Но тот попытался сделать это ещё раз. Рыльцев увернулся снова. Тогда Навроцкий снова обмяк, сел прямо на бетонный пол и зарыдал.
— Я слыхала, что ты клянчил у Филиппа роль в фильме его отца, — с презрением произнесла Ника. — Это правда?
— Но я же не знал, я не знал, — рыдал Навроцкий. — Я бы его, гада, задушил собственными руками. Аленушка моя, девочка моя… Бедная моя девочка… Росла без матери, все на мне… Я её кормил, водил в садик, в школу, стирал ей, готовил…
— Вообще-то, как я слышала, это делала твоя Надя, — возразила Ника. — И я, в принципе ей очень за это благодарна. Да и ты отблагодарил её, вышвырнув вон из дома…
— Где этот гад? Где он? Поехали к нему! Я лично должен убить его! — крикнул Навроцкий, поднимаясь с пола.
— Вряд ли он даст тебе так запросто себя убить, — усмехнулась Ника. — Да и не достать тебе его. Он должен вылетать в Берн за покойными Кружановыми. А прилетит, побазаришь… Будет время.
— Эх, Ника, Ника, какая ты стала…, — почти стонал Навроцкий. — А тем не менее, красивая еще… Стройная… Одета модно…
— Доказательства?! — очнулся, наконец, от шока и Рыльцев. — Какие имеете доказательства преступления Филиппа? Я не верю, ни единому вашему слову не верю…
— Доказательства железные. Стопроцентные доказательства, Игнатий, будь спокоен. Два живых свидетеля, которые в любую минуту дадут показания против твоего сына. А поэтому заткни свою пасть, пока тебе её не заткнули другие. Ты сейчас не в Доме кинематографистов, не забывай это, — сузив глаза, произнесла Ника. — И твоя поганая жизнь зависит от меня…
— Ну раз так, пусть… Пусть… Пусть подвергнется справедливому возмездию, — картинно взмахнул рукой Рыльцев. — Я его этому не учил!
— Ты учил его подлости, учил его всегда думать только о личной выгоде… А уж твои уроки он использовал на все сто… Раз ему было надо, он пошел и на страшное преступление. Ради денег, ради выгоды… Такие-то они дела, дорогие ребятишки, ум, честь и совесть нашего искусства…
Навроцкий опять поник, присел на пол и тихо стонал, обхватив голову руками.
— Хватит скулить, Навроцкий, — сказала Ника. — Противно на тебя смотреть. Ты же мужчина, как-никак… Эй, ребята! — крикнула она. — Отвезите его домой, не могу больше с ним общаться. Как это я тебя любила, ума не приложу, вот уж дура-то была…
В ангар вошли двое ребят и молча встали рядом с сидящим на корточках Навроцким.
— Вставай, Петрович, и катись отсюда. Только учти — сиди тихо и не рыпайся. Твои заявления никто не примет — ни МВД, ни прокуратура, твой номер самый последний.
— Ника, — прошептал он. — Ты-то как? Чем занимаешься? А… Хотя понятно, пробил твой час…
— Пробил, пробил, а может быть, ещё и не пробил. Час Совы наступает ночью, а пока, как видишь в дверном проеме, белый и довольно солнечный день… Все, хватит базарить, уматывай отсюда… Не могу больше на тебя смотреть, тошнит…
Навроцкого вывели из ангара. Ника молча смотрела на Рыльцева.
— Чего вы хотите от меня? — тихо спросил Рыльцев.
— Я от тебя ничего не хочу. От тебя хочет компенсации Наташа, которую ты ограбил…
— Ты и про это знаешь?
— А как же? Конечно, знаю. Она же была единственной, кто не бросил меня тогда, кто писал мне письма, кто помогал моей бедной матери. А ты умудрился оттяпать у неё квартиру после того, как твоими усилиями Леня Садовников был выдворен из СССР. Его квартира досталась твоей очередной жене, а Наташа, только что выписавшаяся из квартиры матери и не успевшая прописаться у Лени, была оттуда попросту вышвырнута. И сколько она не ходила по инстанциям, всюду натыкалась на отказ, что она против ума, чести и совести советского искусства? Ведомственная квартира-то уже была предназначена, сам знаешь, кому… А за это время умерла и её мать. Так что она осталась вообще без площади, мыкалась по углам, и только значительно позже переехала в комнату в коммуналке на улице Чайковского, выйдя замуж за Родиона. То, что Леня умер в Париже от рака в страшной нищете, ты, разумеется, знаешь? Впрочем, ты всегда узнаешь все самым первым.
— И чего же ты хочешь?
— Темнить не стану, хочу твоей квартиры на Тверской с видом на Кремль. Она достанется Наташе и Родиону. И дом твоего сына во Владимирской области тоже. Ты душил Леню Садовникова всеми возможными и невозможными методами. Но как ты помог ему отправиться в длительную командировку в Париж, а потом организовал такую травлю, что его лишили советского гражданства — это просто шедевр… Это лучшее твое произведение… И, главное, не только из-за обычной ненависти и зависти бездари к таланту, но и из-за того, чтобы вселить свою очередную брошенную жену в ведомственную квартиру Садовникова. Органическое сочетания приятного с полезным. Так что, пришла пора рассчитываться, Рыльцев. Хочу квартиры и дома…
— В обмен на что? На свободу Филиппа?
— Да одурел ты, старый, совсем, что ли? При чем тут твой ублюдочный сынок? В обмен на ТВОЮ свободу… Тебя же сейчас тут на куски порежут, только я глазом моргну… А я, полагаешь, за жизнь своей злодейски убитой дочери и несостоявшегося внука, возьму с тебя квартиру для подруги? Ну и идиот же ты, как я погляжу!
— И как мы это сделаем?
— Поедем к нотариусу, подпишешь дарственную. И выпишетесь с женой из квартиры. Не боись, останетесь в центре, на улице Чайковского будете жить, в коммуналке. В комнате Родиона. Там соседи, правда, не лучшие, уголовничек один проживает и ещё буйно помешанная старуха, поэтому оттуда Наташа с Родионом и съехали. Сейчас в той комнате таджикская семья беженцев проживает, пятеро детей… Сам понимаешь, комнатушка не в лучшем состоянии, обосрано все, обои отодраны, мебель поломана… Но, ничего, говорят, скоро риэлтеры скупят старые квартиры в центре, а вам дадут по квартирке в спальных районах. Там и закончишь свой век…
— А если я не соглашусь? — набычился Рыльцев, воочию представив себе мрачные перспективы.
— Тогда закончишь свой век тут, в этом славном ангаре, — спокойно констатировала Ника. — Закроем тебя тут, и все… С голоду сдохнешь… И не жалко тебя ничуть.
— Сдохну, так сдохну, — твердо заявил Рыльцев. — А к нотариусу не поеду…
— Как знаешь, — пожала плечами Ника и пошла к выходу. Дверь с лязгом захлопнулась и послышался звук ключа в замке. Рыльцев остался в кромешной тьме…
12.
— Дашенька, доченька моя, — плакала и одновременно смеялась Алиса, целуя дочку. — Наконец-то, мы снова вместе… Как она, Лариса Юрьевна? Не капризничала, не болела?
— Да нет, Алиса, все нормально. Мы очень хорошо с ней жили… Да и помощниц тут полным-полно, каждая занимается своим делом.
— А Филипп? — вдруг побледнела Алиса, и глаза её стали злыми и колючими. — Он был здесь?
— Был. Незадолго до того, как тут был произведен обыск… Кстати, работники прокуратуры составили тщательную опись всего имущества. Так что теперь ничего нельзя брать, продавать…
— Наличные деньги в доме были?
— Нашли только пять тысяч долларов. Они очень удивлялись этому обстоятельству, что в доме такого человека, как Кружанов, нашлась только такая малая сумма…
Алиса горько усмехнулась.
— Думаешь, Филипп взял? — поняла её усмешку свекровь.
Алиса только пожала плечами.
— А как же папа и мама? — спросила она.
— Два часа назад в Швейцарию вылетел заместитель Павла Николаевича. Завтра он вернется обратно и привезет…
— Андрей Антонович?
— Нет, другой, Курышев, кажется… А Андрея Антоновича, я уже говорила, сегодня вызывают на допрос к следователю в Генеральную прокуратуру. Вообще, творится что-то страшное, Алиса…
— Эх, Лариса Юрьевна, страшно то, что погибли папа и мама. А все остальное — чепуха. Пусть у нас конфискуют все. Лишь бы моя дочка была рядом со мной. Я теперь понимаю, что это значит…
— Почему именно теперь?
— Потому что я очень много узнала и поняла за сегодняшний день. И главное, что я поняла, что ценнее наших детей для нас нет ничего. А Филипп… Единственное, что я хочу — это никогда его больше не видеть…
— Но почему? Объясни. Как-никак, он мой сын.
— Да? Кстати, он в свое время предал и вас и вернулся в отцовский дом. Но дело не в этом. Вы знаете, сейчас мне кажется, что я сплю и вижу какой-то нелепый, сюрреалистический сон… И самое страшное, что именно в этом сне я и прожила всю свою жизнь, по крайней мере, взрослую жизнь, за какой-то пеленой, завесой. Жила впотьмах, ничего не зная и не понимая… Жизнь представлялась мне счастливой и безоблачной… А теперь передо мной разверзлась бездна…
— И все же?
— Позднее, Лариса Юрьевна, немного позднее…
Они занялись обычными домашними делами, которых, несмотря ни на что, в доме было очень много. А вечером их ждало новое потрясение…
Позвонил один из сотрудников Кружанова и сообщил, что Андрей Антонович Шафран был арестован прямо в кабинете у следователя Генеральной прокуратуры и препровожден в Бутырскую тюрьму.
— Господи, Алиса, что нам делать? — всполошилась Лариса Юрьевна.
— А ничего не делать, просто жить, и все. Нас с вами не арестуют, не за что. Единственное, чего я хочу, так это уехать из этого опечатанного особняка и жить в квартире, которая принадлежит лично мне, в которой прописаны и я, и моя дочка. А здесь все давит, гнетет…
К вечеру они собрали самое необходимое и выехали в Москву на Арбатскую квартиру Алисы. Многочисленную прислугу пока попросили остаться в особняке. Из квартиры Алиса позвонила адвокату Кружанова Цимбалу и просила его утром приехать к ней домой.
— Жуткие дела творятся, Алиса Павловна, жуткие, — сказал ей Цимбал. — Только что я узнал, что подал в отставку вице-премьер. Да, господин Крук одерживает победу над покойным Павлом Николаевичем… Но, ничего, я буду отстаивать ваши интересы до конца. Я уже был в Бутырской тюрьме, куда препроводили Андрея Антоновича, и буду также отстаивать его интересы. Хоть это и довольно сложно. Как выяснилось, очень рисковым и неосторожным человеком был покойный Павел Николаевич, высоты брал с наскока, ничего не боясь и не подстраховываясь… Рассчитывал на поддержку в высоких кругах. А вот оно как оборачивается… Извините за нескромный вопрос, Алиса Павловна, как у вас с наличными деньгами? Вы примерно знаете, сколько стоят мои услуги?
— У меня есть счета в нескольких банках на вполне приличную сумму. Не считайте меня, в конце концов, за полную идиотку, — холодно произнесла Алиса. — Меня почему-то все держат то ли за круглую дуру, то ли за блаженную…
— Да извините пожалуйста, не берите все так близко к сердцу… Завтра утром я буду у вас. И то, что принадлежит лично вам, так вашим и останется, это я обещаю твердо…
… Сама того не желая, Алиса оказалась втянута в водоворот событий и вынуждена была заниматься делами, о которых в прошлом, за спиной могущественного отца, и понятия не имела. Но рядом была дочь, и она должна была жить сыто и достойно. А для этого нужны были деньги… И за них теперь, оказывается, надо бороться…
… Через день из Швейцарии были доставлены тела Павла Николаевича и Светланы Михайловны. Еще через день они были похоронены на Ваганьковском кладбище. Народу собралось довольно мало. Были Алиса, Лариса Юрьевна, несколько наиболее преданных сотрудников Кружанова, адвокат Цимбал. Звонили Рыльцеву, но его молодая жена с тревогой сообщила, что он, с тех пор, как поехал в клинику к Алисе, больше дома не появлялся. От Филиппа также не было ни слуху, ни духу.
— Все в порядке, — шепнула Цимбалу Алиса. — Все совершенно в порядке вещей. Крысы бегут с тонущего корабля.
— Только они не учитывают одного обстоятельства, — ответил Цимбал. — Что ещё не вечер, и посмеется тот, кто смеется последним.
Выяснились обстоятельства гибели четы Кружановых. Действительно, все походило на нелепую случайность. Хотя были некоторые моменты, которые заставляли задуматься. Именно в то время, когда машина ехала в аэропорт, на мобильный телефон Павлу Николаевичу раздался звонок, в котором ему сообщили, что им всерьез заинтересовалась Генеральная прокуратура. Затем последовал ещё один звонок, в котором непонятно кто сообщил неизвестно что, но факт, что нечто крайне неприятное. Кружанов сильно разнервничался и выругал водителя за то, что он едет слишком медленно. Тот стал обгонять ТИР, и машина перевернулась. Об этом рассказал единственный оставшийся в живых из находившихся в машине телохранитель Кирилл. Он был доставлен из Берна и в настоящий момент находился в довольно тяжелом состоянии в институте Склифосовского.
— Ладно, папа и мама, пусть земля вам будет пухом, — тихо произнесла Алиса, кидая в могилу горсть земли. — Спите спокойно. А мы уж тут как-нибудь разберемся…
На следующий день она поехала в больницу к телохранителю. Уговорила врача пустить её к нему.
— Ну что, Кирюша, — подсела к нему Алиса. — Расскажи, как все это было. Да поподробнее, пожалуйста, не упуская ни одной мелочи. Особенно меня интересует второй телефонный звонок.
Все лицо у Кирюши было в пластырях и бинтах. Он с трудом шевелил сломанной челюстью.
— Второй-то? — переспросил он. — Павел Николаевич побледнел, услышав что-то, крикнул в трубку: «Быть того не может!» Потом слушал, кивал головой. Я сидел на переднем сидении, но поглядывал на него искоса. Потом произнес: «Вот сволочь! Вот мерзавец! Убийца! И такого человека мы впустили к нам в дом!!!» Светлана Михайловна встревожилась. «Что случилось, Паша?» — спрашивает. А он ничего не ответил и как закричит на Виталика: «Что так медленно ползешь?! Мы таким образом и на рейс опоздаем. Давай быстрее!» Виталик и рванул, обгоняя ТИР. Остальное, наверное, знаете, машина перевернулась. Виталик и Светлана Михайловна на месте, насмерть… А меня и Павла Николаевича отвезли в клинику. А там уж он… Сами знаете…
Алиса глядела куда-то в стену, о чем-то напряженно думая.
— Понятно, Кирюша, понятно… Все мне теперь понятно… Спасибо, что остался жив и что все запомнил. Выздоравливай скорее. Тут тебе фрукты, конфеты, печенье, соки… Пока!
Алиса вышла из палаты и прошептала:
— Воистину, в этом мире человек человеку волк. И каждый должен бороться только за себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22