Каталог огромен, цена порадовала
Но они делали не совсем то, что делали мы. Мы делали действительно биологически активную стимулирующую пищевую добавку на основе пчелиного молочка. В общем, начался накат, чисто коммерческий, начали появляться ростки этих самых отношений, рыночных. Прибалтика тогда уже уходила от нас…
— Но все-таки скандалила?
— Но рынок-то сбыта все равно оставался. Они отделялись забором, а рынок-то — это вся Россия. Ну и кончилось тем, что нашего генерального директора строгой бумагой пригласили на ковер в Народный контроль Союза. Наверное, не следует вам объяснять, что это такое. Мне приходилось часто бывать в этом заведении. Я помню, как там у входа стояли одна или две реанимационные машины, потому что вопрос там…
— Да что вы! Расскажите!
— Да ведь это была игра в одни ворота, избиение… Избиение людей до полусмерти… Вы приходите туда, становитесь на ковер, вас начинают…
— Надо стоя выслушивать все?
— Конечно, стоя.
— Независимо от возраста?
— Неважно. Короче говоря, дело сейчас не в этом…
— Но все же это тоже детали.
— Ну, деталь такая, что после этого по крайней мере вылетаешь с работы. Из партии — это точно. А человек без работы, без партии в то время — вы понимаете, что это такое. Ну, и, конечно, наш генеральный директор, когда получил это «приглашение» на ковер, имел очень неприглядный вид, — вот, мол, претензии определенные появились к Брынцалову, ты нас втравил в это дело, мы — государственное предприятие… Что будет, что будет! А Брынцалов и говорит: «Что это у тебя за бумага?» Директор отдает бумагу. Он разорвал эту бумагу. У того ноги подкосились. А Брынцалов: «Ничего! Никуда не ходи! Если их интересует этот вопрос — пусть они приезжают в наш пятитысячный коллектив и принародно, в нашем пятитысячном коллективе, рассматривают проблему».
— Кем тогда был Брынцалов?
— Никем. Просто советник неофициальный. Занимался проблемой апилактозы…
— Откуда у него такая уверенность была, что все сойдет?
— Уверенность, приобретенная опытом, я так понимаю. В принципе ему пришлось пройти довольно сложный жизненный путь и добывать место под солнцем. В одиночку очень тяжело. Но это его закалило и придало силу такой необычности, неординарности решений. Правильно он поступил тогда.
— Сколько лет было вашему директору?
— Он — мой ровесник. В девяностом — пятьдесят четыре года.
— А как дальше события развивались?
— А дальше — очень просто. Товарищи высокопоставленные из Народного контроля — тогда министерство еще теплилось, — руководители министерства, значит, приехали в наш коллектив, в актовый зал, где обралось порядка шестисот человек. Причем эти люди, начальство, привыкли к тому, что от них все зависит, они руководят процессом, проводят основную линию. А тут все не так. Тут их встретили с кинокамерами — «Пожалуйста, давайте на весь мир разберемся в этой проблеме: что тут дурного мы делаем?»
— А кто камеры организовал — Брынцалов?
— Все организовал Владимир Алексеевич. И министерские дрогнули. В общем, ушли они побитые, буквально извиняющиеся, что неправильно их сориентировали чиновники, которые устроили уже почти уголовное дело.
— А какое их главное обвинение?
— В том, что мы нарушили фармакопейные статьи, под видом пищевой добавки выпускаем медикамент…
— Брынцалов выступал? Или сидел тихо?
— Нет, и Брынцалов выступал.
— Вы не помните, что он говорил?
— Ну, человек он экспансивный, несколько излишне экспансивный, но по существу говорил, и четко, и правильно. Сначала все было этими великими деятелями принято в штыки, они вроде бы сейчас вообще будут уходить. А потом, когда все это дело вошло в русло нормального диалога, они поняли, что их позиции полностью разбиты.
— Где-нибудь на телевидении прошел этот сюжет?
— Я не знаю, все ли эти камеры были куда-то подключены, но эффект они создали колоссальный. Потому что эти люди на широком экране боялись выступать. Это был очень правильный шаг Брынцалова. Кончилось тем, что они своего чиновника выставили на сцену, он все пытался бормотать из готового доклада, кишащего всевозможными нехорошими словами: «нарушители», «ренегаты», «предатели» — что-то выжать… Ушли они, полностью признав свое поражение. Коллектив принял решение — хватит нам все время смотреть в сторону вышестоящих организаций, будем решать все самостоятельно. С того момента появился «Ферейн».
— А куда делся ваш директор?
— Директор у нас, как и все мы, во многом придерживался просоветского мышления. Владимир Алексеевич подходил с рядом довольно серьезных конструктивных предложений — реорганизации, закрытия производства, каких-то нерентабельных его частей, создания новых, нужных сегодня. Ну, в рыночном плане. Но, понимаете, мы люди были довольно-таки осторожные — а как, а что, можно, нельзя… А он решал эти вопросы проще. Он сказал: «Ну что, ставим вопрос о том, что надо коллективу дать самостоятельность, надо ему дать возможность роста, надо увеличивать производство при резком повышении заработной платы?» На этой почве, в открытом конкурсе он победил. Девяносто восемь процентов голосов получил на выборах и стал президентом «Ферейна».
— А акции у кого сейчас?
— Акции были розданы всем сотрудникам этого предприятия, в зависимости от проработанных лет. А потом он стал их покупать постепенно, за счет прибылей, которые имел от других предприятий. Мне уже детали не очень известны. Но, во всяком случае, в результате его деятельности львиную часть этих акций он скупил у народа. Я сам, например, с удовольствием продал.
— Почему?
— Во-первых, я считал, что это выгодно для меня — продать. Я до сих пор не понимаю, как они ко мне попали, я ведь личного своего ни рубля не вложил. Конечно, мы все понимаем, что это наш труд был, но в свое время мы за труд получали заработную плату. А тут вдруг есть возможность определенное количество — сколько там у меня было — да еще в размере один к пяти, чего их не отдать?
— Не жалеете?
— Нет. Мне надо было решить проблему — квартиру купить…
— То есть вы это смогли сделать?
— Конечно. Я дочери квартиру купил, слава Богу. Сами понимаете — с молодыми в одной квартире… Так что я благодарен очень. Считаю — это подарок фирмы.
— Скажите, пожалуйста, а почему вы вне Брынцалов? И могли бы вы когда-нибудь им быть, или условия существования были созданы специфические? Или все же характер играет роль?
— Ну, безусловно! Насколько мне известно, Владимира Алексеевича жизнь заставила давно бороться за свое существование, причем довольно жестко. Он начал активно действовать в рыночных условиях тогда, в те времена, когда это еще и не поощрялось. Ну, я шел другим путем, у меня была другая цель. Тоже жизнь была очень тяжелая, и я считаю, что в своей жизни тоже достиг немалого — из рядового инженера дошел до члена коллегии министерства, только благодаря собственным усилиям. Просто по разным каналам мы с ним шли. А то, что мы остались до конца вместе, это уже одно говорит о том, что общего много — в достижении цели, в других моментах и так далее.
— Конфликты у вас бывают с Брынцаловым?
— В начале пути они были, безусловно, потому что это был резкий поворот в сторону. Но когда я увидел его деяния, что это не просто слова, не просто бахвальство, а осуществляемые действия… Практически никаких ошибок в своей деятельности он не совершал.
— Но рабочие уходят?
— Как сказать — уходят… Рабочие-то как раз и не уходят. У нас такая специфика производства… Если он, допустим, слесарь, шофер — эти могут уйти куда-нибудь. А рабочий, который занимается производством фармацевтической продукции, как правило, остается здесь.
— Правильно ли сделал Брынцалов, что решил баллотироваться в президенты, или это был не очень продуманный шаг? Не очень осторожный?
— Я считаю, что это еще раз подтверждает его незаурядность. Сами посудите — человек пришел в Москву никому не известным предпринимателем, и за четыре года доходит до кандидата в президенты — это уже говорит о том, что это человек необычный, таких у нас просто не было никогда. Почему я и продолжаю с ним работать, верю в него. Я был его доверенным лицом, выступал в команде. Он, мне кажется, и сам хорошо знал, что не победит, но его победа в том, что был кандидатом в президенты. Из небытия — в кандидаты!
— С вашей точки зрения, нужен России Брынцалов?
— С ним сегодня считается весь фармацевтический мир. Конечно, он нужен. Он это доказал и тем, что мы выживаем в этих нелегких условиях, хотя многие московские предприятия еле-еле небо коптят, а то и вовсе рухнули. Он дал возможность людям хорошо пожить месяцев семь-восемь, причем очень хорошо.
— Но это же маловато, в общем?
— Как вам сказать… Кто сегодня знает что-нибудь о завтрашнем дне? Никто, все живут одним днем. Но ведь это же не от него зависело, это же общая ситуация. Если бы у нас была возможность реализовать продукцию, хотя бы старыми методами, мы бы очень много сделали. Сюда были вложены колоссальные средства.
— Откуда эти средства?
— Заработали. Нам никто не давал. Нас государство только в блуд вводило всякими постановлениями: что они нам будут выделять средства. У меня тут лежит масса гарантированных документов, государственных, подписанных великими людьми, ответственными — министром и тремя заместителями министра, о том, что нам Минфин гарантирует безоговорочное выделение средств.
— Кто подписал?
— Могу показать. Это очень интересные документы. Вот контракт о реализации инвестиционного проекта. Подписали заместитель министра Минэкономики России Самусев и заместитель министра Косов.
— И толку никакого?
— Вот написано, прочитайте: «Минэкономики России и Минфин России гарантирует инвестору фармацевтическому акционерному обществу „Ферейн“ для реализации инвестиционного проекта…» и так далее… «тридцать три миллиарда». В каком году это было? Это было в девяносто пятом году. Потом это было пролонгировано на девяносто шестой…
— И ничего нет?
— И ничего.
— Как везде, в общем, — одни обещания?
— И все, что мы здесь сделали — это все сделано было благодаря стараниям Владимира Алексеевича, энергии тех людей, которые здесь работают.
— Как вам кажется, вот эта система обещаний — это пришло еще с тех времен или это новейшая конструкция, так называемая демократическая?
— Конечно, система не изменилась.
— Та же самая?
— Естественно. Вот вы говорите — почему я не Брынцалов. Я не буду Брынцаловым, потому что я, хотя и многого достиг, но у меня совершенно другой образ мыслей, его переделать трудно на седьмом десятке. То же самое — все наше руководство, все просоветские, прокоммунистические люди, которые привыкли мыслить скованно…
— Брынцалов всегда рано встает? Каждое утро на работе?.. Вообще, он человек, полностью отдавший себя работе?
— Нет. Я Владимиру Алексеевичу лично не позавидую ни в коем случае! Это надо иметь массу энергии, это надо постоянно думать, думать и думать. Тем более, вы сами понимаете, людей, таких, которые оказывают поддержку, практически нет. Клюют и ждут, пока тебя, так сказать, расклюют совсем. Он не привык рассчитывать на кого-то. Он один в поле воин. И он — безусловный лидер. Коллегиально решать проблемы мы, наверное, еще не осиливаем.
— Мало кому доверяет? Привык быть «волком-одиночкой»?
— Да, это, наверное, вот эта линия проходит… Зато вы не найдете среди фармацевтических предприятий ни одного, которое в короткий срок создало новые мощности, содержится в образцовом порядке, как это здесь, на «Ферейне». Многие предприятия выживают только одним путем — резким сокращением производства, создается небольшой коллективчик, и они сами себя кормят. Брынцалов поломал все стереотипы и создал мощнейший коммерческий центр, широчайшую торговую сеть и по России, и за рубежом, и филиалы, и так далее. Центр был сделан на современном уровне. Он — человек, который за порядок и красоту. Чтобы были красивые помещения, люди были красиво одеты, и жесточайшим образом внедрял это.
— Как же?
— А вплоть до увольнения. Вот один раз предупредил — идет оперативка, приходит начальник транспортного цеха. «А почему ты пришел в замасленной одежде?» — «Ну как же, я же с производства…» — «Я тебя предупредил — больше чтобы так ко мне не приходил». Второй раз: «Почему у тебя галстук кое-как завязан? Я тебя еще раз предупреждаю!» На третий раз: «Все, больше ты не начальник цеха». Потом он его, правда, восстановил, через энное количество месяцев, но дал понять людям, что это не просто шутка, что это всерьез. Он много провел мероприятий, которые повысили культуру, пошел на большие расходы — выбросил все эти рваные телогрейки… Если человек на работе появился неопрятный, и еще, и еще — он долго работать не будет, этот человек. Всю спецодежду закупали по импорту, хорошего качества. Одежда теплая, она, может, и китайская, но не какая-то там вышневолоцкая. Вы посмотрите, вот сейчас вроде бы мы находимся в состоянии кризиса. Вы были у нас на территории? Пройдите, посмотрите. Чистота идеальная, нигде мусоринки нет. Чтобы было все серо, чтобы не выделялось, и ходить в сером, и жить серо? Нет, он, наоборот, вкладывает большие деньги в мрамор, в бронзу, в красивые цветы. Уборщицы тут и день, и ночь, не просто так проходят тряпками, они целый день работают и зарплату получают хорошую. У нас в каждом туалете цветы стоят, и мыло ест, и свежие полотенца есть, и дезодорантом все обработано, и так далее. Ну где вы такое увидите? Нигде. У нас в каждом цеху — своя спецодежда, в одном — розовая, в другом — голубая, в третьем — красная. Зайдите сейчас в цех, который вновь построен, — сначала казалось, что излишки все это. Мы сделали такой цех, что сегодня к нам «едет» масса инофирм, они хотят с нами работать.
— Не убежит Брынцалов, на ваш взгляд, за рубеж? Вот так будет складываться ситуация — чего ему, он человек богатый…
— А зачем ему убегать? Его богатство вот где, его богатство в этом предприятии и в ряде других предприятий. А что будет за рубежом? Он сейчас массу сил отдает на то, чтобы выйти из этого положения и подняться, все-таки… Весь этот хаос и беспредел в стране не могут же продолжаться вечно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Но все-таки скандалила?
— Но рынок-то сбыта все равно оставался. Они отделялись забором, а рынок-то — это вся Россия. Ну и кончилось тем, что нашего генерального директора строгой бумагой пригласили на ковер в Народный контроль Союза. Наверное, не следует вам объяснять, что это такое. Мне приходилось часто бывать в этом заведении. Я помню, как там у входа стояли одна или две реанимационные машины, потому что вопрос там…
— Да что вы! Расскажите!
— Да ведь это была игра в одни ворота, избиение… Избиение людей до полусмерти… Вы приходите туда, становитесь на ковер, вас начинают…
— Надо стоя выслушивать все?
— Конечно, стоя.
— Независимо от возраста?
— Неважно. Короче говоря, дело сейчас не в этом…
— Но все же это тоже детали.
— Ну, деталь такая, что после этого по крайней мере вылетаешь с работы. Из партии — это точно. А человек без работы, без партии в то время — вы понимаете, что это такое. Ну, и, конечно, наш генеральный директор, когда получил это «приглашение» на ковер, имел очень неприглядный вид, — вот, мол, претензии определенные появились к Брынцалову, ты нас втравил в это дело, мы — государственное предприятие… Что будет, что будет! А Брынцалов и говорит: «Что это у тебя за бумага?» Директор отдает бумагу. Он разорвал эту бумагу. У того ноги подкосились. А Брынцалов: «Ничего! Никуда не ходи! Если их интересует этот вопрос — пусть они приезжают в наш пятитысячный коллектив и принародно, в нашем пятитысячном коллективе, рассматривают проблему».
— Кем тогда был Брынцалов?
— Никем. Просто советник неофициальный. Занимался проблемой апилактозы…
— Откуда у него такая уверенность была, что все сойдет?
— Уверенность, приобретенная опытом, я так понимаю. В принципе ему пришлось пройти довольно сложный жизненный путь и добывать место под солнцем. В одиночку очень тяжело. Но это его закалило и придало силу такой необычности, неординарности решений. Правильно он поступил тогда.
— Сколько лет было вашему директору?
— Он — мой ровесник. В девяностом — пятьдесят четыре года.
— А как дальше события развивались?
— А дальше — очень просто. Товарищи высокопоставленные из Народного контроля — тогда министерство еще теплилось, — руководители министерства, значит, приехали в наш коллектив, в актовый зал, где обралось порядка шестисот человек. Причем эти люди, начальство, привыкли к тому, что от них все зависит, они руководят процессом, проводят основную линию. А тут все не так. Тут их встретили с кинокамерами — «Пожалуйста, давайте на весь мир разберемся в этой проблеме: что тут дурного мы делаем?»
— А кто камеры организовал — Брынцалов?
— Все организовал Владимир Алексеевич. И министерские дрогнули. В общем, ушли они побитые, буквально извиняющиеся, что неправильно их сориентировали чиновники, которые устроили уже почти уголовное дело.
— А какое их главное обвинение?
— В том, что мы нарушили фармакопейные статьи, под видом пищевой добавки выпускаем медикамент…
— Брынцалов выступал? Или сидел тихо?
— Нет, и Брынцалов выступал.
— Вы не помните, что он говорил?
— Ну, человек он экспансивный, несколько излишне экспансивный, но по существу говорил, и четко, и правильно. Сначала все было этими великими деятелями принято в штыки, они вроде бы сейчас вообще будут уходить. А потом, когда все это дело вошло в русло нормального диалога, они поняли, что их позиции полностью разбиты.
— Где-нибудь на телевидении прошел этот сюжет?
— Я не знаю, все ли эти камеры были куда-то подключены, но эффект они создали колоссальный. Потому что эти люди на широком экране боялись выступать. Это был очень правильный шаг Брынцалова. Кончилось тем, что они своего чиновника выставили на сцену, он все пытался бормотать из готового доклада, кишащего всевозможными нехорошими словами: «нарушители», «ренегаты», «предатели» — что-то выжать… Ушли они, полностью признав свое поражение. Коллектив принял решение — хватит нам все время смотреть в сторону вышестоящих организаций, будем решать все самостоятельно. С того момента появился «Ферейн».
— А куда делся ваш директор?
— Директор у нас, как и все мы, во многом придерживался просоветского мышления. Владимир Алексеевич подходил с рядом довольно серьезных конструктивных предложений — реорганизации, закрытия производства, каких-то нерентабельных его частей, создания новых, нужных сегодня. Ну, в рыночном плане. Но, понимаете, мы люди были довольно-таки осторожные — а как, а что, можно, нельзя… А он решал эти вопросы проще. Он сказал: «Ну что, ставим вопрос о том, что надо коллективу дать самостоятельность, надо ему дать возможность роста, надо увеличивать производство при резком повышении заработной платы?» На этой почве, в открытом конкурсе он победил. Девяносто восемь процентов голосов получил на выборах и стал президентом «Ферейна».
— А акции у кого сейчас?
— Акции были розданы всем сотрудникам этого предприятия, в зависимости от проработанных лет. А потом он стал их покупать постепенно, за счет прибылей, которые имел от других предприятий. Мне уже детали не очень известны. Но, во всяком случае, в результате его деятельности львиную часть этих акций он скупил у народа. Я сам, например, с удовольствием продал.
— Почему?
— Во-первых, я считал, что это выгодно для меня — продать. Я до сих пор не понимаю, как они ко мне попали, я ведь личного своего ни рубля не вложил. Конечно, мы все понимаем, что это наш труд был, но в свое время мы за труд получали заработную плату. А тут вдруг есть возможность определенное количество — сколько там у меня было — да еще в размере один к пяти, чего их не отдать?
— Не жалеете?
— Нет. Мне надо было решить проблему — квартиру купить…
— То есть вы это смогли сделать?
— Конечно. Я дочери квартиру купил, слава Богу. Сами понимаете — с молодыми в одной квартире… Так что я благодарен очень. Считаю — это подарок фирмы.
— Скажите, пожалуйста, а почему вы вне Брынцалов? И могли бы вы когда-нибудь им быть, или условия существования были созданы специфические? Или все же характер играет роль?
— Ну, безусловно! Насколько мне известно, Владимира Алексеевича жизнь заставила давно бороться за свое существование, причем довольно жестко. Он начал активно действовать в рыночных условиях тогда, в те времена, когда это еще и не поощрялось. Ну, я шел другим путем, у меня была другая цель. Тоже жизнь была очень тяжелая, и я считаю, что в своей жизни тоже достиг немалого — из рядового инженера дошел до члена коллегии министерства, только благодаря собственным усилиям. Просто по разным каналам мы с ним шли. А то, что мы остались до конца вместе, это уже одно говорит о том, что общего много — в достижении цели, в других моментах и так далее.
— Конфликты у вас бывают с Брынцаловым?
— В начале пути они были, безусловно, потому что это был резкий поворот в сторону. Но когда я увидел его деяния, что это не просто слова, не просто бахвальство, а осуществляемые действия… Практически никаких ошибок в своей деятельности он не совершал.
— Но рабочие уходят?
— Как сказать — уходят… Рабочие-то как раз и не уходят. У нас такая специфика производства… Если он, допустим, слесарь, шофер — эти могут уйти куда-нибудь. А рабочий, который занимается производством фармацевтической продукции, как правило, остается здесь.
— Правильно ли сделал Брынцалов, что решил баллотироваться в президенты, или это был не очень продуманный шаг? Не очень осторожный?
— Я считаю, что это еще раз подтверждает его незаурядность. Сами посудите — человек пришел в Москву никому не известным предпринимателем, и за четыре года доходит до кандидата в президенты — это уже говорит о том, что это человек необычный, таких у нас просто не было никогда. Почему я и продолжаю с ним работать, верю в него. Я был его доверенным лицом, выступал в команде. Он, мне кажется, и сам хорошо знал, что не победит, но его победа в том, что был кандидатом в президенты. Из небытия — в кандидаты!
— С вашей точки зрения, нужен России Брынцалов?
— С ним сегодня считается весь фармацевтический мир. Конечно, он нужен. Он это доказал и тем, что мы выживаем в этих нелегких условиях, хотя многие московские предприятия еле-еле небо коптят, а то и вовсе рухнули. Он дал возможность людям хорошо пожить месяцев семь-восемь, причем очень хорошо.
— Но это же маловато, в общем?
— Как вам сказать… Кто сегодня знает что-нибудь о завтрашнем дне? Никто, все живут одним днем. Но ведь это же не от него зависело, это же общая ситуация. Если бы у нас была возможность реализовать продукцию, хотя бы старыми методами, мы бы очень много сделали. Сюда были вложены колоссальные средства.
— Откуда эти средства?
— Заработали. Нам никто не давал. Нас государство только в блуд вводило всякими постановлениями: что они нам будут выделять средства. У меня тут лежит масса гарантированных документов, государственных, подписанных великими людьми, ответственными — министром и тремя заместителями министра, о том, что нам Минфин гарантирует безоговорочное выделение средств.
— Кто подписал?
— Могу показать. Это очень интересные документы. Вот контракт о реализации инвестиционного проекта. Подписали заместитель министра Минэкономики России Самусев и заместитель министра Косов.
— И толку никакого?
— Вот написано, прочитайте: «Минэкономики России и Минфин России гарантирует инвестору фармацевтическому акционерному обществу „Ферейн“ для реализации инвестиционного проекта…» и так далее… «тридцать три миллиарда». В каком году это было? Это было в девяносто пятом году. Потом это было пролонгировано на девяносто шестой…
— И ничего нет?
— И ничего.
— Как везде, в общем, — одни обещания?
— И все, что мы здесь сделали — это все сделано было благодаря стараниям Владимира Алексеевича, энергии тех людей, которые здесь работают.
— Как вам кажется, вот эта система обещаний — это пришло еще с тех времен или это новейшая конструкция, так называемая демократическая?
— Конечно, система не изменилась.
— Та же самая?
— Естественно. Вот вы говорите — почему я не Брынцалов. Я не буду Брынцаловым, потому что я, хотя и многого достиг, но у меня совершенно другой образ мыслей, его переделать трудно на седьмом десятке. То же самое — все наше руководство, все просоветские, прокоммунистические люди, которые привыкли мыслить скованно…
— Брынцалов всегда рано встает? Каждое утро на работе?.. Вообще, он человек, полностью отдавший себя работе?
— Нет. Я Владимиру Алексеевичу лично не позавидую ни в коем случае! Это надо иметь массу энергии, это надо постоянно думать, думать и думать. Тем более, вы сами понимаете, людей, таких, которые оказывают поддержку, практически нет. Клюют и ждут, пока тебя, так сказать, расклюют совсем. Он не привык рассчитывать на кого-то. Он один в поле воин. И он — безусловный лидер. Коллегиально решать проблемы мы, наверное, еще не осиливаем.
— Мало кому доверяет? Привык быть «волком-одиночкой»?
— Да, это, наверное, вот эта линия проходит… Зато вы не найдете среди фармацевтических предприятий ни одного, которое в короткий срок создало новые мощности, содержится в образцовом порядке, как это здесь, на «Ферейне». Многие предприятия выживают только одним путем — резким сокращением производства, создается небольшой коллективчик, и они сами себя кормят. Брынцалов поломал все стереотипы и создал мощнейший коммерческий центр, широчайшую торговую сеть и по России, и за рубежом, и филиалы, и так далее. Центр был сделан на современном уровне. Он — человек, который за порядок и красоту. Чтобы были красивые помещения, люди были красиво одеты, и жесточайшим образом внедрял это.
— Как же?
— А вплоть до увольнения. Вот один раз предупредил — идет оперативка, приходит начальник транспортного цеха. «А почему ты пришел в замасленной одежде?» — «Ну как же, я же с производства…» — «Я тебя предупредил — больше чтобы так ко мне не приходил». Второй раз: «Почему у тебя галстук кое-как завязан? Я тебя еще раз предупреждаю!» На третий раз: «Все, больше ты не начальник цеха». Потом он его, правда, восстановил, через энное количество месяцев, но дал понять людям, что это не просто шутка, что это всерьез. Он много провел мероприятий, которые повысили культуру, пошел на большие расходы — выбросил все эти рваные телогрейки… Если человек на работе появился неопрятный, и еще, и еще — он долго работать не будет, этот человек. Всю спецодежду закупали по импорту, хорошего качества. Одежда теплая, она, может, и китайская, но не какая-то там вышневолоцкая. Вы посмотрите, вот сейчас вроде бы мы находимся в состоянии кризиса. Вы были у нас на территории? Пройдите, посмотрите. Чистота идеальная, нигде мусоринки нет. Чтобы было все серо, чтобы не выделялось, и ходить в сером, и жить серо? Нет, он, наоборот, вкладывает большие деньги в мрамор, в бронзу, в красивые цветы. Уборщицы тут и день, и ночь, не просто так проходят тряпками, они целый день работают и зарплату получают хорошую. У нас в каждом туалете цветы стоят, и мыло ест, и свежие полотенца есть, и дезодорантом все обработано, и так далее. Ну где вы такое увидите? Нигде. У нас в каждом цеху — своя спецодежда, в одном — розовая, в другом — голубая, в третьем — красная. Зайдите сейчас в цех, который вновь построен, — сначала казалось, что излишки все это. Мы сделали такой цех, что сегодня к нам «едет» масса инофирм, они хотят с нами работать.
— Не убежит Брынцалов, на ваш взгляд, за рубеж? Вот так будет складываться ситуация — чего ему, он человек богатый…
— А зачем ему убегать? Его богатство вот где, его богатство в этом предприятии и в ряде других предприятий. А что будет за рубежом? Он сейчас массу сил отдает на то, чтобы выйти из этого положения и подняться, все-таки… Весь этот хаос и беспредел в стране не могут же продолжаться вечно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46