Не забывай об этом.
Чиун решил, что если дело так пойдет и дальше, то его планы касательно рождения у Руби и Римо ребенка мужского пола могут и сорваться.
— Долги надо платить, сынок, — вмешался он. — Она спасла наши жизни, а мы должны спасти этого самого Люшена, кем бы он ни был.
— Он — мой брат! — вставила Руби.
— Слышишь, Римо? Не часто можно встретить такие родственные чувства у женщины. Это говорит в ее пользу — из нее может получиться прекрасная мать нашему мальчику.
— Немедленно прекрати эти разговоры, Чиун! — вскипел Римо. — Мне не по душе роль жеребца-производителя для Дома Синанджу. — Он повернулся к девушке. — Так и быть, Руби, мы поможем тебе вернуть брата. Но мы не собираемся связываться с той организацией. Я из нее уволился, это факт.
— Хорошо, — сказала Руби.
Когда они вернулись в Норфолк, Чиун настоял на том, чтобы они с Римо остановились у Руби, в квартирке над магазином. Может, это соседство сделает то, чего не добьешься уговорами, думал Чиун. Его сундуки поставили на кухне. Улучив момент, когда его ученик не мог их слышать, Чиун сказал Руби, что хотел бы, чтобы они с Римо родили мальчика. Чиун возьмет его себе, если ребенок родится здоровым. А семейство Гонзалесов пусть берет себе девочек.
Руби отвечала, что девочки предпочтительнее мальчиков, и обвиняла Чиуна в том, что его взгляды на женщин отстали от жизни.
— Теперь уже никто не считает, что женщины глупее мужчин, — сказала она. — Ты рассуждаешь как женоненавистник.
— Я по-прежнему считаю, что вода — мокрая, как бы ее ни называли, — упрямо сказал старец.
Чиуну потребовалось ровно тридцать две секунды, чтобы понять, что именно произошло в то злополучное утро. Он начал объяснять это Римо на корейском языке.
— Что он говорит? — спросила Руби.
— Он считает, что это был налет с целью захвата рабов, — ответил Римо.
— Люшен — раб?! — изумилась Руби. — Да он всю жизнь ничего не делал. И все остальные, кого увезли вместе с ним, точно такие же лодыри.
Чиун кивнул и опять заговорил по-корейски.
— Скажи ему, чтобы он прекратил говорить на этом смешном языке, — потребовала Руби.
— Он говорит, что ты сама смешная. Что у тебя смешной нос и глаза тоже. И ребенок у тебя будет самым безобразным на свете.
Руби повернулась к старцу.
— Я знаю, что ты говоришь по-английски. Почему бы тебе не объяснить все по-человечески?
— Ты — настоящий урод, — весело сказал Чиун.
Он не признался в том, что надеется получить от нее мальчика, более способного, чем Римо, потому, что Руби была умная, и это Чиуну нравилось. Если объединить внешность Римо и ее ум, можно надеяться на хороший результат. Он воспитает себе преемника без комплексов. Он не сказал и того, что вовсе не считает ее некрасивой. Это была своего рода игра: Чиун заметил, что, когда он обижает Руби, Римо берет ее сторону. И если обидеть ее как следует, то, может быть, удастся этим путем способствовать их сближению и рождению наследника Синанджу.
— Это был не просто рейд для захвата рабов, — уверенно сказал Чиун, — это была демонстрация силы.
— Вот видишь, — укорила его Руби. — Можешь ведь говорить нормально, когда захочешь.
— Она вовсе не урод, она даже симпатичная, — сказал Римо.
— Слишком тощая! — засмеялся Чиун.
— А ты, наверное, предпочитаешь жирных толстух из своей деревни. — Римо всерьез обиделся за Руби.
— Ты и сам не красавец, — сказала она Чиуну.
— Даже с грубиянами я стараюсь поддерживать разговор, достойный цивилизованных людей, — возразил Чиун. — А ты, девочка, переходишь на личности. В устах несимпатичной особы это особенно некрасиво. Но я не опущусь до склоки. Я понимаю, что у тебя и без того хватает проблем — с такой-то внешностью.
Римо немного придвинулся к Руби. Чиун в душе ликовал.
— Послушай, папочка, — сказал Римо. — Не будем переходить на личности, давай ближе к делу. Почему ты считаешь, что это была демонстрация?
Чиун удовлетворенно кивнул и повернулся к Руби.
— Ты хорошо разбираешь английскую речь, дитя?
— Да, а что? — спросила она, чувствуя подвох.
— Я вот все думаю, хорошо ли ты слышишь с этими наушниками на голове.
— У меня на голове только уши, — возразила девушка.
— Я тоже так сначала думал, — сказал старец. — Но потом пришел к выводу, что эти штуки слишком безобразны, чтобы быть ушными раковинами.
И уже другим тоном Чиун пояснил, что в древнее время существовал такой обычай: перед началом сражения делали набег на стан противника, чтобы захватить людей и показать, как легко они могут быть превращены в рабов. Эго деморализовывало вражеское войско.
— Не беспокойся ни о чем. — Теперь Чиун продолжал начатый с Руби разговор. — Я уже все обдумал: у вас с Римо родится сын что надо.
— Проклятье! — вскричала девушка. — Ведь мы говорим совсем о другом — о том, как спасти Люшена. А если тебе нужен ребенок, иди в приют. Там есть сотни детей, которых они отдают на воспитание.
— Но он не будет сыном Римо. Римо должен дать мне своего ребенка. Мальчика.
— Если ты хочешь договориться об этом со мной, сначала помоги освободить Люшена. Где его можно найти?
— Ты говорила, что у тебя много знакомых в этой части страны.
— Да.
Чиун остановился у висящей на стене карты Соединенных Штатов. Закрывавшее ее стекло пожелтело от дыма трубки миссис Гонзалес.
— Покажи мне места, где ты никого не знаешь, — потребовал Чиун.
— Вряд ли такие найдутся, — произнесла Руби, слегка поразмыслив.
— Подумай как следует.
— Но это глупо!
— Думай, тебе говорят! — прикрикнул Чиун.
Девушка начала водить пальцем по карте, показывая места, где жили ее знакомые, пока не наткнулась на территорию, где у нее не могло быть ни друзей, ни знакомых, ни просто людей, которые могли бы оказать ей услугу. От Чиуна не укрылись сомнения девушки.
— Что ты скажешь об этих местах? — спросил он.
— Пустой номер, — сказала Руби. — Сплошные сосновые леса. Там никто не живет, туда нет дороги.
Римо бросил на Чиуна многозначительный взгляд.
— Там ничего нет, — повторила Руби.
— Даже Римо и тот меня понял, — сказал Чиун.
— Мне нравятся твои оценки моего интеллекта, — насупился Римо. — Не исключено, что я — единственный здравомыслящий человек из нас троих и, может быть, именно поэтому кажусь вам безголовым чурбаном. Но я не намерен больше терпеть — всему есть предел.
Руби смутилась, а Чиун почувствовал себя задетым. Что он такого сделал? Он все время старается молчать, хотя его окружают далеко не идеальные люди: одни из них — туповатый белый, другая — мулатка, с кожей бледно-коричневого цвета и двумя кочанами брюссельской капусты вместо ушей.
Чиун высказал эти мысли вслух и на протяжении всего пути не переставал недовольно ворчать.
— И зачем было забираться в такую глушь? Нормальные цивилизованные наемные убийцы работают в городах, а эти шастают, словно стадо диких зверей, по лесу.
В лесу были ясно видны пешеходные тропы. То, что их проложили военные, не оставляло никаких сомнений: земля бывает так плотно утоптана тогда, когда по ней проходят сотни человек строем в одном направлении.
Римо и Чиуну эти признаки говорили яснее ясного: где-то поблизости находится военный лагерь.
Чиун решил объясниться со своим учеником. Он, Чиун, вовсе не считает Римо глупым. Но наемные убийцы бывают разными. Одни занимаются своим прямым делом, другие идут работать на телевидение. Он, Чиун, не берется судить, что лучше: бессмысленная, бесполезная работа или слава, деньги, почет. Он не собирался этого говорить... А почему, собственно, и не сказать?
— Хватит! — вскипел Римо. — Мы будем дело делать или разговоры разговаривать?
Лагерь был уже близко — они поняли это по тому, что дорог стало больше. Инспектора страховых компаний знают эту закономерность: количество дорожных происшествий возрастает в радиусе двадцать пять миль от дома. Не потому, что люди ближе к дому ведут машины с меньшей осторожностью, а потому, что ездят здесь чаще.
— Так ведь я ничего не сказал, — искренне удивился Чиун.
— Вот и хорошо, — буркнул Римо.
И тут они увидели первый сторожевой пост. Два охранника сидели в секрете, в нескольких шагах от дороги. Многочасовое наблюдение утомило их глаза. Не ожидая никого увидеть на глухой лесной тропе в этот знойный день, они не заметили чужаков — Мастера Синанджу и американца, который тоже принадлежал теперь к Дому Синанджу (хотя и не происходил из него), почти ничем не отличаясь от того, самого первого, наемного убийцы-ассасина, который много столетий назад ушел из бедной корейской деревушки, чтобы своим искусством добыть средства к существованию для своих земляков.
Это был обычный лагерь, построенный по образцу римских лагерей: в виде прямоугольника, с командным пунктом, расположенным сбоку площадки. Это делалось для того, чтобы можно было использовать свободный центр для перегруппировки рядов защитников крепости — в случае если ее стены будут взяты приступом. Римляне умели делать это, как никто другой, но теперь, спустя века, когда уже никто не пользуется копьями, щитами и мечами, такое расположение лагеря — с открытой площадкой в центре — потеряло всякий смысл. Мастер Синанджу знал: в бою солдаты выполняют то, чего не понимают. Оттого они и воюют плохо.
Римо и Чиуну не составило труда проникнуть на территорию лагеря и вступить в беседу с дежурным офицером. Лагерь казался покинутым. На столе у офицера лежала копия нью-гемпширского номерного знака с девизом: «Свобода или смерть!» Было, однако, не похоже, чтобы дежурный офицер неукоснительно следовал этому девизу. Здравомыслящие люди склонны к компромиссам, особенно тогда, когда ощущают, что их руки вот-вот отделятся от плеч и что они могут запросто расстаться с жизнью, а если и уцелеют, то, по меньшей мере, лишатся пальцев. Офицер увлекался игрой на фортепиано, что и решило исход дела: он начал говорить, не ожидая приказаний.
— Это — специальная часть, с особыми задачами и строгой дисциплиной. Командует ею полковник Блич. Пароль на сегодня...
— Я не спрашиваю у вас пароль, капитан. Меня не интересует имя вашего командира. Я ищу здесь одного никому не нужного лодыря.
— Здесь никого нет. Наша часть ушла с полковником в неизвестном мне направлении.
— Тот, кого мы ищем, не служит в вашей части. Его зовут Люшен Джексон.
Прежде чем капитан успел ответить, Чиун его остановил.
— Это не здесь, — сказал он Римо по-корейски. Они держат рабов в другом месте.
Глава восьмая
Скорее всего, это военная операция, думал Харолд Смит, покупая подержанный мяч для гольфа в фирменном магазине гольф-клуба близ Фолкрофта. Он потратил не менее трех минут, роясь в ящике с двадцатицентовыми мячами в поисках настоящего «Титлейста». Смит не любил играть плохими мячами. Наконец ему попался мяч без порезов, хотя и с «оспинами» и с глубокой полукруглой царапиной, напоминающей улыбающуюся рожицу.
Отмывая его под краном на первой площадке, он не переставал думать над тем, как и откуда боевики произвели этот марш-бросок. То, что нападение на Норфолк произведено не регулярными частями, сомнению не подлежало: все перемещения войск можно было наблюдать на мониторе его компьютера. И все таки где-то находилась большая группа людей в военной форме, не попавшая в базу данных компьютера. Наличие, такой большой единицы предполагало воинскую подготовку, а это, в свою очередь, указывало на существование лагеря.
Помогавший ему мальчик наблюдал за действиями Смита с плохо скрытым неодобрением. Ему случалось и раньше обслуживать этого игрока, и, честно говоря, он не считал, что пятьдесят центов — хорошие чаевые за четыре часа работы. Когда другие подносчики клюшек увидели, что Смит направляется к первой площадке, их как ветром сдуло. А этот оказался не таким догадливым и теперь казнил себя за нерасторопность. Его товарищи подцепили более щедрых игроков — кинозвезд, известных политических деятелей, видных антрепренеров, а у него этот сквалыга. Парень не мог знать, что ему выпала честь носить клюшки для человека, входящего в первую тройку или четверку самых могущественных людей мира, если даже он и давал на чай всего лишь пятьдесят центов.
Смит не догадывался, какой репутацией он пользуется среди обслуживающего персонала клуба. Этот вопрос он решил для себя раз и навсегда: игроки платят солидную сумму за право разгуливать по полю для гольфа, мальчики тоже пользуются таким правом и еще хотят, чтобы им за это платили. Правда, мальчик носит сумку с клюшками, а всякий труд должен оплачиваться. Смит оценил его примерно в три цента — в расчете на одну лунку. За восемнадцать лунок выходило пятьдесят четыре цента. Округлив, он получил пятьдесят центов. То, что другие платили помощнику по четыре, а то и по пять долларов, его не касалось: если они хотят разбазаривать свои деньги, это их личное дело.
Вдыхая насыщенный солями прохладный утренний ветерок, доносящийся с ближнего залива, Смит испытывал смутное чувство вины за праздное времяпрепровождение. Было время, когда он играл в гольф регулярно — раз в неделю, но в последние годы его служебные обязанности разрастались, точно раковые клетки, и стало практически невозможно оторваться от стола и выкроить время для отдыха.
Сегодня Смит решился на это только потому, что требовалось кое-что обдумать без помех. Это служило ему оправданием в собственных глазах.
Римо исчез, а с ним и Чиун. Теперь у КЮРЕ нет карающей руки. Хотя Римо и раньше грозился уйти, теперь это — реальность, тревожащая Смита. Без исполнителя КЮРЕ ничто, она ничем не выделяется в списке многочисленных правительственных агентств, соперничающих друг с другом, собирающих одну и ту же информацию, чтобы потом сидеть на ней, как собака на сене, не решаясь что-либо предпринять.
И вот теперь норфолкское дело. Случись это раньше, он просто-напросто снял бы трубку и дал задание Римо выехать туда. Но теперь уже не позвонишь — нет у него больше никакого Римо.
Аккуратно устанавливая мяч на отметке для первого удара, Смит старался убедить себя, что его озабоченность не повлияет на качество ударов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18