Он быстро перебрал в памяти, кто шел после Мерилин и перед Бигло, потом сдался. Серьезнее было то, что он забыл телефон Сусанны, который недавно переменился.
Некоторое время он думал об этом. Следовало считаться с тем, возможно ли (и допустимо, и нравственно) заставить Сусанну выйти, пойти на его квартиру и ждать там второго звонка с его телефонной книжкой перед глазами. Он не доедет до аэропорта раньше семи, в Лондоне будет полночь или около того. В это время поляк, что живет наверху, может ее не пустить, и, о Боже, Ронни не уверен, оставил ли он второй ключ под внутренней дверью квартиры. О Господи!
Кроме силуэта водителя и огней приборной доски, Ронни видел лишь фары, передние и задние, и над горизонтом туманного цвета зарево из города. Ничего такого, чтобы стоило на миг отвлечься. Добросовестно порылся в памяти между Мерилин и Бигло, затем без видимого перехода обнаружил, что думает только о Симон, не в связи с каким-то планом, а просто она не выходит из головы. Это скорее чувства, чем мысли, они туманно возникали в его воображении: никаких реальных шансов; могло бы быть лучше; эта сука, этот ублюдок и, главное, о БОЖЕ…
Внезапно и неожиданно его отвлекли, и настолько, что сперва он не мог понять, что случилось. Автомобиль, который обгонял их, делая шестьдесят пять миль в час против их шестидесяти, вырвался вперед слишком рано, чтобы они могли не снижать скорость.
Таксист понял это, резко затормозил, крикнул что-то невразумительное, автомобиль впереди взял правее, вынудив такси сделать то же, они съехали с шоссе, колеса загремели, такси совсем придвинулось к автомобилю, последовал страшный толчок, и оба остановились.
– Дерьмо! – сказал таксист от души. – Что эта баба думает? Чуть-чуть не поубивала всех нас – Он открыл окно, высунулся и крикнул: – Идите сюда, мистер, у вас шарики из головы вылетели, что ли?
Ронни не собирался мешать ходу событий, сочтя это просто еще одной деталью местных, во всяком случае, южных нравов, поэтому ожидал стрельбы из револьверов плюс парочку слезоточивых бомб для эффекта. Потом увидел идущую к нему Симон Квик в золотисто-белом платье, театрально освещенную фарами такси. Он лишь секунду сомневался – случайно ли она здесь. Потом понял, что Симон правила обгонявшей их машиной. Как в тумане, видел кусты, траву и зелень вдали. Симон стремительно подошла и заглянула в окно:
– Ронни, это ты?
– Да.
– Блеск! – И сказала таксисту, который, увидев ее, не издал ни звука: – Принесите вещи джентльмена. Он поедет со мной.
Ронни неторопливо вылез. Встал рядом с такси и воззрился на Симон.
– Надеюсь, я не напугала тебя, – сказала она.
– Нет, со мной такое случается каждый день. Ты соображала, что делаешь?
– А иначе я бы тебя не остановила. Гудела, сигналила фарами, чтобы остановить какое-то такси, приняв его за твое, но ему хоть бы хны, и пришлось наскочить. Водитель не разозлился. Не то что его пассажиры! К счастью, со второй попытки налетела на тебя.
Они подошли к ее машине, большой, американской.
– Твоя? – спросил Ронни, который все еще двигался как автомат.
– Нет. Джорджа, Джорджа Парро. Положите вещи сзади, пожалуйста.
– Он знает, что ты ее взяла?
– Да. Это мы надумали вместе – погнаться за тобой. Он сказал, чтобы я ехала прямо в аэропорт, но мне показалось это слишком долго. Они в любую минуту обнаружат, что меня нет. Спасибо вам.
– Вам спасибо, мэм. Доброй ночи.
– Сколько ты дала ему?
– Двадцать долларов. Не стой так.
– Извини. Господи, никто не поверит, что ты богата. Значит, все-таки едешь со мной. Нужно попасть в аэропорт. А что, если поехать в другой? Не может твоя мамочка перекрыть все аэропорты.
– Боюсь, не получится. – Симон отъехала назад от большого дерева, стоявшего в двух футах от бампера, и вернулась на дорогу – Я не смогла взять паспорт. Он у нее под замком, как все паспорта семьи. Пришлось удрать с одним кошельком.
– Тогда куда же ты со мной едешь? Ты ведь со мной? Куда мы направимся?
– В парк «Старые Камни», прямо через границу штата в Теннесси. Она и не слыхала о нем.
– Слушай, если ты думаешь, что я собираюсь проехать двести миль, чтобы переночевать в чертовой палатке…
– Там маленькие деревянные шале, и там все есть, и это только восемьдесят миль отсюда. Чудесное местечко.
– Понимаю. Эй, ради Бога, полегче! – сказал Ронни, встрепенувшись, когда Симон нажала на полный газ. – Не могла же она установить на дороге заставы!
– Надо поскорей уматывать.
Голос впервые стал вялым. Поэтому Ронни завел разговор о том, что больше всего его интересовало:
– Как насчет еды? Есть идеи?
– Я все обдумала, – сказала она, снова став энергичной. – Сперва заедем в магазин.
– Разве сегодня не все на замке?
– У Натана всегда открыто. Там возьмешь что хочешь. Потом поточим зубы в Большом Доме.
– Это еще что?
– Там есть гамбургеры. Лучшая еда в здешних местах. Тут нет приличного ресторана ближе, чем в Мемфисе. А потом поедем к «Старым Камням» и там переночуем. Завтра – в Андиамо, это город в пяти милях на другой стороне озера, там все купим: одежду и прочее. У меня с собой ничего.
– Ну, в постели тебе ничего и не нужно. – Ронни внимательно слушал Симон, но ему очень хотелось прикоснуться к ней. Впрочем, он достаточно хорошо знал реакцию Симон и не сомневался, что едва дотронется до ее руки, как обоим придется сдирать с себя одежду, а навстречу мчат машины со скоростью восемьдесят миль в час. Но тут Симон резко затормозила у светофора при выезде из города, и Ронни схватил ее в охапку и стал безумно целовать. Она тут же ответила ему. Это был их лучший поцелуй, и Ронни захлебнулся от счастья.
– Красавица моя!
– Ронни, милый!
– Ты плакала, когда она выгоняла меня.
Краешком глаза она увидела желтый свет, снова взялась за руль и поехала, прежде чем свет стал зеленым.
– По-настоящему нет, – сказала она. – Конечно, мне было больно. Я чувствовала себя ужасно. Но заплакала я, увидев, что она выгоняет тебя из ненависти ко мне. Смотрела-то она на меня. Она меня ненавидит.
– Но теперь ты порвала с ней.
– Давай поговорим об этом завтра.
Ронни думал: «У Натана, конечно, будет закрыто». Когда машина остановилась перед огромным зданием, освещенным, как вся Варшава, с распахнутыми дверями, Ронни сразу упрекнул себя за недоверие. Он ведь знает Симон – как можно было сомневаться! Они вошли. Натан собственной персоной или его местный представитель стоял на контроле. Кто бы еще мог говорить так громко (в три четверти мэнсфилдской мощи) или курить сигару с таким ужасающим смаком? Он сразу прекратил и то и другое, завидев Ронни и Симон. Жестом киногероя медленно извлек сигару изо рта и пристально поглядел на них. Ронни с ужасом подумал, что леди Болдок уже разослала фото и полное описание беглецов. Глупо, но в этой глупости больше логики, чем в сверхумных догадках, вполне заслуженное признание ее необъяснимой власти над душами тех, кто попадается ей на пути. Она буквально пригибает тебя к земле.
Симон быстро нагрузила тележку товарами: дюжиной свежих яиц, двумя прозрачными пакетами копченого канадского бекона, коробкой с настоящей деревенской сметаной и молоком из Джерси; довольно известным висконсинским сыром, английскими булочками, маслом, пирожными, растворимым кофе, грейпфрутами, апельсинами, лимонами, оксфордским мармеладом, соусом «табаско», перцем, устрицами в круглой коробке и устрицами в жестянке.
– Зачем столько устриц?
– Закусить перед сном. Мы до одиннадцати не приедем в свою хижину. Они хуже английских, но я сделаю так, что не будут пахнуть жестянкой. Пива возьмешь? И захвати пакет кекса. Обыкновенного, но с пониженной калорийностью.
Ронни присоединился к ней, неся требуемый кекс, пиво, прославившее Милуоки, соду для виски, украденного Парро; имбирное пиво – в память о родине. Симон к этому времени добавила кофейное мороженое, малиновый соус, соковыжималку, кухонный нож, зубную щетку и пасту, щетку для волос в коробочке, похожей на горный хрусталь, и зеленый свитер в полиэтиленовом пакете с кучей инструкций, как стирать и сушить.
Пока белая девушка нажимала кнопки кассы, а цветной юноша наполнял коробку их покупками, Натан проинспектировал сперва покупки, а потом вновь Симон и Ронни. Он сказал, не вынимая сигары изо рта, не очень внятно:
– Ребята, поездку затеяли?
Ронни кивнул.
– Рыбку половить? Куда метите?
– Во Флориду, – сказал Ронни (и тут же словно услышал, как Натан заявляет: да, лейтенант, головой ручаюсь, они сказали, что едут во Флориду). – Майами-бич, если точно.
– Там вам понадобится куча долларов. Понимаете? Долларов. Вы знаете, что такое доллар? Вы ведь англичане, так?
– Да, слава Богу.
– Не вижу здесь чая. Если вы англичане, где же ваш чай? Забыли? У нас, знаете, есть чай. Дать вам немного?
– Нет, спасибо, – быстро сказал Ронни, прежде чем спросят, знает ли он Билла Хамера. Он взял сдачу. – Мы пошли.
– До Майами-бич далеко.
– Это мне и нравится. Всего хорошего.
– Приходите еще.
– Сдохну, а не приду! – сказал Ронни снаружи. – Почему я ему не сказал? Сесть мне за руль? Нет. У меня с собой нет прав. Править будешь ты.
– Ты здоров? Голос у тебя что-то странный.
– Устал немного. Во всяком случае, за руль не хочу. Нам нужно потрясающе много обдумать и обговорить.
– Необязательно сейчас. У нас уйма времени.
– Конечно, потрясающе!
Он опрометчиво положил руку на ее колено, и автомобиль подскочил, словно у него ракетный двигатель. Последовала мгновенная реакция, и сирены завыли.
– Извини. По-моему, тоже потрясающе.
– Ладно. Все в порядке. Ты сказала – восемьдесят миль.
– На самом деле больше ста. Я не хотела, чтобы показалось далеко. Извини.
– Ладно. Высплюсь потом. Ты англичанка или американка? По паспорту?
– У меня двойное гражданство. Но поговорим об этом завтра.
– Так, должно быть, легче получить новый паспорт. Или труднее? Завтра пятница. В субботу будет закрыто. Прибыть мне нужно в воскресенье. Надо было ехать в Нью-Йорк.
– Завтра.
– Что скажет Эрик? Как называется эта чертова дыра?
– Дом отдыха «Бель-Адье».
– Должно быть, летное поле, бейсбольная площадка или что-то в этом роде. Все эти дурацкие огни…
– Это кладбище.
– Чушь! – сказал Ронни. – Нет надгробий.
– Они затоплены.
– Затоплены?
– Сровнялись с землей. Так что здесь нельзя работать косилками.
– Боже правый, как сделать тебя англичанкой? – сказал Ронни и заснул. Ему снился хозяин «Белого льва» в Лондоне, потом министр, которого он выставил черствым по отношению к старикам. Машину тряхнуло, и он проснулся.
– Что?
– Ты хорошо поспал. Мы почти доехали. Это горная дорога на Андиамо.
– Разве не все камни не старые? – Ронни шарил, ища сигарету. – Я хочу сказать – все камни стары. Черт, стары все камни! Почему именно из-за этих камней парк так назвали?
– На нем что-то нацарапано.
– Нацарапано? Очень важно! Им уютно живется, этим американским камням! Наверняка от них ничего не отколото.
– Ронни, ты должен научиться слушать. Я не хочу, чтобы ты стал таким, как Чамми. Станешь? Нет? Хорошо. Нацарапали его пещерные люди. Почерк вроде старинный.
– Понимаю. Да, сегодня так уже, наверно, не пишут.
Ронни посмотрел вперед – все или очень яркое, или очень темное, ничего определенного. Хотелось пить. Он был еще сонным, и хотелось помочиться. Ронни надеялся, что куда-нибудь они прибудут. В остальном он был доволен. Он лениво спрашивал себя, каковы познания Симон – например, в истории. Она смело предположила, что в эпоху золотой лихорадки пещерных людей не было. Это не поразило его. Такие уж девушки из богатых семей. Его давнишняя возлюбленная с лошадиной физиономией была убеждена, что Ван Гог в то время (то есть в 1862 году) работал в Париже на деньги Фордовского фонда. Невежество Симон в каких-нибудь вопросах можно было легко обнаружить, но с фактами она не спорит. Вот в чем разница. В этом, и в наружности, и…
Фары осветили две низкие кирпичные стены по бокам несуществующих ворот. Парк «Старые Камни» приветствовал Ронни и тут же предупреждал, что пиво ввозить сюда запрещается. Ронни сонно спросил:
– Как насчет Большого Дома?
– Это примерно полмили от «Бель-Адье», но ты так хорошо спал, что не хватило духу разбудить тебя.
– Напрасно. Напрасно не разбудила. А как ты?
– У меня все в порядке. Я съела сосиску.
– Не очень сытно.
– Она была длиннющая, и к ней стакан кетчупа и салат из капусты.
– Возможно, если подумать как следует, это еда, – сказал Ронни, уставясь на свет, пробивавшийся сквозь листву.
– Я думала, тебя устроят устрицы.
– Конечно. А что теперь будем делать?
– Пойдем зарегистрируемся в конторе.
– Предъявим свидетельство о браке, и о расовой чистоте, и о неверии в теорию Дарвина?
– Да им дела нет. В мертвый сезон они всем рады. Здесь по закону штата открыто до первого снега.
– Кто же сюда приезжает в конце ноября, кроме беглецов из Форт-Чарльза и окрестностей?
– Рыболовы, охотники и всякий народ.
– С кем ты была здесь в прошлый раз?
– С мужчиной, и он был куда богаче тебя, но не был и вполовину так мил и красив и так ласков, и в постели с ним было ужасно, как всегда, если не хуже. Не переживай! Не будешь?
– Буду. Немножко. Совсем не переживать было бы плохо.
– Ладно. Пусть немножко.
Большинство вещей в конторе, видимо, можно было купить или взять напрокат. Ружья, детали к ним, удочки, детали удочек, ящики со снаряжением, пояса, патронташи, невольно напоминавшие о пионерах и первопоселенцах; крючки, веревки, вся снасть, чтобы перетаскивать мертвых зверей, птиц и рыб с места на место; прилавок, где все журналы, кроме «Тайм» и «Телевизионного гида», призывали жить на природе. Пока человек в красно-зеленой ковбойке и штанах, возможно, из оленьей кожи, искал страницу в книге регистрации, Ронни затуманенными взором увидел рукописное объявление: «Ночные ползающие – пятьдесят центов дюжина, ящерицы – доллар двадцать пять центов дюжина». Это его несколько смутило. Он не мог определить почему. Потом решил, что ночные ползающие не могут быть очень страшными, если стоят вдвое меньше ящериц, и ободрился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25