— Это император Смит, — вполголоса сказал Чиун.
— Разве?! Какой невзрачный! — удивилась Руби.
— Когда ты его узнаешь ближе, он тебе покажется еще более несимпатичным, — пообещал Римо. — Что вы здесь делаете, Смитти?
— Ищу Люшена Джексона, — ответил тот. — Вы — Руби Гонзалес?
Руби молча кивнула.
— Мне кажется, мы могли бы узнать кое-что о вашем брате в сосновых лесах Южной Каролины, — сказал Смит.
— Мы только что оттуда, — сообщила Руби.
— Ну и как?
— Минуточку! — вмешался Римо. — Я больше не работаю у вас, Смитти. К чему эти расспросы?
— Мы делаем общее дело. Может быть, есть смысл объединить усилия? — предложил Смит.
— Нет, — отказался Римо. — Я ухожу.
Он уже направился прочь от машины, но Чиун его остановил. Старец излил на ученика целый поток корейских слов. Выслушав его, Римо повернулся к Смиту:
— Ну, хорошо. Только командовать здесь буду я, а не вы.
Смит кивнул в знак согласия.
— Мы опоздали с прибытием. Там базировалась какая-то часть, но она выбыла неизвестно куда. Люшена и остальных там нет — это все, что мы знаем.
— Воинская часть? — уточнил Смит.
— Да.
— Она должна была оставить следы.
— Верно. Вот вы все и разнюхайте, — сказал Римо. — А потом дадите мне знать, что и как.
Он пошел в помещение мастерской. Смит последовал за ним.
— Что ты ему сказал, чтобы заставить остаться? — спросила Руби, оставшись наедине с Чиуном.
— Это неважно.
— Я хочу знать!
— Я сказал, что если он сейчас уйдет, то не заплатит тебе старый долг и ему придется всю жизнь слушать, как ты будешь мучить его своим визгливым, как пила, голосом.
Руби одобрительно похлопала Чиуна по плечу.
— Это ты ему здорово сказал.
— Главное — справедливо, — заметил Чиун, так и не придумавший, что сделать для сближения Руби и Римо, а значит, и не решивший вопрос о наследнике Синанджу.
Глава десятая
— Четырнадцать студенческих автобусов, следующих один за другим с интервалом в пять минут, прошли маршрутом номер 675 в направлении Пенсильвании, — сказал Смит, повесив трубку телефона.
— Ну и что? — возразил Римо. — Может, они едут на соревнования по бейсболу.
— Они везут студентов из Мэриведер-колледжа, школы Этенби, из Бартлеттского университета, из Североатлантической школы и колледжа Святого Олафа.
— Все правильно. Спортивные соревнования, — сказал Римо. — В чем дело?
— А в том, что в Соединенных Штатах нет учебных заведений с такими названиями.
— Можем мы получить сведения о том, куда они направляются?
— Информация еще не готова. За колонной наблюдают, — ответил Смит.
— Нам пора ехать, — сказала Руби. — До завтра, мама. Если проголодаешься, пошли кого-нибудь из рабочих купить еду. Мы едем за Люшеном.
— Не тревожься за меня, дитя, — сказала миссис Гонзалес, раскачиваясь в своей качалке.
Встретившись глазами со Смитом, она отрицательно покачала головой. Мать Люшена все еще считала, что именно он будет решать вопрос о возвращении ее сына, и надеялась убедить его не делать этого.
Всю дорогу Чиун не расставался с рацией.
— Как вам нравится отдыхать? — спросил у Римо Смит.
— Это лучше, чем работать на вас, — ответил тот.
— А вы подумали о том, на что будете жить? Кто теперь будет оплачивать ваши счета?
— Это не ваша забота, Смитти. Я скоро сделаюсь звездой телеэкрана. А когда получу с них все, что мне причитается, то заживу припеваючи, как король.
— Ты — и вдруг отставка?.. — сказала Руби. — Это как-то не вяжется одно с другим.
— Я ушел с этой работы. Слишком много безымянных трупов, слишком много смертей.
— Римо! — строго сказал Смит.
Их взгляды встретились в зеркале. Смит предостерегающе показал глазами на Руби.
— На ее счет можно не беспокоиться, Смитти: она знает об организации больше, чем вы думаете. Если бы вы нас не нашли, она все равно заставила бы меня разыскать вас.
— Вы хорошо информированы, — заметил Смит, обращаясь к Руби.
— Я держу свои уши открытыми, — сказала она.
— Это не так просто, когда имеешь вместо ушей кочешки брюссельской капусты, — хихикнул Чиун.
Из рации донесся чей-то громкий голос. Чиун поздоровался.
— Привет, «чайник»!
— Сколько раз вам говорить! — рассердился Чиун. — Люди — не чайники!
— А как ты сам себя называешь?
— Как я называю себя сам? Или как меня называют другие?
— Как мне тебя называть? — спросил голос.
Акцент был оклахомский. В любом месте, где ни подключишься к рации, голоса звучат всегда одинаково, как будто они принадлежат обитателям лачуг, сложенных из обрывков толя где-нибудь в окрестностях Талсы, подумал Римо.
— Я себя называю скромным, добрым, застенчивым и великодушным, — признался Чиун — Другие называют меня прославленным, просвещенным, досточтимым, почтеннейшим Мастером.
— Ничего себе! Я буду называть тебя скромнягой, не возражаешь?
— Лучше зови меня Мастером, это больше соответствуем моему характеру. Не знаю, говорил ли я тебе, мой добрый друг, что я работаю на тайное государственное агентство?
Смит застонал, как от зубной боли, и ударился головой об угол сиденья.
* * *
Машина, в которой находился полковник Уэнделл Блич, шла первой в растянувшейся по шоссе колонне из четырнадцати автобусов. Он сидел за спиной водителя, на голове у него были наушники; полковник внимательно слушал все сообщения, поступающие с базы.
Пятьдесят пассажиров головного автобуса были одеты в джинсы и футболки. Жесткие требования дисциплины были теперь ослаблены ровно настолько, чтобы парни могли беседовать между собой — не слишком, впрочем, громко.
— Сейчас мы увидим шоу на дороге, — сказал, то ли спрашивая, то ли утверждая, старший лейтенант, опускаясь в соседнее кресло.
Блич кивнул.
— Люди готовы? — осведомился он.
— Вы знаете это лучше меня, полковник. Они готовы ровно настолько, насколько этого хотим мы.
Блич снова кивнул. За окном проносился сельский пейзаж.
— Мы ведь не делаем ничего такого, чего им не пришлось бы делать в регулярной армии. Если они захотят туда перейти, — добавил он.
Лейтенант кивнул в знак согласия.
— Двадцать лет я наблюдаю, как деградирует армия, — продолжал Блич. — Жалованье растет, а моральные устои рушатся. Не армия, а провинциальный клуб. Гражданские права этому сброду?! Если они добровольцы, так надо их баловать? Если бы мне дали их на полгода, я бы все поставил с головы на ноги. Я бы создал настоящее войско — не хуже, чем было у древних римлян.
— Или у генерала Першинга, — поддакнул лейтенант.
Блич, однако, с этим не согласился.
— Ну, не совсем так, — сказал он. — Вы знаете, почему он получил прозвище Черный Джек?
— Не знаю.
— Он ввел форму черного цвета. Сначала его звали Черномазый Джек. Ну да Бог с ним, с Першингом. Что до меня, мне долго не представлялось случая показать себя, пока американцы не осрамились в Намибии, когда там вспыхнули беспорядки и были человеческие жертвы. Я предложил свои услуги по наведению порядка в армии, но меня не поняли.
— Все дело в мягком обращении, — перебил лейтенант. — Нам не хватает твердой руки.
— А потом мне наконец повезло: я был приглашен сюда. Сейчас у меня лучшая часть изо всех, какие я когда-либо видел. Наилучшие условия, наилучшая подготовка, наилучшая дисциплина. Я могу повести их хоть в ад!
— И они последуют за вами, вне всякого сомнения, — сказал лейтенант.
Блич повернулся к нему и дружески похлопал его по плечу.
— Придет время, — сказал он, — когда мы наведем в нашей стране порядок и для нас отольют медали. А до тех пор мы должны находить удовлетворение в том, что мы делаем.
В его наушниках послышалось потрескивание. Блич сделал лейтенанту знак молчать и взял в руки микрофон.
— "Белая лиса", номер первый слушает, — произнес он. — Прием!
С минуту он внимательно слушал, затем коротко сказал:
— Прием окончен. Молодцы!
Он повесил микрофон на крючок поверх головных телефонов. Лейтенант смотрел на него выжидающе.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
— В лагере были гости.
— Ну и?..
— Там им ничего не сказали, но, видимо, они получили информацию из другого источника и следуют за нами от самого Норфолка.
— Ведут наблюдение? — спросил лейтенант.
— Похоже, что так.
— Кто они?
— Не знаю. Их четверо, трое мужчин и одна женщина.
— Что будем делать?
По толстому лицу Блича пробежала легкая улыбка, сделавшая его похожим на фонарь из тыквы, зажигаемый ночью в канун праздника Всех Святых.
— Организуем им теплую встречу, — сказал он.
Свыше двух часов Чиун пытался уговорить всех, кто подключался к нему по одному их сорока каналов рации, соблюдать тишину в течение часа с четвертью — с тем чтобы он мог прочитать вслух одно из самых коротких произведений поэзии Унг. Никто, однако, не прислушался к его просьбам, и, когда Римо, после сообщения, полученного Смитом с одного из дорожных постов, свернул на грязный проселок близ города Геттисберга в Пенсильвании, Чиун разразился угрозами и проклятиями в адрес радио с обратной связью. Разумеется, на корейском языке.
Трое солдат, прячущихся среди холмов, в полумиле от поворота, видели, как белый «Континенталь», съезжая с шоссе на проселок, поднял густое облако пыли.
— Он всегда ведет себя так в дороге? — спросила Руби Римо.
— Только когда ему очень не хочется ехать.
— Что он сейчас говорит? — снова спросила Руби, видя, что Смит страшно боится, чтобы Чиун, говоря по-корейски, не выдал те немногие секреты КЮРЕ, которые еще оставались секретами.
Римо прислушался.
— Одному из своих более-менее сносных «приятелей» он объясняет, что единственная разница между ним и коровьим пометом заключается в том, что его нельзя употребить на кизяки.
В кабину ворвался новый грубый голос. Чиун ответил не менее грубо.
— А этому он советует испить овечьей мочи, — перевел Римо.
Хорошо подрессоренную машину покачивало на ухабах. Руби зажала уши ладонями, чтобы не слышать доносившуюся с заднего сиденья ругань.
Внезапно все смолкло. Руби повернула голову, чтобы узнать причину внезапно наступившей тишины. Вдруг Чиун молниеносно перегнулся вперед, ухватился левой рукой за руль и резко крутанул его вправо. Машина повернула почти под прямым углом и съехала с дороги, едва не врезавшись в дерево. В последнюю долю секунды Чиун вывернул руль в прежнее положение.
Римо вопросительно взглянул на Чиуна и уже открыл было рот, как вдруг позади них раздались — один за другим — два взрыва. На машину посыпались мелкие осколки камней и комья земли. Облака пыли, смешанной с едким дымом, заклубились над дорогой.
— Бьют гаубицы! — воскликнул Римо.
Он выжал акселератор до пола и забрал у Чиуна руль. «Континенталь» на предельной скорости помчался вперед. Чиун удовлетворенно кивнул и занял свое место. Когда облака рассеялись, Смит увидел сзади на дороге две воронки, каждая размером с пивную бочку.
Римо хотел было притормозить.
— Не надо! — сказал Чиун. — Будет еще один.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Руби.
— Бог троицу любит, — прошипел Чиун.
Руби видела, как он сузил глаза, сфокусировав их на чем-то, что, казалось, было всего в нескольких дюймах от его носа. Вдруг он вскинул голову и крикнул:
— Влево, Римо! Круто влево!
Римо резко повернул налево и нажал на газ. Задрав нос кверху, машина рванулась вперед. Сзади послышался взрыв, на миг оторвавший правые колеса автомобиля от земли. Однако Римо без труда выровнял машину. Чиун открыл заднее стекло и внимательно прислушался.
— Теперь все, — сказал он. И безо всякого перехода снова взял микрофон, чтобы возобновить прежнее занятие. Вновь зазвучали на самых высоких нотах корейские оскорбления и брань.
— Как он узнал? — спросила Руби.
— Он их услышал, — ответил Римо.
— А почему я ничего не слышала?
— Потому что у тебя уши как брюссельская капуста.
— Но как он мог услышать что бы то ни было, не переставая кричать в микрофон? — допытывалась Руби.
— А почему бы и нет? Он знает то, что кричит, ему не обязательно это слушать. Поэтому он слушал все остальное и услышал, как летят снаряды.
— Только и всего?
— Только и всего.
Римо знал, что она ни за что не поверит. Искусство Синанджу просто, а все хотят чего-то сложного. Какая уж тут сложность, когда сам открывается истина, простая, как день: Синанджу учит использовать свое тело по назначению — только и всего.
— Раз ты такой умный, то почему ты их не слышал? — спросила Руби.
— Чиун слышит лучше меня.
— Тихо! — скомандовал Чиун. — Раз я так хорошо слышу, то вы должны понимать, что мне невыносимо слушать ваше постоянное нытье. Замолчите оба: я буду читать свою поэму.
— Извини, папочка, подожди еще минуту, — сказал Римо, сворачивая с шоссе под редкие деревья у обочины. — Приехали! — Римо оглянулся на Смита. — Их люди наверняка сообщили кому надо о своей неудаче. Нас будут ждать. Придется идти пешком, а вы, Смитти, и Руби езжайте обратно.
— Какая чушь! — возмутилась Руби.
— У этой девушки храброе сердце, — сказал Чиун. — Она нарожает добрых сыновей.
— Сейчас же прекрати, Чиун! — Римо повернулся к Смиту. — Вы нас только задерживаете. Недавно мы проехали заправочную колонку, она осталась слева, примерно в одной миле. Ждите нас там.
Смит подумал немного и сказал:
— Хорошо. Кстати, я могу оттуда позвонить.
Римо и Чиун бесшумно выскользнули из кабины, и Руби села за руль. Выехав на дорогу, она оглянулась: оба будто провалились сквозь землю.
Объезжая воронку, образовавшуюся на месте взрыва, машина подняла столб пыли. Выехать на прямую дорогу им не пришлось: поперек дороги стоял фургон грязно-оливкового цвета. С виду он был похож на военный, однако опознавательных знаков на нем не было. Руби затормозила.
Из кузова выпрыгнули четверо вооруженных автоматчиков. Они подошли к машине и направили автоматы на ветровое стекло. Руби включила задний ход и посмотрела в зеркало: сзади стояли еще трое, нацелив дула автоматов на Руби и Смита.
— Лучше будет остановиться, — сказал Смит.
— Дерьмо, — прокомментировала Руби.
Из кабины грузовика спрыгнул на землю человек в форме цвета хаки, с сержантскими нашивками.
— А ну, выходите оба!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18