она лечит меня, одевает меня...
- Вы же сами выразили желание, - возразил было оторопевший от этого пронзительного излияния души Лозович.
- Я сам, сам захотел помочь вам... Да, эту газету держала в руках злая женщина... От неё пахнет злом... Может быть, конечно, она и не злая, эта женщина, - вдруг поправил себя он, глядя в землю, - но сейчас она желает зла... Смерти желает... По крайней мере, желала в тот момент, когда держала в руках газету и тыкала в неё булавкой или иголкой..., - уточнил он, находясь в жутком нервном возбуждении.
- Чьей смерти? - никак не мог войти в его образ мысли Лозович.
- Смерти Бориса... А я не хочу, чтобы Борис умирал... Он молодой, он должен жить... Он мой сын... Сынок он мой, понимаете вы, Владимир Игоревич?!!
На сей раз он закричал настолько громко, что прохожие стали оборачиваться на них. А с правой стороны перрона к ним направился долговязый дежурный милиционер.
- Что тут происходит? - спросил он, хмуря жиденькие бровки.
- Не беспокойтесь, сержант, - взял его за руку повыше локтя Лозович. - Производится следственный эксперимент. Я полковник в отставке Лозович, в настоящее время предприниматель, директор ресторана. Помогаю своему находящемуся в больнице другу, частному детективу Савельеву вести дело о похищении людей. Этот человек болен...
- Документы ваши и его, - мрачно пробасил сержант.
Лозович протянул ему свои документы. Тот ознакомился.
- Теперь его...
- Нет у него документов, - яростно зашептал Лозович. - Он больной человек, я провожу...
- Пройдемте тогда со мной. Вы не сотрудник органов, у вас обычный российский паспорт, у него вообще ничего нет... А ну-ка, гражданин... сделал он шаг по направлению к Саше. И тут произошло то, чего Лозович никак не мог предполагать. При приближении милиционера Саша резко дернулся, словно ужаленный змеей и бросился бежать по перрону. Сержант припустился за ним. Лозович следом... Как раз в это время к перрону подошла электричка, следующая в сторону Москвы.
- Стой! Стой! - кричал сержант, почти уже догоняя на своих здоровенных ногах несчастного Сашу.
- Не надо!!! - кричал тот. - Не трогайте меня! Владимир Игоревич, помогите же...
Сержант уже хватал за рукав куртки Сашу, как Лозович ловким приемом сбил долговязого сержанта с ног. Тот мгновенно вскочил и вытащил из кармана пистолет. В это же самое время Саша нырнул в уже закрывающиеся двери электрички, и они захлопнулись. А Лозович с разворота выбил ногой пистолет из рук сержанта и закричал изо всех сил:
- Стоп-кран! Кто-нибудь, в электричке, рваните стоп-кран!
Но его уже никто не слышал. Электричка умчалась вдаль.
- Придурок, - процедил Лозович. - Придурок ты и дебил, будь ты проклят. - Он подобрал с земли пистолет и сунул его сержанту. - На, подавись, веди в отделение... Вылетишь с работы, я тебе это гарантирую...
- Это мы ещё поглядим, - отвечал сержант. - Сам сядешь за нападение при исполнении... А я делал то, что мне положено...
- Тебе положено старух с пучками зелени задерживать около станции и деньги с них вымогать, - рассвирепел Лозович. - А я точно сяду, и причем сяду за то, что тебя сейчас прикончу без всякого оружия... Попробуй только своей клешней до меня дотронуться... Забирай свою пушку и пошли... В МУР надо срочно звонить, мы с ними параллельно действуем, тут серьезное преступление совершено... А ты ходишь тут по перрону как маятник, вместо того, чтобы дело делать... А преступнику прикончить тебя дело совершенно плевое, это уж я тебе точно говорю. Подожди, дай-ка я позвоню со своего сотового, время нельзя тратить...
Он сунул было руку в карман дубленки за телефоном, но сержант крикнул, направив на него пистолет:
- Руки! Стрелять буду!
Тем не менее, из чувства осторожности решил воздержаться от каких-либо более решительных действий. Этот пожилой седой человек с огромным шрамом через половину лица действительно вызывал уважение и опасение... Он, держа пистолет наперевес, повел Лозовича к зданию вокзала.
"Что он может натворить в таком состоянии...", - с ужасом думал Лозович. - "Одних хотел спасти, и тех не нашел, и этого потерял..."
Из здания станции позвонили в МУР майору Молодцову, сержант удостоверился в том, что Лозович приличный и уважаемый человек и помогает правоохранительным органам, и отпустил его, мрачным голосом пробормотав нечто среднее между извинением и угрозой.
Владимир Игоревич, не зная, что ему делать, постоял в раздумье на перроне и вдруг увидел, что на его счастье почти сразу за предыдущей подходит следующая электричка. Он бросился к электричке и сел в первый вагон. А вдруг на какой-нибудь станции он обнаружит несчастного Сашу? Хотя он прекрасно понимал, что надежда на это крайне мала...
... А тем временем Саша трясся в предыдущей электричке в том же направлении... Состояние его было ужасно. Его трясло от страха, от тревоги, от ощущения опасности... Когда дежурный милиционер с бессмысленными круглыми глазами протянул к нему свою крепкую руку, ему стало так страшно, что он бросился бежать с жуткой скоростью. Неужели его опять будут бить? Сколько раз такие крепкие ребята с такими же оловянными глазами на вокзалах различных городов России били его, и кулаками, и ногами, и резиновыми дубинками... Он за год отвык от такого, и боялся повторения этого больше всего...
... Когда он оказался в электричке, до него с ужасом дошло, что он не знает ни адреса той женщины, у которой они остановились, ни её фамилии, только имя Наташа. Туда, на ничем не выдающуюся московскую окраину привезла его на такси ранним утром Вера, и до этого момента он не покидал пределов этой квартиры. Знал он только одно - фамилию имя и отчество Лозовича. Но как его найти? Опять же обратиться в милицию? Но милиции он боялся больше всего, у него не было документов... И он почувствовал жуткое чувство обреченности и отчаяния... Был ещё один шанс - слезть где-нибудь и ехать обратно на станцию Машкино, это название он помнил... Но ведь туда тоже было нельзя, из окна электрички он видел, что на перроне произошла какая-то заваруха, чуть ли не драка Лозовича с милиционером... Нет, туда нельзя, его бы там обязательно задержали...
Но что же делать? Что делать? Неужели опять начинается эта страшная жизнь бомжа? Нет, он этого не выдержит, больше у него нет на это никаких сил...
... И все же он решил выйти. Вышел через две остановки... Стоял на перроне и думал... Потом немного посидел на кривой скамейке, закрыв глаза... Дул теплый западный ветер, начавшийся было снегопад потихоньку утихал. На перроне было почти безлюдно - станция была маленькая. Редкие прохожие не обращали на него никакого внимания, и это было ему приятно, он боялся взглядов... Прямо за станцией был густой лес... Он сидел и глядел на этот лес... Сколько он так просидел, трудно сказать... А потом неожиданно для самого себя встал и пошел по протоптанной в снегу тропинке... Тропинке в никуда...
Снегопад в это время совсем уже утих... Он шел по тропинке и смотрел на огромные, покрытые снегом ели... Ему стало спокойно на душе... Какие-то неясные, покрытые пеленой времени воспоминания, словно навеваемые теплым совсем не декабрьским ветерком будоражили душу... В голове звучала старая песня, пришедшая откуда-то из далекого прошлого...
Вот он подошел к месту, где тропинка расходилась в три разные стороны... Куда идти дальше? Как в сказке. Направо пойдешь - смерть найдешь, налево пойдешь - ещё что-нибудь найдешь... Но он долго не раздумывал. Он пошел прямо...
Песня в голове зазвучала с какой-то особенной силой... Он вдруг почувствовал себя молодым... Он отчетливо понял, что бывал в этих местах... Сейчас, метров через двести должна быть большая поляна, на которой стоит огромный широченный дуб... Ему стало интересно, ошибется он или нет?
Он прошел примерно двести метров, и действительно - справа увидел большую поляну, на которой стоял кряжистый дуб... Подул порыв теплого западного ветра, и у него закружилась голова...
Воспоминания полностью овладели им. Он уже не соображал, что происходит в настоящее время. Он весь находился в прошлом...
... Смеющиеся лица друзей... Вот одно, усатое, румяное... "О чем, ты думаешь, Андрюха, глядя на этот вековой могучий дуб, покрытый молодыми зелеными листочками?" - звучал в ушах басок... И его ответ: "О бабах думаю..." - "Но почему?" - "А я всегда о них думаю..." И хохот в ответ...
"Андрюха..." "Андрюха..." Это ведь он к нему так обращался... А кто он? Ведь он его хорошо помнит... И помнит его дом, в котором они так весело проводили время... Он был тут где-то неподалеку... Но как его звали, этого парня? Нет... он не может этого вспомнить, никак не может...
... Так, они шли мимо этого дуба, дерево оставалось с правой стороны... И снова углублялись в лес... А дальше должен быть спуск, довольно крутой спуск... А потом подъем...
Дальше тропинка сменилась лыжней. По лыжне было довольно трудно идти, тем более, что она была не утрамбованная, а присыпанная снегом... И, тем не менее, он продолжал свой путь. Почему он туда шел, он и сам себе был не в состоянии ответить, ноги сами несли его туда... И он почему-то знал одно он должен туда идти. Он нужен там...
Одной из самых страшных сторон его жизни в качестве бомжа было ощущение своей полной ненужности, никчемности. Он стеснялся своего немытого, завшивевшего, покрытого коростой тела, он стеснялся есть, потому что не знал, для чего он это делает... Но ел жадно, по-звериному, потому что очень хотелось... Он прожил несколько лет в осознании своей никчемности... Он перестал быть человеком, он был каким-то куском грязи, барахтающимся под ногами у нормальных, сытых людей... Они шли мимо него, они спешили домой, к женам, мужьям, детям, дома было тепло, дома был уют, ванна, постель, сытный ужин... А он каждый день должен был лихорадочно соображать, что он будет есть, где будет ночевать... И это при том, что постоянно мучили головные боли, и припадки лютой невыносимой тоски... И страх, страх, страх... Прогонят, изобьют, обругают последними словами... Как только он смог выжить в таком состоянии?... И он ничего, абсолютно ничего не мог вспомнить из своей прежней жизни... Уцепиться было совершенно не за что...
В каком-то смысле он был совершенно нормальным человеком. Он боролся за свое выживание каждый день, как и другие такие же как он бомжи, он находил, где ночевать, он находил, что поесть, он знал, где можно заработать какие-то копейки, где можно поклянчить денег, где опаснее, где безопаснее, знал, что сказать ментам, когда его задерживали, знал, как уворачиваться от ударов кулаками и ногами, чтобы не повредили важные органы... Он постоянно обитал в теплых краях - Новороссийск, Геленджик, Краснодар, Сочи, и многие, многие другие города...
... Судьба занесла его в северную столицу... И на следующий же день преподнесла подарок - она подарила ему Веру Лим... Подарила спасительницу и благодетельницу... Все, что происходило после встречи с ней было сном, сказкой, волшебством... Он постоянно боялся, что это может закончиться...
Неужели и впрямь закончилось? Он не помнит адреса квартиры, где живет подруга Веры Наташа. Он не знает фамилию Наташи... Он не видел её мужа, который, по их словам, ранен и находится в больнице... Он вообще мало вникал в житейские разговоры людей, его это мало интересовало, его интересовала экзистенция - тепло, чистота, белоснежная постель, хорошая еда... А, видно, зря...
Да нет, в принципе, выход из положения найти можно. Он сумеет добраться до Петербурга. Он знает адрес Веры, он доедет... Сумел же он без документов доехать от Краснодара до Питера, что же - от Москвы не доберется? Нет, отчаиваться нечего...
...Но тревога не оставляла его, несмотря на то, что он постоянно успокаивал себя... Ему казалось, что вскоре в его жизни должны произойти какие-то новые перемены, должно произойти что-то очень важное, не то ужасное, не то, наоборот - прекрасное... Вместе с этим теплым ветерком на него веяло прежней, его первой жизнью...
... Его сердце яростно колотилось, щеки горели, руки тряслись... Запахи зимнего леса будоражили его... Тишина, молчание, покой... А где-то там... за спуском, за подъемом... Как он хорошо помнит эти места... Ведь все это происходило сравнительно недавно... Но как же он был тогда глуп и безмятежен... Его звали Андрей, точно, все его называли Андреем... И друзья, и она, Ядвига Козырь...
Он, спотыкаясь, шел по склону горки по неровной лыжне... А тогда было лето, и они, взявшись за руки, бежали с Ядвигой вниз...
Да, она была очень красива, она так нравилась ему... Распущенные по плечам белокурые волосы, высокий рост, длинные стройные ноги, и удивительные глаза - огромные, зеленые... И странная манера разговаривать, сильный акцент... И ещё запах, какой-то необычный запах, мало заметный на свежем воздухе, но очень характерный в замкнутом пространстве дома...
... Бревенчатый дом, связки лука по стенам, пучки каких-то сушеных трав...
... Он был здорово пьян, когда вошел в дом..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17