Вы называете счастьем жизнь автоматов, в ужасе мечущихся по магазинам, лишь бы выполнить обязательную норму покупок? Вы называете радостью жизни смертельную скуку, которой охвачены эти превращенные вами в идиотов люди, да им уже ничего не хочется, они набрасываются – как и вы сами только что – на чесательный порошок, чтобы всласть почесаться, словно обезьяны, взгрустнувшие в неволе. Возьмите хотя бы беднягу Эстебана…– Эстебана?На сей раз Флоранс перебил Каписта. Он слишком долго сдерживал себя, и наконец терпение его лопнуло.– Эстебана! Вот именно – Эстебана! – восклицал он. – Ну-ка, позовите его сюда, и мы посмотрим. Нет, да вы соображаете, что говорите!Каписта подошел к двери, распахнул ее и крикнул:– Эстебан! Эстебан! – и, повернувшись к Флоранс, добавил: – Сейчас вы услышите, что он вам ответит!– Эстебан, – сказал Каписта несколько секунд спустя, стараясь говорить как можно спокойнее, – приготовьте чемоданы, чтобы упаковать вещи сеньора Квоты.– Сеньор Квота собирается попутешествовать?– Да. Он снова будет преподавать в колледже Камлупи.– Но он… не покинет нас насовсем? – с беспокойством глядя на Квоту, спросил Эстебан.Квота сделал шаг вперед.– Боюсь, что придется вас покинуть, Эстебан, – с усмешкой проговорил он. – Мои ученики меня ждут.Эстебан переменился в лице. Он побелел.– Значит, вы уезжаете насовсем?– Боюсь, что так, – ответил Квота. – Моя работа здесь кончена, дела идут хорошо, видимо, можно обойтись и без меня…– Ну уж нет, – прервал его Эстебан хриплым от волнения голосом. – Ну уж нет, – повторил он, – вы не можете уехать! Дела, дела, как будто, кроме них, ничего и нету! А мы, а наша заработная плата, наши пятницы и все прочее? Конечно, ваши ученики – они и есть ваши ученики, но мы тоже имеем на вас права!..Эстебан даже весь побагровел от сдерживаемой злости, он притопывал ногами, сжимая и разжимая кулаки.– Ежели желаете знать мое мнение, – кричал он все громче и громче, – то вот оно: когда вы от нас уедете, что-нибудь непременно произойдет, начнется революция, уж поверьте мне! Люди, чего доброго, спалят ваш колледж, слово даю. И я, глядишь, буду в первых рядах поджигателей!Флоранс подошла к нему и тронула его за руку.– Эстебан, успокойтесь… – ласково сказала она. – Вспомните-ка, что вы мне вчера говорили.Швейцар посмотрел на нее, теперь лицо у него побледнело от ярости.– Я помню одно – что я зарабатываю три тысячи песо в месяц! – Голос его дрогнул.– Но тем не менее у вас долги… – все так же мягко напомнила Флоранс.– Возможно, но зато у меня две машины да три фортепьяно…– От которых у вас лопаются барабанные перепонки.– А может, мне нравится, чтобы у меня перепонки лопались!– Полноте, Эстебан! Если бы вы удовлетворились одним хорошим пианино…– А почему это я должен удовлетвориться одним, – грубо оборвал ее Эстебан, – раз я достаточно зарабатываю, чтобы иметь целых три? И куда вообще вы клоните, сеньорита?Несмотря на его явно враждебный тон, Флоранс решила не сдаваться.– Когда я вас спросила, счастливы ли вы, Эстебан, вы мне ответили, что…– Возможно, я наговорил глупостей, – снова прервал Флоранс Эстебан, злобно и с вызовом глядя на нее. – Но мне хорошо, вот и все. А тому или той, кто осмелится тронуть хоть волосок на голове сеньора Квоты, я первый крикну: «Руки прочь!» Уж поверьте мне!И тут, словно желая поддержать Флоранс, в разговор вмешался Квота и, не глядя на нее, сказал примирительным тоном:– Спасибо, Эстебан! И успокойтесь, я еще не уехал, и никто не собирается заставить меня «накручивать волосы на бигуди». Впрочем, я убежден, – тут он взглянул на Флоранс с такой самоуверенной, спокойной улыбкой, что в душе ее снова поднялась буря возмущения, – сеньорита Флоранс, увидев воочию ваше счастье, вопреки своим личным взглядам на вопросы экономики доставит нам большую радость и останется с нами.– Нет, ни за что! – воскликнула Флоранс, с отчаянием глядя на Эстебана. – Вот, значит, до чего дошло дело! Слава богу, я еще не успела распаковать свои вещи. Я уезжаю немедленно! Прощайте!Флоранс направилась к двери, Бретт побежал за ней, тщетно пытаясь удержать племянницу.– Не надо, девочка, не надо! Ты не можешь так поступить со мной!Еще некоторое время из коридора доносились их голоса, потом все стихло. Квота, Эстебан и Каписта стояли молча. Квота, казалось, был совершенно спокоен и лишь загадочно улыбался. Эстебан и Каписта обменялись насмешливым взглядом, пытаясь держаться непринужденно, но по их лицам видно было, что давалось им это нелегко. 8 После долгих уговоров Бретту удалось добиться от Флоранс только одного: сегодня ночью она не сядет на самолет, а останется до утра. Да и то он чуть было не испортил все дело, когда, войдя вместе с Флоранс в гостиную, машинально включил все телевизоры, а числом их было ровно шесть, столько, сколько программ – тагуальпекских, американских и мексиканских – принимал Хаварон. Когда Флоранс увидела, а главное – услышала, как в комнату одновременно ворвались двадцать четыре реактивных самолета, свора собак, с лаем преследующая в тундре медведя, малыш, с ревом требующий кока-колу, артиллерийская перестрелка из документальных кадров о падении Берлина, паровые прессы, штампующие новейшие кузовы «Америкен-моторс», и конкурс джазовых оркестров, мощность коих измерялась в децибелах, она поняла, что сейчас лишится чувств от нервного потрясения. Бретт едва успел выключить телевизоры, потому что Флоранс, вооружившись пресс-папье, уже готова была кинуть его в первую очередь в ревущего младенца и потом уж заняться джазом, собаками, самолетом, пушками и паровыми молотами.Ужин прошел в натянутом молчании. После ужина Флоранс принялась изучать расписание самолетов. Подняв глаза, она увидела растерянное лицо дяди Самюэля и села рядом с ним на тахту. Она взяла его за руку и грустно ему улыбнулась. После долгого молчания Бретт наконец решился и тихо спросил:– Ты действительно хочешь меня покинуть?Флоранс ответила не сразу. Собравшись с мыслями, она мягко, но в то же время не допускающим возражения тоном попыталась объяснить ему всю серьезность создавшегося положения. Она рассказала дяде о том, что увидела и услышала за сегодняшний день: об обезумевшей толпе, о магазинах, о толкотне у прилавков, о человеке с лодочным мотором, о несчастном Эспосито с его складом бытовых приборов и, наконец, о своем разговоре с Квотой, о его образе мыслей, о его бредовых проектах, доходящих до того, что он мечтает добиться несварения желудка поголовно у всех жителей Тагуальпы, чтобы продавать им слабительное, а ее дядюшка Бретт ничего не видит, ничего не понимает, находит все это нормальным и даже замечательным…– Квота внушает мне ужас, но вас, дядечка дорогой, мне жаль до боли. Я не хочу быть свидетелем того, что с вами произойдет. «Иди вперед или подыхай! Кто не двигается вперед, тот отступает назад! Если я остановлюсь, я разорен!» Разве вы не помните Катоблепа?Бретт удивленно поднял брови. Флоранс еще крепче сжала его руку.– Ну как же так, вспомните у Флобера в «Искушении святого Антония»… Было такое легендарное чудовище, ужасно глупое, и именно из-за своей фантастической глупости оно чуть не увлекло святого отшельника в нирвану, в пропасть блаженного небытия… До того глупое, ну вспомните, что оно пожирает свои ступни, не понимая, что это его собственное тело. «Либо иди вперед, либо подыхай!» А Квота вместе с его Катоблепом жрут не только свои ступни, они пожирают уже ноги и зад, и пожирают с такой жадностью, что скоро подавятся собственными потрохами. Ну, а дальше-то что будет, дядя, что дальше? Насколько, по-вашему, их еще хватит, если они будут так обжираться?Бретт тщетно искал веского ответа, аргумента. Да что там, образ этого Катоблепа, словно взрывная волна, пробудил в нем былые тревоги… А вдруг Флоранс права? А вдруг это пресловутое «экономическое развитие», с которым носятся сейчас деловые круги всего мира, – тот же Катоблеп?– Это ужасно, – услышала Флоранс шепот Бретта.Она не верила своим ушам. Неужели ей удалось так скоро переубедить дядю? И действительно, он продолжал:– Надо бы повидать Квоту. Надо ему все это сказать. Прости, я накричал на тебя, но ты же знаешь, я всегда бешусь, когда сомневаюсь в своей правоте… Не уезжай. Подожди хоть несколько дней. Не оставляй меня снова одного с этим дьяволом в образе человека. Может, ты и права. Может, и впрямь ему лучше вернуться в свой колледж. Если он останется здесь, нас, возможно, ждут черные дни.
– Пусть будет так, – согласился Квота.Когда на следующее утро после разговора Флоранс с дядей Самюэлем пришли к Квоте, тот сразу же по выражению их лиц понял все. Однако он не показал виду, что взволнован. Он предложил им сесть. Со своей обычной усмешкой он выслушал Бретта, который поделился с ним своими опасениями и даже упомянул для убедительности Катоблепа. Когда Бретт умолк, Квота принялся медленно ходить взад и вперед по кабинету.– Пусть будет так, – повторил он серьезным тоном. – Вы правы, оба правы, это совершенно ясно.Бретт похолодел. Неужели и Квота сейчас признает…– Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого вы считаете Катоблепом. Если не ошибаюсь, это выпад против вашего покорного слуги?Квота резко остановился и повернулся лицом к Бретту и Флоранс.– Скажите, дорогой друг, кто придумал этого самого Катоблепа? Уж не я ли, по-вашему? Как бы не так. Он родился сто лет назад, точнее, вместе с началом промышленной эры и массового производства. Я же, как и все прочие, лишь получил его в наследство, и получил таким, каков он есть: самоуверенного болвана, облизывающегося от удовольствия. И совершенно верно, что рано или поздно, с моей помощью или без нее, все равно он сожрет свои собственные потроха. Это уж вернее верного…– Значит… – вскричал Бретт.– Значит, главная проблема не в этом. Вы сами выразили суть современного мира, дорогой Бретт, «Либо иди вперед, либо подыхай». И мы не в силах ничего изменить. Следовательно, проблема проста – не сдохнуть. А значит, идти вперед, действовать. Иными словами – продавать. Другого выхода нет. «Все прочее литература», а у нас времени нет на то, чтобы убаюкивать себя красивыми словами. Или сравнениями с мифологическими чудищами. Мы должны продавать, и опять продавать и продавать, все больше и больше. И все время выискивать новые методы, чтобы не остановиться на полпути. Если ваша страна может обойтись без моих методов, я буду только рад, пусть другие предложат что-нибудь получше.– Но что с нами будет, когда у людей действительно окажется переизбыток всего? – нетерпеливо спросил Бретт, ибо Квоте впервые не удалось его переубедить. – Если у них и правда начнется несварение желудка? Если они не захотят больше ничего покупать? Совсем ничего? Если они объявят забастовку?– А разве кто-нибудь вас уверяет, что этого не произойдет? – спросил Квота. – Я скажу даже больше – ваше «если» излишне. Производить товары в изобилии – значит постепенно подготавливать роковой финал. Это ясно, как дважды два – четыре.– Значит… – повторил Бретт, покрываясь холодным потом.– Значит, чтобы выкарабкаться, нужно сделать выбор, это ясно всякому. Есть только два выхода. Либо властной рукой уравновесить производство и потребление, другими словами, прийти к социализму. А это означает конец частного предпринимательства, конец западной цивилизации. Либо по примеру Америки – как бы это ни претило вашей милейшей племяннице – все время создавать новые потребности, раньше чем будут удовлетворены прежние. И действовать так, чтобы Катоблеп сжирал свою лапу медленнее, чем у него отрастет вторая. Вот в этом и заключается моя работа, job, над этим трудятся наши научно-исследовательские лаборатории. Кстати, – без всякого перехода обратился он к Флоранс, – я вам искренне благодарен.Флоранс с недоумением посмотрела на него.– Нет, нет, действительно благодарен от всего сердца, – продолжал Квота. – Только после разговора с вами я понял, что допустил грубейшую ошибку в организации наших лабораторий. Я глубоко вам за это признателен. Я даже не могу вам высказать как!Но Флоранс насторожилась. К чему это он клонит…– Пожалуйста, не втягивайте меня в ваши гнусные истории, – сухо бросила она.– Вот именно! – Квота энергично вскинул руку, словно подсек рыбу. – Вот именно в этом моя ошибка! В том, что я с самого же начала не втянул вас. Вы бы помешали нам совершить уйму глупостей! Таких, например, как этот злосчастный чесательный порошок. Я целиком согласен с вами, что подобная мысль могла родиться только у пошляка! Извините меня.– Значит, вы это поняли, – удивленно и даже с некоторым волнением пробормотала Флоранс.– Конечно, это же противно здравому смыслу, – проговорил Квота тоном гордеца, вынужденного признать свою ошибку. – Равно как и унитазы с норкой, столь полюбившиеся американцам, или их груди-солонки, краска для озеленения травы. Да, я вам признателен за то, что вы открыли мне глаза. Очень признателен, хотя не могу не упрекнуть вас: и вы тоже виноваты. Как вы могли бросить меня? – с горьким высокомерием закончил он.– Я? Вас! – пробормотала Флоранс. – Ну, знаете…Ей хотелось швырнуть ему в лицо, что он нахальный, дерзкий и в то же время наивный и обольщающийся наглец, но, не найдя подходящих слов, чтобы сформулировать свои противоречивые мысли, она так и не закончила фразы.– Да, вы бросили нас: меня и вашего дядю, – продолжал Квота, закрепляя свои позиции, – бросили на Каписту и целую армию лавочников, которые ничего не понимают, да и не хотят понимать, кроме своей выгоды. Вы, вы покинули нас и ничуть не интересовались, каких глупостей мы здесь можем натворить.– Но как же я могла помешать… – пыталась протестовать Флоранс, которой оставалось только защищаться.– Да одним вашим словом, вашим жестом, улыбкой, наконец… – продолжал Квота грустно и даже – тоскливо. – Ведь когда мужчина ведет дела один, что он такое? Просто скот. Но если рядом с ним стоит женщина, с ее чувствительной, тонкой натурой, с ее врожденным чувством изящества, и напоминает ему о хорошем вкусе, красоте…– Да вам наплевать на хороший вкус и красоту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28