А между тем Рики, выражаясь словами древней баллады «был простой человек и просто смотрел на свет». Сколько Бет ни вглядывалась в него, она не видела причины для такого доброжелательного интереса. Мальчишка был прям как дверной косяк. «И да его было настоящее да, а нет — настоящее нет. По мнению Бет, это было скучно и приторно до тошноты. Но ее богатый внутренний мир не интересовал никого, а этот жгутиконосец воровал любовь ее матери и брата, и вдобавок не замечал, что крадет.
От жалости к себе Бет всплакнула. Когда-то давно, когда она была такой как Джек или даже меньше, на Тир-нан-Ог, конопатая нянька — Молли или Полли? — устав от ее шалостей, пригрозила: «Смотри, если будешь плохо себя вести, мама отдаст тебя обратно в приют, а себе возьмет белую девочку, настоящую девочку». Ужас, стянувший ей горло ледяной петлей, она помнила до сих пор: она бежала по гулким каменным коридорам старинного замка Мак-Интайров, отчаянно рыдая и вопя «Мама!». Леди Констанс, услышав эти вопли, опрометью бросилась из кабинета навстречу, и Бет с разбегу ткнулась лицом в ее юбки, умоляя не отдавать ее в приют и не брать никакую другую девочку.
Молли-Полли она потом больше не видела в замке, а где-то через полгода леди Констанс отбыла с ней на Сирену, но по сей день в своих страшных снах Бет видела проносящиеся мимо каменные стены коридоров, слышала стук шагов под сводами и свой собственный тоненький плач.
Когда она немного подросла, то поняла, что мама никогда ее не бросит. Даже после рождения Джека она больше не боялась этого. Однако бес нет-нет да и нашептывал, что леди Констанс она нужна только для демонстрации расовой политики Доминиона, и если бы не это… ну, ты же понимаешь — таких, как ты, полно сейчас по всем Новым Землям. Разницы особой между вами нет: вы были созданы, чтобы услаждать господ, избавлять их от работы или продлить им жизнь, отдав свою. Мама Констанс взяла тебя только для того, чтобы показать, какая она добрая христианка и как безразлична к расовым предрассудкам, а так — она бы, конечно, взяла себе «белую девочку, настоящую девочку». Или мальчика. Настоящего мальчика. Чем-то даже похожего на лорда Якоба, а значит, лорду Якобу было бы проще признать его как своего сына. Полюбить его — без тех мучительных усилий, которые он тратил на Бет, и от которых Бет просто воротило — ведь лорд Якоб, как и Дик Суна, не умел скрывать своих чувств…
И порой бес побуждал Бет в очередной раз испытать любовь леди Констанс какой-нибудь дикой выходкой. В последний раз такое было больше года назад. Бет решила было, что бес побежден и потеряла бдительность. Поэтому она не пыталась осмыслить то чувство, которое сейчас раздирало ее. Не пыталась дать ему имени — она знала только одно: она ненавидит Дика Суну.
В дверь постучали, и Бет открыла. Вспомни черта… Но на руках у Суны был Джек, обвисший, как тряпочка, и сам Дик побледнел. От обоих пахло рвотой.
— Ему стало плохо, — сказал Дик. — Я не знаю, почему. Мы играли — и вдруг…
— Я порвал, — слабым и виноватым голосом сказал Джек.
Бет бросилась к стенному шкафу, достала кофр с медицинскими принадлежностями и зарядила инъектор. Потом протерла внутренний сгиб локтя малыша спиртом и прижала головку инъектора там, где виднелась синяя жилка. Нажала на «ввод». Джек всхлипнул от моментальной боли.
— Потерпи, маленький, потерпи, — прошептала она. — Сейчас будет легче.
Дик топтался у дверей, не зная, что делать.
— Ну, чего ты торчишь тут просто так? Вызови маму, — сказала Бет.
Дик вызвал миледи через терминал, девушка тем временем раздела братишку, бросила заблеванные одежки к дверям и принялась обтрать малыша влажной салфеткой.
— Что это с ним? — тихо спросил Суна, когда леди Констанс сказала «Сейчас приду» и отключила связь.
— Аутоиммунная реакция, — так же тихо ответила Бет, вытирая мордашку мальчика влажной салфеткой. — Это гены. Кровь шедайин.
— Королевская кровь, я знаю, — сказал Дик. Лорд Дилан Мак-Интайр был женат на Бланке де Риос-и-Риордан, дочери Диего Альваро де Риоса и Мэрион Риордан, то есть, внучке короля Кена Четвертого.
— Так вот, иногда эта самая королевская кровь, чтоб ей пусто, преподносит вот такую фигу. Иммунная система начинает воспринимать организм как инородное тело и убивать его. Думаешь, отчего так часто умирают потомки смешанных браков?
— Он когда-нибудь выздоровеет? — спросил Дик, подбирая скомканную салфетку с пола отправляя ее в утилизатор.
— Врач сказал, что когда закончится половое созревание, нужно будет пройти курс радикальной терапии. Если его начинать сейчас, гормональные железы могут пойти вразнос. А до тех пор мы просто вводим искусственный ретровирус. Он пожирает антитела, убивающие организм. Но от этого у Джека портится собственный иммунитет. Нужно для баланса вводить искусственные иммунные тела. Это лекарство, — она постучала пальцем по инъектору, — делается в специальной лаборатории за бешеные деньги. И на Мауи нет специалистов, которые это могут. Эту линию нанотехнологий вавилонцы не развивали, потому что нашли более простое решение…
Бет умолкла потому что вошла леди Констанс.
— Джек, — она встала на колени рядом с кроватью. — Маленький, ты как?
— У меня голова тяжелая, — пожаловался Джек.
— Это пройдет. Бет, ты молодец.
— Я пойду отнесу вещи в стирку, — сказал Дик.
— Да, пожалуйста, — кивнула леди Констанс. Дик подобрал вещи Джека и тихонько вышел.
Ему и самому нужно было сменить одежду, поэтому он забежал в свою каюту и сбросил штаны и тунику, вместо них надев узкие шорты и старый свитер Джеза с ужасно растянутым воротом. Чуть подумал и сунул под завязку шорт книгу Шекспира.
Одним из плюсов этого пассажирского рейда было то, что не требовалось экономить воду, и устраивать купание и постирушки можно было хоть каждый день. Дик бросил скомканные вещи в глотку стиральной машины, пошарил в корзине с грязным бельем и выгреб оттуда все, что не грозило полинять на белое сейлор-фуку Джека. Этого все равно было мало: обычно машину запрещалось запускать иначе как загруженной до упора: ведь расход воды всегда был одинаковым, и немалым. Но сейчас капитан махнул на это дело рукой.
Дик закрыл и запустил машину, а сам сел на корзину с бельем и включил книгу. Шекспир ему действительно понравился, Макбет чем-то напоминал Тайра Киёмори, а «Король Лир» хоть и был списан со старинного фильма «Ран», все равно было интересно читать, и Корделия чем-то казалась похожей на леди Констанс.
Теперь он дочитывал «Отелло» — и было уже понятно, что дело кончится плохо: бедняга мавр оказался доверчивым, как ребенок. Правда, Дика покоробила эта странная доверчивость: он был убежден, что хороший человек скорее поверит хорошему, чем плохому, а раз так — Отелло должен был поверить жене, а не клеветнику Яго. Но, видно, несчастный совсем плохо думал о себе, если считал, что жена предаст его при первом же удобном случае…
Он дочитал «Отелло» и убедился, что все ожидания оправдались: утешиться можно было только тем, что негодяй получил по заслугам. Дик не стал открывать последнюю трагедию — «Ромео и Джульетта»; решил отложить ее до вечера, чтобы прочесть после прыжка, во время положенного отдыха. Он закрыл книгу, сунул ее за пояс, надвинул на глаза визор и вызвал из памяти сантора комплекс задач по векторному анализу.
— Тук-тук, — услышал он, решая четвертую. — Как там наши вещички?
Он поднял визор. Бет стояла перед ним, скрестив руки на груди. Дик подвинулся, чтобы она тоже могла сесть.
— Уже скоро. А что Джек?
— Уснул. Не паникуй, Дик, мы к этому уже привыкли. Приступ происходит где-то раз в месяц и длится примерно с неделю. Джек полежит немного — и все. Потом снова будет бегать. Главное — чтобы он не оставался один на это время, чтобы рядом был кто-то.
— Кроме вахты — я готов.
— Большое спасибо, — съязвила Бет. — Без тебя мы никак бы не обошлись. Ладно, не сердись. Я же говорю — мы привыкли. Если бы мама согласилась клонировать железы, провести с ними терапию и пересадить ему — с этим было бы покончено.
— Но для этого, — возразил Дик, — нужно клонировать сначала ребенка, а потом взять у него стволовые клетки и вырастить органы. Это убийство.
— Не занудствуй, монах в дырявых штанах. Убийство — это если из-за маминого упрямства с Джеком случится приступ, когда рядом никого не будет. Сейчас ему пять, а когда будет десять, я уже не смогу ходить за ним хвостом и ни одна нянька не уследит. А генетический материал — не человек.
— Ты говоришь как Моро, — сказал Дик.
— Ну и прекрасно.
— Бет, он говорил это о тебе… Ну, то есть, о том, что в Вавилоне тебя тоже не считали бы человеком, пока ты была в репликаторе. Тебе не дали бы вырасти по-настоящему, а потом какая-нибудь старая оперистая певица записала бы тебе свою память.
— Оперная, — поправила Бет, а потом прищурилась. — Эй, а откуда ты знаешь про оперу?
Дик покраснел.
— Подслушивал, значит. Тц-тц-тц, мальчик, кто же вас воспитывал? Когда капитан Хару, когда шеэд, а когда и никто. Ладно, проехали. Мне все равно надо привыкать к вниманию публики. Тебе хоть понравилось?
Юноша кивнул.
— У меня проблемы с репертуаром, — важно сказала Бет. — Понимаешь, обычно карьера оперной певицы начинается с хора. А я — гем, я могу проторчать в хоре до тридцати лет, а потом буду петь на вторых ролях еще до сорока, и только потом мне, может, дадут главные роли. Ты когда-нибудь видел этих сорокапятилетних Аид с вот такущими задами? — чтобы показать калибр зада, Бет спрыгнула с корзины для белья. — Поэтому действовать надо иначе. Сначала нужно сделать сольную карьеру, зарекомендовать себя. И когда у меня будет имя — то под это имя кто угодно даст денег на постановку «Аиды». Ты слышал «Аиду»?
— Это то, что ты пела?
— Нет, это другая опера. То, что я пела, будет моим сольным номером. Понимаешь, у меня после мутации открылась целая октава внизу, а мама боится, что я поврежу горло и запрещает мне петь сложные партии. Потому я и репетировала там, где вы с Майлзом машете мечами. Но одного номера мало, нужно подготовить целую программу. Что-нибудь совсем новое, не затасканное. О, послушай! Говорят, у тебя навалом сохэйских песен? Давай меняться: я тебе «Аиду», а ты мне — эти песни, может, и найду что-то полезное.
— Хорошо, — сказал Дик, не меняя позы и не отрывая от Бет взгляда. — А «Аида» — это песня или человек? Извини, я мало знаю.
— Аида — это героиня оперы. Знаешь, что такое опера?
— Дом с призраками? — попробовал угадать Дик. Бет засмеялась, но это его не обидело: ему нравился ее смех.
— Опера — это игра, вроде… вроде трагедий Шекспира, но там не говорят, а поют. «Аида» — это о девушке, рабыне в Египте…
— Как Иосиф?
— Да, примерно. Она была эфиопкой, пленницей. Понимаешь, я мечтаю спеть «Аиду», потому что я тоже была рабыней. Я этого не помню, но ведь была. И, по-моему, это будет здорово, если Аиду споет гем. Правда?
— Здорово, — согласился Дик.
— Ну так мы решили: я тебе Верди, ты мне — сохэйские песни. Заметано?
Машина становилась, они одновременно побежали к дверце и столкнулись там плечами.
— Полегче, не пожар, — сказала Бет.
Дверца щелкнула, Дик подставил под влажный ворох ткани корзинку для чистого белья.
— Имей в виду, я не умею пользоваться гладильным прессом, — сказала Бет.
— Это просто, — успокоил ее Дик, раскрывая сушильный шкаф с катком. — Только нужно сначала вещь распрямить как следует.
Они достали из корзины костюмчик Джека и запустили сушилку.
— Осторожно, руки, — сказал Дик. — Вот сюда клади. Теперь запускай каток…
Пшшш! — рубашонка, горячая и почти сухая, упала на руки Бет. Теперь штанишки.
— Ай!
— Я же говорил, осторожно. Больно?
— Ерунда.
Что произошло затем, Дик толком не понял: как-то все случилось очень быстро. Только что они сидели на коленях рядом, и вдруг оказались лицом к лицу, и Бет, не дав ему ни секунды на раздумья, поцеловала его.
Какое-то время они неумело хватали друг друга губами за губы, а потом Бет спросила:
— А по-настоящему ты умеешь? С языком?
Он покачал головой.
— Хочешь научу?
Он кивнул, не соображая толком, на что именно соглашается. Каток вертелся впустую, потом Дик нажал на рычаг остановки. Через минуту Дик и Бет оторвались дуг от друга.
— Ну, я пойду, — сказала Бет, как ни в чем не бывало. Дик снова кивнул, не в силах говорить. Болван болваном.
— Мы условились поменяться музыкой, да?
— Да, — прошептал он. Когда она исчезла, взял свою рубашку и остудил ею лицо — на случай если кто-то войдет.
Перед ним была корзина с кучей влажной одежды и сушилка, через пять часов его ждал прыжок, а он все сидел на полу в прачечной, и пытаясь понять, что же произошло. Потом вывел пальцем на запотевшем стекле стиральной машины кандзи «любовь». И тут же стер.
Глава 3
Корабль, потерпевший крушение
Космоходы бывают или набожными или суеверными. Скептиков среди них нет — слишком многое в их жизни зависит не от них, и слишком невыносима мысль о том, что с этим ничего не поделать.
Капитан Хару был набожен, и весь его постоянный экипаж — тоже. И это не было лишним — по статистике, один из пяти тысяч прыжков — прыжок в никуда. Кто знает, не твоя ли сейчас очередь?
В маленькой часовне теплились две свечи под Распятием, и курились палочки, пропитанные ладаном, обрамляя струйками дыма макэмоно с надписью «Я есмь Путь, Истина и Жизнь». По бокам от статуэтки Марии в нише стояли еще две дешевых пластиковых скульптурки, без которых корабельную часовню и представить было нельзя: Святой Брайан Риордан, Брайан Навигатор, в правой руке держал старинный пилотский наношлем, а левой прижимал к груди цветок ариу, который символизировал его жену Эйдринн; Святой Ааррин, Апостол шедайин, стоял по другую сторону Марии, подняв левую руку в традиционном приветствии, а правой держа развернутый свиток, где на шедда было написано начало Евангелия от Иоанна, переведенного Ааррином. Даже те, кто не владел шедда, как правило, знали, как это звучит: «Имма шаад эйорийя, ит Ша»аримениммайн шаад, ит имма ш"е Ша"арим".
Справа и слева от них были устроены полочки для икон поменьше — любимых святых и покровителей команды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18