— Он говорит редко, но зря никогда не скажет.
— Так куда ехать?
— Московский проспект, — процедил Филипп сквозь зубы.
— Дай тебе Аллах, чтобы ты сказал правду, очередная ложь может тебе дорого обойтись, — сурово заявил Жорж, а затем снова надел на себя улыбку и тронул машину с места. «Опель» синхронно тронулся вслед за «Фольксвагеном».
Доехали довольно быстро. Две юркие иномарки лавировали между потоком машин на вполне приличной скорости. В машине царило полное молчание, лишь изредка прерываемое солеными выражениями Жоржа по поводу неумелых «чайников», мешающих ему ехать.
— Но храпеть ты здоров, Жоржик, — заметила ему Ника. — В жизни не слышала, чтобы люди так храпели… Не храпит, а стонет… Слушать страшно…
Филипп припомнил ночные стоны, но легкое разрешение этого вопроса мало порадовало его… Но вдруг он припомнил и детский плач… И странная догадка осенила его. Странная и обнадеживающая. Он умоляющим взглядом поглядел на Веронику. Та отвернулась и стала смотреть в окно.
— Сюда, — показал Филипп на восьмиэтажный кирпичный дом с правой стороны.
Машины повернули во двор.
— Позвони, предупреди, — приказала Филиппу Ника.
Филипп набрал номер друга.
— Стасик, — нарочито бодрым голосом сказал он. — Я около тебя. Буду буквально через несколько минут. Ты один? Хорошо… Планы немного меняются… Все объясню. Жди.
— Молодец, — похвалила его Ника. — Не так уж ты туп, когда дело идет о твоей собственной шкуре. Так… В квартиру этого Стасика идем мы с Филиппом, вы остаетесь в машинах. Жорж и ты караулите в подъезде.
— А может быть, и с тобой в квартиру, — предложил Жорж. — От этого гуся лапчатого всего можно ожидать…
— Ничего я не сделаю, — глядя ему в глаза, произнес Филипп. — Заберу деньги и отдам… Веронике Сергеевне.
— Верю, — сказала Ника. — Но в случае чего… Сумею отбиться от двух мужичков — дипломатика и коммерсантика. Это для старой Совы сущие пустяки.
… Филипп позвонил в дверь. Дверь открылась. На пороге стоял человек не менее двух метров роста с окладистой бородой и довольно зловещим обликом.
— Ты не один? — нахмурился он.
— Это моя родственница, двоюродная тетушка. Вероника Сергеевна. Слушай, Стас, давай по-быстрому, все планы меняются… Пройдем в комнату.
— Пройти-то мы пройдем, — произнес густым басом двухметровый Стас. — Только вот насчет перемены планов… Не нравится мне все это. Все продумали, все решили… И почему ты приходишь с какой-то там родственницей? — Он бросил неприязненный взгляд на Нику. — Наши дела это наши дела, и нечего кого-то в них вмешивать. Я тебе не пацан…
Они прошли в комнату.
— Вообще-то желательно говорить без свидетелей, — сказал Стас, бросая на Нику ещё более неприязненный взгляд. — Вы бы обождали пока вон там, — он указал ей своим бородатым подбородком на кухню. — А мы бы с ним побеседовали…
— Невежливый вы какой-то господин, не знаю, как вас там звать-величать, — спокойно ответила Ника. — Никакого уважения к женщине. Гоните меня, понимаете ли, на кухню… Нехорошо…
— Знаете что? — вдруг взорвался Стас. — Нечего мне в моем доме мораль читать! И никакая вы для меня не женщина. Вы лицо, явно мешающее деловому разговору. И судя по вашим наглым заявлениям, мешающее сознательно. Что-то я не слышал от Филиппа ни о какой двоюродной тетушке. Идите на кухню, а если не хотите на кухню, идите сюда, в комнату, а мы с ним закроемся на кухне… Не раздражайте меня, у меня и так нервы на пределе…
— В наше время у всех нервы на пределе, — спокойно возразила Ника. — И странно такое слышать от мужчины вашей внешности и комплекции. Раз мы пришли с Филиппом вместе, значит, для этого есть веские основания… И поскольку мы перешли на враждебный тон, скажу без обиняков — у нас есть сомнения в вашей порядочности, и мы с Филиппом просим вас просто-напросто отдать нам деньги, которые были вам препоручены, и мы немедленно уйдем восвояси, чтобы не раздражать вас. А вы займетесь своими личными делами…
У Стаса округлились глаза, и он бешеным взором окинул молчащего и переминающегося с ноги на ногу Филиппа.
— Ах вот оно что, — процедил он. — Вот оно как… Я понимаю, что тут происходит… Тебя, голубчик мой, взяли в оборот… Но если ты такой лох, то не считай всех такими, как ты… И прошу вас обоих убираться отсюда. Никаких денег у меня нет, никто мне ничего не давал, а вас я знать не знаю и не хочу знать… Прошу! — Он сделал шаг по направлению к Нике и показал своей могучей ладонью на дверь.
— Ты что, Стас, обалдел, что ли? — промямлил бледный как полотно Филипп. — Ты давай… не того… Отдавай деньги, и все тут…
При этих словах Стас молча открыл входную дверь, схватил Филиппа за шиворот и сильно вытолкнул его на лестничную клетку.
— Вам тоже помочь? — ехидно осведомился он у Ники.
— Да нет, я сама, — ничуть не испугалась его устрашающего вида Ника. Она медленно пошла к выходу, а, уже стоя на пороге, резким движением вытащила из кармана перцовый баллончик и пустила струю газа в глаза Стасу. А затем сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула… Стас схватился обеими руками за глаза и застонал от боли. Носком острого сапога Ника ударила его под коленную чашечку, и Стас застонал снова.
А в это время снизу уже на всех парах мчался Жорж.
— Пошел в квартиру! — крикнула Филиппу Ника и обеими руками втолкнула Стаса в его обиталище. Сразу за ним ворвался и Жорж, а затем и Филипп. Ника захлопнула дверь.
— Это рэкет! Рэкет! — орал Стас. — Это бандиты! Ну и сволочь же ты, Рыльцев! Сволочь продажная!
Жорж стремительно бросился к великану и ударил его снизу кулаком в челюсть, да так удачно, что тот грохнулся на затылок. Противник прыгнул на него и начал душить.
— Ты что, драный козел? — шипел Жорж. — Ты что тут затеял, козлятина? Придушу!
— Отдай деньги, Стас, — чуть не плакал Филипп. — Все равно, отдашь… Не искушай судьбу!
— Ключ от сейфа в кармане брюк, — процедил Стас, воя от нестерпимой рези в глазах. — Ну и паскуда же ты, Рыльцев…
— Это, пожалуй, единственное, в чем мы с вами согласны, наш бородатый и могучий соперник, — усмехнулась Ника, полезла в карман его брюк, вытащила ключ, а затем открыла им железный сейф, стоящий на письменном столе. Вытащила оттуда маленький портфель.
— Так… Вот и кружановские денежки, — удовлетворенно произнесла она. — Будем пересчитывать. Сколько тут должно быть, Филечка?
— Пятьдесят три тысячи долларов.
— А сколько брал за услугу этот господин?
— Двадцать тысяч.
— И всего-то с тридцатью тремя тысячами ты собирался удрать за кордон? — хмыкнула она. — Долго бы ты там не продержался с твоими-то волчьими аппетитами.
— Все лучше, чем здесь, либо с вами, либо за решеткой, — процедил Филипп.
— Тоже верно, — согласилась Ника. — Но не вышло, с каждым бывает.
Она долго считала деньги, а Жорж тем временем продолжал сидеть верхом на стонущем гиганте, умело надавливая ему на болевые точки.
— Точно, как в аптеке, — констатировала Ника, закончив пересчет. — Неужели вы правда дипломат? — подивилась она на лежащего на спине и кряхтящего Стаса. — Никогда бы не доверила внешнеполитические вопросы таким скотам, как вы. Впрочем, в нашей стране давно уже кухарки управляют государством. И изумительно управляют, так что и ваш статус неудивителен. А я бы вас и в охранники не взяла. Оставь его, Жорж, что расселся, как на кресле? Ехать пора…
Жорж встал и отдышался, потер руки.
— Кстати, Стас, не знаю, как вас там по отчеству, — сказала Ника. — Не вздумайте заявлять в милицию. Ваш друг украл эти деньги у своей жены, а вы согласились переправить краденые доллары за кордон. Так что оба вы подпадаете под определенные статьи Уголовного Кодекса. Это вам запросто докажет адвокат Алисы Кружановой господин Цимбал. Правда, Филиппу бояться таких скромных статей нечего, он давно себе на пожизненное наработал, — подмигнула она Филиппу. — А вы можете крупно подзалететь, Стас, да как вас по отчеству, наконец? Неудобно как-то такого солидного господина, дипломата называть, как пацана Стасом.
— Никак, — огрызнулся Стас, не открывая глаза и лежа на полу на спине. — Стас, и все… Убирайтесь вон! Взяли деньги, ещё мои до кучи прихватите, лежат в столе, две пятьсот кровно заработанных. Вы бандиты, вам и карты в руки. Ваше время пришло!
— Это ваше время пришло, время вороватых чиновничков, — возразила Ника, и голос её приобрел ледяные нотки. — Сколько воруете вы, никакой мафии и не снилось. И не станем мы брать ваших якобы кровно заработанных денег. Напротив, за нанесенный вас моральный и материальный ущерб мы должны вам… Полагаю… Даже не знаю, сколько. Как думаешь, Жорж?
— Пятьдесят пять долларов, — ни секунды не раздумывая, выпалил Жорж.
— Да нет, маловато…. Скупой ты какой… Давай посчитаем — перцовый баллончик, удар под коленную чашечку, удар в челюсть, болевые твои дурацкие приемы…. Полагаю… восемьдесят один доллар. Причем, за счет господина Рыльцева, как источника всех бед. Есть у тебя деньги, Филипп?
— Какие деньги? — огрызнулся тот. — Сами же мой кейс забрали из машины, забыли, что ли? Там семь тысяч сто долларов было…
— Ну, врешь…, — покачала головой Ника. — Там было семь тысяч восемьдесят один доллар. Все-то ты стараешься урвать, обмануть… Хоть на немного, но обмануть… Семь тысяч я оставила дома, а восемьдесят один доллар взяла с собой. И оставляю их тут, в этом гостеприимном доме, на лечение господина дипломата. Протрите глаза, но не промывайте их водой, а то хуже будет. А так скоро пройдет. Ладно. Деньги на столе, а нам пора… Надеюсь увидеть вас когда-нибудь министром иностранных дел, господин Стас. Привет стране Суоми! Уезжайте поскорее, а то там без вас никак не обойдутся… Как же, однако, финны должны быть благодарны старику Ленину за то, что у него не хватило сил сделать их энной по счету союзной республикой, а то бы мы там навели шорох… Один вороватый Стас чего стоит, а если их много, нас то есть, тогда как? … Весь мир разрушим, а затем… Что, кстати, должно быть затем, никогда не могла понять — пожала плечами она. — Только теперь потихоньку начинаю соображать, и поэтому нахожусь в постоянном стрессе. Ладно, хватит болтать. Пошли!
… — Ну что, дорогой Филипп Игнатович Рыльцев? — внимательно поглядела на него Ника, сидя рядом с ним в машине. — Деньги у нас, тебе из них не достанется ни копейки, пора приступать к финальной части этой комедии…
14.
… — Да выпустите меня отсюда, наконец! — кричал Рыльцев, барабаня в железную дверь ангара. — Я есть хочу! Вы не имеете права! Я пожилой человек, мне семьдесят пятый год идет! Поимейте совесть!
Он неоднократно принимался за штурм железной двери, но за ней стояла зловещая тишина. Сколько он провел тут времени, он и сам не знал, но, наверняка, не менее двух суток… Кружилась голова, в желудке были страшные голодные рези, слабели руки и ноги… Он ложился на холодный пол, лежал там некоторое время, а затем снова бросался на железную дверь.
— Выпустите меня!!! — надрывая горло, кричал он. — Я согласен на ваши условия! Я согласен! Согласен! Согласен!
Когда он повторил это магическое слово не менее раз двадцати — тридцати, железная дверь стала потихоньку открываться.
— Чего орешь? — пробасил верзила с маленькой как у динозавра коротко стриженой головой и поросячьими глазками почти без ресниц и без бровей.
— Чего ору, говоришь? Жрать хочу, выйти отсюда хочу! Мне семьдесят пятый год идет! У меня кончился даже валидол! Совесть поимейте!
— Да ладно тебе, — зевнул верзила. — Чего нет, того нет… — А насчет пожрать, это можно… Это нам запросто. — Он вытащил из кармана кожаной куртки кусок мягкой белой булки и протянул её Рыльцеву. — На-ка вот, пожуй от души, горемыка…
Рыльцев хотел было облить недоумка ушатом холодного презрения, но вместо этого выхватил у него кусок отъеденной им булки и стал жадно жевать.
— Ладно, я пошел, — широко зевнул верзила. — А насчет валидола я пошурую, есть тут у нас один больной-притворной, глядишь, у него в штанах и завалялась таблеточка. С похмелюги он их сосет, помогает, говорит, — заржал он.
— Да не нужен мне твой валидол — закричал Рыльцев. — Мне нужна свобода! Я хочу домой!!! Я согласен на условия, согласен!
— На чьи условия?
— На условия Ники… Да что вы придуриваетесь, в конце концов?!!!
— Заткни свою пасть! Не знаю я никакой такой Ники! Мозги только полощешь, старичман!
— А какого рожна я тут сижу? — продолжал возмущаться Рыльцев с набитым мягкой булкой ртом.
— Сидишь, значит, надо, — криво усмехнулся верзила. — А мне что? Мне приказали, я караулю, прикажут — выпущу… А прикажут — порву, — счел нужным добавить он, снабдив эту ремарку лошадиным гоготком.
— Да кто твой начальник, пахан, бугор, как там у вас? — настаивал Рыльцев, тем временем полностью уничтожив мягкую булку.
— А хрен его знает? — пожал плечами верзила. — Их много паханов, один я погулять вышел… Вернее, наоборот — не вышел… Торчу тут, мать твою… А ты жучара, как я погляжу… Хорохоришься, будь здоров… Где-то я твою морду видел…
— В кино видел, в кино, я Рыльцев, народный артист СССР, я двадцать семь фильмов снял, и в сорока снялся…
— Точно, — сообразил верзила. — Только постарел ты здорово… Точно… Недавно по телику показывали старый сериал про гражданскую войну… Так ты там комиссара играл, который орал «Ни шагу назад! Всех постреляю!» И маузером здоровенным махал… Надо же, какие люди… Заводной ты мужик, юморной… Всех, говорит, постреляю!!!
— Ну, вот видишь, — обрадовался своей популярности в среде уголовных элементов Рыльцев. — Так и выпусти меня отсюда… Чего держать? От меня никакого проку нет, фильмов не снимаю, денег нет… У нас просто с Никой старая разборка, не поладили двадцать лет назад, неразделенная, так сказать, любовь… А теперь она стала крутая, решила отомстить…
— Да какая там Ника? — не понимал верзила. — А отпустить я не могу, я бы отпустил, так ведь порвут…
— Ну хоть закурить тогда дай…
— Это можно, кури на здоровье, артист… И я с тобой покурю, буду потом хвастаться, что с тобой курил… А если пристрелить прикажут, тем паче буду хвастаться…
Он протянул Рыльцеву пачку «Парламента» и дал прикурить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22