-- Только приключения на свою задницу.
...Вронский, возвратившись в Управление, тут же позвонил главному прокурору и попросил того о встрече. Когда она состоялась, он изложил факты, и озадачил прокурора тем, чтобы УФСБ и РУБОП выделили в его распоряжение оперативников.
-- Сколько тебе нужно, столько и получишь, -- заверил Вронского прокурор.
-- Не менее сорока человек...
-- Ну это ты, парень, несколько загнул. Что они будут делать -- сидеть у тебя в приемной?
-- Они будут у меня пахать, рыть носом землю...Дайте мне сто сорок человек и я всех озадачу. Слишком велик риск грандиозного теракта.
-- Да на тебя уже работают все силовые структуры области...
-- А толку?
-- А это, извини, зависит от тебя. С чего начнешь?
-- Уже начал. Если отыщем человека в черной бейсболке с велосипедом, считай, полдела уже сделано. Через него выйдем на других. Исполнителей.
-- А почему ты думаешь, что этот парень с велосипедом не относится к числу исполнителей?
-- Потому что он на велосипеде и курит "Приму"...Он -- звонарь, второстепенная шестерня и не более того. Возможно, оказывает кому-то мелкие услуги. Во всяком случае, это статист, но из таких, которые могут пойти на все... И потому мы его заловим.
-- Как бы я хотел, Володя, быть таким же уверенным в себе, как ты, а то меня совсем сомнения заели. То ли завод взорвут, то ли резиденцию губернатора...
-- Губернатор им не нужен. Террористы тоже умеют считать и они большие прагматики.
-- Ну что ж, -- сказал главный прокурор, -- раз ты все о них знаешь, иди, разыскивай. Ни пуха тебе ни пера...
11. Волгоград. Следователь Вронский выходит на след.
Михайло позвал сидящего на крыльце и лузгающего семечки Сергея. Они пошли в сарай, где под копной сена лежали мешки, пузатые словно откормленные поросята.
-- Бери за углы, -- сказал Сивко, -- и не роняй.
Когда все четыре мешка оказались в избе, Сивко велел напарнику сходить погулять.
-- Далеко не ходи, скоро понадобишься.
-- Тогда дай на пару затяжек, а то скучно просто так шляться по улице.
Михайло достал кожаный кисет и отсыпал Сергею в ладонь горсточку растертой анаши.
-- Не жмись, хохол, говна жалко?
-- Тебя, придурка, жалко. И так чуть маслы передвигаешь.
-- Да это у меня такая походка, дед так ходил.
-- А моего деда твои москали забротали и в НКВД поставили к стенке. И еще трех его братьев и невестку.
-- И теперь ты мстишь за них?
-- Я нахожусь на войне и потому никому не мщу. Иди на улицу, здесь курить нельзя.
Сергей вышел и отправился в сад. По ходу сорвал несколько переспевших груш и, войдя под шатер смоковницы, улегся под ней. Ему было хорошо. Даже очень хорошо. Курил, наркота начинала щекотать душу, а он, уставившись в небо, на котором кроме синевы ничего больше не было, взирал в ее непроницаемую бездонность. И рисовались ему быстро и хаотично сменяющиеся картины, которые необъяснимо ласково щекотали все его нутро. То, что делает Михайло, его как-то не волновало, хотя и дураку было понятно, что тот готовится сотворить. Но ему было все равно, ибо жизнь в данном виде и образе, которая предстала перед ним, меньше всего вызывала в нем сочувствия. И люди, которые жили сами по себе, обходясь без него, были для него не более, как некие механические абстрактные предметы.
Сергей задремал и приятность явная перешла в приятность сонную, что в тысячу раз было приятнее и сказочнее всего остального. Какие-то прекрасные сине-золотые видения поплыли перед его очарованным взором: солнечная предзакатная широта мира сладостно сочеталась с зелеными купами огромных, до небес, деревьев.
И в этом великолепии до его слуха донесся скрежещущий голос: "Вставай, маскаль, пора работать". Он открыл глаза: над ним столбом застыл Михайло. Он лузгал семечки и шелуху сплевывал прямо на лежащего и пока ничего не понимающего Сергея.
-- Хватит валяться, пора працювати, -- проговорил Михайло и, развернувшись, пошел в избу. Когда туда явился Сергей, Михайло, стоя у поставленных на попа мешков, сказал:
-- Ты что-то балакал насчет машины, -- он бросил на стол несколько сторублевых купюр. -- Сходи в город и найми тачку. Потом съездишь на оптовую базу и купишь десять мешков сахара...
-- На хрена тебе столько сахара? Рехнуться можно, -- зырнул: на столе уже не было ни весов, ни взрывателей. Сергей заметил, что бок одного из мешков как-то странно выпячен, и форма этого выпирающегося предмета очень напоминала форму брикета с иностранными надписями. Он постарался отвести от мешка взгляд быстрее, прежде чем это мог заметить Михайло. Тот в это время доставал из пиджака сложенную вчетверо карту Волгограда.
Сергей был у порога, когда украинец его окликнул:
-- Водилу бери молодого, и попроси его поменять номера машины на наши...Объяснишь... Скажешь, что боишься таможни. Дашь две тысячи карбованцев...
-- А при чем тут возраст?
-- Старики любопытные, с пацаном легче договоритися.
-- Ты имеешь в виду и меня?
-- Тебе в этой жизни ничего не надо, кроме горилки и наркоты. И ты никому не нужен. И это для нас обоих оптимально.
Сергей потер нос, словно только что его по нему крепко щелкнули.
-- Ну ты, хохол, и даешь. Не пойму я тебя, что-то ты тут темнишь...
-- Машину подгонишь к палисаднику.
-- Там же цветы, мак дозревает. Лучше я подъеду к сараю, со стороны поля.
Михайло положил на Сергея тяжелый мутный взгляд и напарник понял -дискуссии не будет.
Привязав бечевкой к раме велосипеда завернутые в газету номерные знаки и, засунув штанины в носки, чтобы их не цепляла цепь, он отправился в сторону города.
Первые приятности от приема анаши прошли и он чувствовал себя опустошенно и неуютно, а потому вяло вертел педали, прислушиваясь к стрекоту цикад. Впрочем, он даже не прислушивался, звон от них сам назойливо лез в уши, усугубляя в голове и без того порядочный хаос. Как-то боком, по касательной с этим хаосом, промелькнула мысль о предстоящей зиме, которая всегда была для него сущим наказанием, как, впрочем, и для многих других бичей Волгограда. Но эта темная мыслишка не слишком долго задерживалась в его голове, тем более впереди он увидел приближающийся грузовик. И он, не останавливаясь, махнул тому рукой, мол, тормози, есть дело. Машина остановилась, подняв облако пыли, и Сергей подъехал к кабине. Он оперся одной ногой о подножку и через форточку начал переговоры с водителем. Это был средних лет человек, в синем берете и с зажатой в прокуренных зубах папиросой.
-- Короче, -- сказал водитель, -- куда и что надо везти?
-- Сначала съездим на базу...купить сахару, потом махнем с ним на хутор Соломинки.
Водитель задумался, его лицо ничего не выражало.
-- Да на это уйдет полдня, а меня ждет халтура...
Он явно торговался.
-- Говори, сколько? -- спросил Сергей.
-- Двести и ни рубля меньше, -- шофер взглянул на часы. -- Уже шестой час, какая может быть база?
-- Она до семи, успеем.
-- Тогда сначала гони бабки.
Сергей вытащил из кармана деньги и отсчитал двести рублей.
Такая быстрая удача вдохновила его, тем более в уме он уже прикинул, что на сэкономленные рубли сможет купить себе пару бутылок вина. Отвязав от рамы велосипеда номера и положив их на задний скат, он закинул велосипед в кузов, а сам с номерами залез в кабину. Но когда он попросил водителя заменить их, тот широким жестом распахнул дверцу, где сидел Сергей, и негромко приказал:
-- Выметайся, мне здесь только уголовщины не хватало...
Сергей спрыгнул на землю, поднятая пыль плотно укутала его самого вместе с кабиной. Он обогнул капот, подошел к водителю и стал рассказывать ему легенду о происках таможни. О непомерных налогах и посулил к двумстам прибавить еще сто рублей. Водила, не стряхивая с лица суровость, сквозь зубы процедил: "Если нарвемся на мусоров, заплатишь шкурой..." Вытащив из-за сиденья сумку с инструментами и взяв у Сергея номера, шофер вылез из кабины.
База действительно еще работала. Загрузка и заполнение накладной заняли немного времени. Молодая товаровед, которая отпускала им продукцию, была молчалива и задала только один вопрос: "Будете платить наличными или по перечислению?" И когда на стол легли деньги, она деловито записала сумму в накладную и выбила кассовый чек...
В Соломинки они вернулись в половине седьмого. Задние колеса ЗИЛа беспощадно прошли по палисаднику и кузов уперся в оконный косяк. От удара вся изба содрогнулась, от стены отлетел кусок штукатурки.
Мешки с сахаром они сгрузили через окно, прямо в комнату. В какой-то момент, когда Сергей остался один на один с Михайло, тот спросил его -встретили ли они кого-нибудь поблизости от хутора? Сергей объяснил, что видел только стадо коров, пасшихся за оврагом, но это километрах в двух от хутора.
-- Подожди здесь, -- сказал Михайло и вышел из горницы.
Сергей присел на табуретку, он изрядно замытарился и решил перекурить. Через окно он видел, как Михайло разговаривает с шофером...Остальное было, как в кино: Михайло кулаком ударил по лицу водителя, у того с головы слетел берет, а сам он упал как подкошенный.
Сергей в панике вскочил с табуретки и подошел к окну. Он видел, как Михайло поднятым с земли камнем, мозжит водителю голову. Но, видимо, человека не так просто убить: водитель как мог сопротивлялся. Пытался одной рукой заслониться, а другой дотянуться до своего убийцы. Он даже ухватился за воротник рубашки, которая была на Михайле, и дернуть на себя. Ноги водителя тоже хотели отбить нападение, но вместо этого бестолково месили воздух.. А потом затихли, опали и разъехались в стороны.
У Сергея под ложечкой заныло. Ему стало дурно и он побежал в сени, где стояли ведра с водой. Он окунул голову в одно из них, заодно заглатывая воду. И ему как будто полегчало. Тошнота отступила. В сени вошел Михайло и Сергея поразило его совершенно спокойное лицо. Лишь дыхание после борьбы было немного учащенным.
-- Иди в хлив и вырой яму, -- приказал Михайло. -- Лопата в огороде.
-- Счас, -- у Сергея тряслись руки, его мокрые волосы падали на глаза. А ему они сейчас и не нужны были: весь свет ему был не мил. -- Счас, -повторил он, -- только перекурю...
-- Ты шо, курва, полохаешься? Ты хочешь, чтобы этот свидок сдал нас ментам?
-- Да он же...Он бы молчал, за такие деньги все молчат...-- Сергей как бы наперед выговаривал себе пощаду.
-- Иди, балакун, процювай.
Когда Сергей подошел к лежащему без движения шоферу, его снова замутило... Вырвало желчью. Стараясь не смотреть выше колен на убитого, он взял его за кирзовые сапоги и поволок в сторону сарая. В борозде, которую пропахивало тело, оставались сгустки из крови и глины.
Он разворошил сено и очистил площадку, где намеревался рыть могилу. Однако земля в том месте была с годами утрамбована до цементной твердости и ему пришлось как следует попотеть. Для себя он решил не копать глубокую могилу, но выполнить это помешал пришедший Михайло. Он был раздражен и велел рыть до глубины двух метров. И когда голова Сергея оказалась ниже бруствера, Михайло крикнул, чтобы тот кончал работу. Вдвоем они опустили труп в яму, в которую бросили берет и все, что находилось в бардачке машины: сигареты, коробок спичек, замасленную школьную тетрадку, кусок ветоши, два гаечных ключа и превратившийся в сухарь кусок белого хлеба.
Но когда Сергей собрался закапывать яму, его вновь окликнул Михайло: "Погодь, забери эту падаль отсюда..." -- и Михайло ногой ворохнул сено, наваленное вдоль стены. И когда Сергей подошел и рукой откинул пласт сена, содрогнулся: из-под него выглядывала человеческая нога, обутая в домашние тапочки. Рядом лежала еще пара босых ног -- мужских, с набухшими почерневшими венами... Эта была пожилая чета Чебрецовых, которую Михайло убил накануне. Он не оставлял свидетелей и при возможности их убирал...
Сергей, не глядя на трупы, перетащил их на край ямы и ногой скатил вниз, к тому, что там уже было...Его поразил тупой звук, тела уже успели залубенеть, превратившись в неодушевленное нечто.
Яму закапывал один Сергей. Он думал о себе, понимая, что он тоже свидетель и что, вероятнее всего, его тоже ждет такой же конец. И ломал голову, как незаметно унести ноги.
Заровняв место захоронения, он навалил на него сена, метлой почистил пятачок земли у дверей сарая и заровнял борозду, вспаханную телом шофера. Потом они с Михайло срубленными вишнями замаскировали стоящий в саду ЗИЛ и отправились ужинать.
Они обосновались под старой грушей, словно мирные селяне после праведного труда. Михайло ел с ножа говяжью тушенку и запивал минералкой, Сергей, после того как сжевал бутерброд со старым сыром, курил анашу, которой его угостил украинец. Никто из них не начинал разговора, они напоминали глухонемых и лишь цикады назойливо твердили миру о продолжающейся жизни.
* * *
Первым допросили сторожа дебаркадера. Следователь Вронский был дотошен: он бесконечно задавал одни и те же вопросы -- в чем одет был тот "рыбак", который разъезжал на велосипеде, какого цвета у него глаза, что было обуто на ногах, какого цвета штаны и куртка были на нем, что за удочки, какой марки фотоаппарат ну и так далее и тому подобное? Многое сторож забыл, ибо ни одной минуты не был трезв. Но вопросы пошли по новому кругу -- какого цвета глаза, не было ли каких-то особых примет на лице велосипедиста, в чем он был одет, и -- пошло и поехало. Наконец, сторож распсиховался и наотрез отказался отвечать. Вронский вытащил из стола уголовный кодекс, полистал его и показал своему визави статью, в которой говорилось о пособничестве террористам. И ногтем подчеркнул строку: лишение свободы от трех до двенадцати лет. После этого допрашиваемый пришел в себя и обрел безукоризненную дикцию и превосходную память. Вспомнил, что фотоаппарат был "Зенит", что на бейсболке, с левой стороны козырька, красовалась олимпийская символика -- "бумеранг с какой-то круглой хреновиной". И даже припомнил то, что и для более внимательного наблюдателя могло бы остаться незамеченным: веко правого глаз велосипедиста было приспущено больше, чем левого.
Вронский, записывающий показания, с интересом взглянул на сторожа и мысленно его похвалил.
-- Что еще вам бросилось в глаза?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56