А потом пошли сбои в снабжении. Боеприпасов стало поступать все меньше и меньше. А еще через полгода он получил приказ возвращаться: денег на эту войну у России больше не было…
И вновь Москва! Ступив на взлетную полосу подмосковного аэродрома, он даже слегка растерялся, не зная, радоваться возвращению или горевать. Здесь, в столице, он был таким же чужим, как и там, в Курдистане. Ни друзей, ни близких и вполне реальная перспектива оказаться не у дел.
* * *
— Фамилия, имя, отчество?
— Корнилов Андрей Петрович.
— Воинское звание?
— Майор.
— Прежнее место службы?
— Курдистан.
— Курдистан? И что же вы там делали?..
Так, слово в слово, начиналась каждая беседа с должностными лицами и в федеральной разведке, и в Министерстве обороны. Казалось, в столице уже никого не интересовала эта война. Более того, многие с трудом вспоминали, что таковая велась вообще. Ну а те, с кем приходилось общаться подолгу, как правило, с усердием клерков фиксировали его данные, а затем, упаковав исписанные листы в папку и пометив в верхнем правом углу «Архив», старались как можно скорее избавиться от свалившегося на их голову «курда».
Заключительным этапом «хождения по мукам» должна была стать встреча с неким полковником Петренко.
Вполуха выслушав доклад Корнилова, Петренко поинтересовался его материальным положением, наличием жилья, дальнейшими планами, а потом намекнул:
— Слышал, наверное, про семнадцатое августа?.. С тех пор вот так, в дерьме, и живем. По этому, сам понимаешь, многое из того, что тебе обещали, просто невыполнимо. Небось уже в курсе что генерал Ракитин, курировавший Курдистан, несколько месяцев назад отправлен в отставку? Он и его пост попали под сокращение. Вот так… А какой генерал был! Что уж говорить про нас грешных…
Я, например, вообще не вижу смысла в подобных операциях. Пустая трата денег.
Подобная тирада могла означать только одно:
Ракитин тебя посылал, вот к нему и обращайся, а я тут ни при чем.
Корнилова такой поворот дела не устраивал. Впрочем, это понимал и Петренко, однако делать шаг навстречу не спешил. Выдержав паузу и убедившись в том, что гость психологически подавлен и готов идти на любые уступки, он смягчил интонацию:
— Ты не паникуй, майор. Компенсацию получишь, хотя, сам понимаешь, более скромную, чем та, о которой шла речь в контракте. И не сразу. Извини, время сейчас такое. Беспощадное. Так что отдыхай, наслаждайся столичной жизнью.
— И как долго мне отдыхать? — растерялся Андрей. — Я ведь кадровый военный.
— Кадровый, говоришь… — недовольно хмыкнул полковник. — Между прочим, я тоже. Но даже я не знаю, что будет со мной завтра. — Он демонстративно покосился на настенные часы, потом перевел взгляд на Корнилова. — Не хотел говорить об этом сегодня, да коль ты такой настырный, придется. Так вот. В Москве и ближайших окрестностях вакансий нет. В округах идут сокращения. Ситуация критическая. Остается одно: взять бессрочный отпуск за свой счет и ждать…
— Месяц, год, два?
— Может, и год. Тем не менее падать духом не стоит.
— Не проще ли подать в отставку? Вопрос не застал полковника врасплох.
— Возможно, это наилучший вариант, — спокойно ответил он.
— Что же мне делать дальше?
— Искать работу.
— С моей-то специализацией? Полковник пожал плечами, мол, мне бы твои проблемы.
— Хорошие специалисты и на гражданке нужны.
— Может, в киллеры податься? Говорят, большой спрос.
На этот раз Петренко промолчал. Поняв, что наткнулся на каменную стену, Андрей резко встал:
— Разрешите идти?
— Иди. — Полковник потянулся к папке с документами, показывая, что разговор окончен.
Почувствовав, что перегнул палку, он оторвал взгляд от бумаг и уже более доверительно произнес:
— Повторяю, отчаиваться не стоит. Не исключено, что скоро что-нибудь подвернется. Ну там Югославия или Северный Кавказ…
* * *
Как жить дальше, Андрей не знал. Внимательно следя за телевизионными выпусками новостей и думая о Югославии и назревающих событиях на юге, он поймал себя на том, что ему совсем не хочется отправляться на Балканы и уж тем более под чеченские пули.
Он упрямо искал оправдания готовящейся бойне и своему участию в ней, но не находил. Все аргументы «за» сводились к одному и скорее напоминали средневековый клич «Наших бьют!», нежели здравые рассуждения людей конца двадцатого века. Как обычно, громче всех кричали политики и генералы, те, кто привык рассуждать о «своих» победах и поражениях, сладко потягивая коньячок на подмосковных дачах.
Андрей знал о войне не понаслышке и потому фальшивый патриотизм воспринимал с брезгливостью. Знал он и то, что многим из тех, кто поверил генералам, суждено вернуться в цинковых гробах или калеками. А уцелевших просто-напросто кинут.
Точно так же, как кинули его. И все они останутся без денег, без работы, с комплексом неполноценности …
В отличие от многих других ему еще повезло. Он вернулся живым, получил хоть какие-то деньги. Полгода худо-бедно на эту сумму можно было протянуть. А что потом? Убивать он устал. Неужели протирать штаны в конторе или сидеть полуголодным в тайге и сторожить ржавую технику? Ничего другого в министерстве предложить не могли. И все же, как это ни обидно, не предложили даже этого…
Глава 3
В ТИХОМ ОМУТЕ
Трагически погибшего подполковника Сомова в отделе не любили. Впрочем, выражение «не любили» не совсем соответствовало истинным чувствам оперативников 136-го отделения милиции. Своего бывшего начальника они терпеть не могли.
Считали, что тот слишком задирает нос, «дружит» только с теми, кто ему заведомо полезен, а остальных использует в личных интересах, как дармовую рабочую силу.
Тем не менее на девятый день после печального события помянуть Сомова собрались все. Почему? Да хрен его знает! Может, опохмелиться хотелось после вчерашнего, а может, в душах оперативников пробудилось сострадание.
Поминки было решено справлять прямо на рабочем месте, в бывшем кабинете того же Сомова. Теперь его занимал майор Дорофеев, временно исполняющий обязанности погибшего подполковника. Скинулись, кто сколько смог, и послали непьющего Гурвича в магазин за водкой. Ваня Дорофеев занялся нарезкой огурцов, капитан Саша Калина взял на себя стаканы и тарелки. Только Леха Бабкин остался не у дел. Впрочем, совесть его была чиста: он первым предложил выпить за упокой души бывшего начальника.
Воспользовавшись всеобщей занятостью и отсутствием интереса к его персоне, Леха незаметно переместился за компьютер и запустил свой любимый компакт-диск с «Вольфом». В компьютере что-то затрещало, захлопало, завыло. Калина и Дорофеев отнеслись к этому спокойно. Они готовы были вытерпеть все, лишь бы Бабкин не путался под ногами и не доставал всех дурацкими советами. Леха же разошелся не на шутку.
— Что, гестапо хреново?! — орал он. — Не нравится, когда мозги по трубе!..
Ну, кто еще? Ты? Ну, давай, фашистяра! Выкусил? Теперь будешь знать наших!
Подожди, подожди, сейчас и с псиной твоей разберемся… Ах ты сука! Да ты что себе позволяешь? — Бабкин схватил «мышь» и что было сил застучал ею по столу.
Бьющийся в истерике Бабкин, собачий лай, треск выстрелов и грохот принтера — это уже походило на конец света.
— Все, военно-полевые учения окончены! — не выдержал Дорофеев, подскочил к компьютеру и выключил его. В кабинете стало тихо. Только принтер продолжал грохотать. Недоумевающе переглянувшись, Дорофеев и Бабкин уставились на выползающий из него лист.
— Возможно, что-то интересное, — предположил Бабкин. — Только не по-нашему.
— Дождавшись, когда принтер закончит стучать, он взял лист и, пробежав глазами по строчкам, объявил:
— Это Сомову. Дальше непонятно, потом циферки, потом опять не по-нашему, потом «Берн» и дата… сегодняшняя.
— Спасибо, Леха, за перевод. — Дорофеев вырвал лист у Бабкина и сунул его под стекло на столе. — Пусть лежит.
— А может, выкинуть на фиг? — предложил Бабкин. — Сомову информация уже вряд ли понадобится, а мне тем более.
— Ребята, у нас вроде как поминки, — напомнил Калина и кивнул на входящего Гурвича. — Во, и Миша уже подоспел.
Обменявшись уничтожающими взглядами, Бабкин и Дорофеев молча сели за стол.
На правах старшего Ваня принялся разливать. Потом поднял свой стакан и оглядел коллег — вдруг кто-нибудь захочет высказаться. И тут же понял, что дальше мрачных физиономий дело не пойдет.
— Ну что, мужики, вздрогнем? — предложил он и опрокинул в рот свою порцию.
Капитан Саша Калина и старлей Леша Бабкин без промедления последовали его примеру. Миша Гурвич едва пригубил из своего стакана и тут же закашлялся под неодобрительными взглядами. Дружно захрустели солеными огурцами, принесенными, как водилось, Дорофеевым из дому, затем выпили еще по одной. Говорить о Сомове не хотелось, хотя все прекрасно понимали, что на поминках без воспоминаний о покойном не обойтись.
— Как ни крути, мужики, а Сомова жаль, мрачно произнес Дорофеев и вновь взялся за бутылку. — Получить пулю в башку в самом расцвете лет… Сколько ему было? Сорок два, кажется?
— Получить пулю в башку обидно в любом возрасте, — усмехнулся Бабкин, с интересом наблюдая за тем, как майор, не глядя, отмеряет всем поровну.
— Я вот только одного не пойму, — продолжил майор. — Какого хрена его застрелили? Занимался все больше писаниной, в крутые разборки не совался. Кому он дорогу перешел?
— Если никаких следов, ясно кому, — не задумываясь, выпалил Бабкин.
— На Лубянку намекаешь? — поддержал разговор Калина.
— А что? Запросто, — оживился Леха. — Во время военных маневров три процента убитых в плане прописаны. У фээсбэшников тоже такая нормочка имеется.
Один-два мертвых а на одну операцию в пределах допустимого. Вот они и палят без разбору, прикрываясь этим пунктиком.
— Совсем оборзели! — пробормотал Дорофеев и, прожевав огурец, уже серьезно добавил:
— Вряд ли это их работа. Нет серьезного мотива.
— А я о чем говорю! — рассердился Бабкин. — Одного-двух можно без мотива.
Дорофеев на мгновение задумался, потом покачал головой:
— Не верю.
— Если честно, я тоже, — подыграл ему Бабкин. — Сомик только и умел, что начальству задницу лизать. Не удивлюсь, если окажется, что его убили из спортивного интереса. Какой-нибудь молокосос в киллеры решил поиграть и очки себе набивает. А подстрелить начальника УГРО это же круто! Пару раз нажал на курок, вот тебе и готовая репутация… Жаль, что дело у нас Петровка забрала.
— Если кого-нибудь интересует мое мнение, — встрял в разговор Миша Гурвич, — Сомик никогда не казался мне безобидным. Он просто притворялся пофигистом. А на самом деле ему было не все равно, что делается в нашем районе. Он раскопал что-то, вот его и убили.
В глазах у майора промелькнула насмешка. Он недолюбливал Гурвича, как, впрочем, и все в отделе, и не считал нужным это скрывать.
— Самый умный, да? Сколько ты в уголовке работаешь? Без году неделя! А уже корчишь из себя этакого интеллектуала! Комиссар Мегрэ, мать твою!
Побледнев, Миша собирался достойно ответить «старшему товарищу», но тут зазвонил телефон. Вмиг позабыв о назревающей ссоре, оперативники настороженно переглянулись. У каждого в глазах читался вопрос: неужели срочный вызов?
Телефон трезвонил, не переставая, и Дорофеев, выругавшись, рывком снял трубку:
— Майор Дорофеев!
Несколько секунд он молча слушал .невидимого собеседника. Затем насмешливо фыркнул и, сдерживая раздражение, переспросил:
— Граната, говоришь? Ну и что?.. Ах, заложники!.. Да пошли ты этого Бородаенкова на хрен. Он что, первый раз такие фортели выкидывает? Пора бы привыкнуть… Как? Ты месяц назад участок принял? Извини, брат, не знал…
Короче, мой тебе совет: иди домой и отдыхай… Да, считай, что это приказ.
В случае чего беру ответственность на себя. Бывай! — Опустив трубку на рычаг, Дорофеев тяжело вздохнул:
— Забодало!
— Случилось чего? — живо поинтересовался Бабкин. — Кто звонил?
— Участковый с Мосфильмовской. Опять этот алкаш Бородаенков дом взорвать грозится. Взял жену в заложники, стоит в оконном проеме, гранатой размахивает.
Требует смены правительства… И без того меняют каждые два месяца!.. О чем это я? Ах да, о Бородаенкове! Короче, новенький у них участковый. Испугался, просит прислать спецназ… Я что, Бородаенкова не знаю? Поорет, поорет и успокоится.
Главное, не обращать внимания на его заскоки. Когда нет публики, этому психу становится скучно, он и перестает выпендриваться… Ладно, проехали!
Быстренько откупорив очередную бутылку, он прошелся почти без задержки над стаканами. Поднял свой, задумчиво посмотрел сквозь него на свет и вдруг предложил:
— Давайте, мужики, выпьем за нашего будущего начальника. Чтобы нормальный мужик попался. А то мне уже осточертело быть Ионычем.
Тост поддержали с энтузиазмом. Вторая бутылка разошлась быстрее, чем первая, хотя Миша Гурвич в ее реализации не участвовал. Третью (последнюю!) решили потянуть.
Разговор, как обычно, плавно перетек в русло производственных проблем.
Потом в ход пошли забавные случаи, старожил Дорофеев принялся вспоминать старых начальников. В конце концов вернулись к тому, с чего начали, к убийству Сомова.
— Неужели Сомик все-таки копал под кого-то? — не мог успокоиться Дорофеев.
— Только вот под кого?.. — Он пристально посмотрел на Гурвича. — Миша, ты у него на подхвате был. Должен знать.
— Ну, давай, Миша, колись. — Бабкин локтем ткнул младшего лейтенанта под ребро. — Не заставляй старших товарищей ждать. Видишь, тост застопорился.
Окинув коллег взглядом приговоренного к вышке, Миша тяжело вздохнул и негромко произнес:
— Да ничего особенного. Единственное, что не совсем укладывается… За неделю до смерти он просил навести справки о Полежаеве. Кто под ним ходит, с кем общается…
— Молодец Сомик! — восторженно проговорил Бабкин. — Круто взял!
— Где-то я слышал эту фамилию, — задумавшись, пробормотал Дорофеев. — Больно знакомая… В кино, что ли?
Покосившись на пребывающего в глубоком раздумье майора, Бабкин едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
1 2 3 4 5 6