Директор театра куда-то пропал. Брунетти вышел в коридор, рассчитывая найти его там, чтобы хотя бы примерно выяснить, когда было обнаружено тело. Но вместо него увидел маленькую черноволосую женщину—она курила, прислонившись к стене. Откуда-то сзади волнами накатывала музыка.— Что это? — спросил Брунетти.— «Травиата», — кратко ответила женщина.— Знаю. Вы хотите сказать, они после всего этого продолжили представление?— Даже если рухнет мир, — проговорила женщина тем веским, многозначительным тоном, каким обыкновенно произносятся цитаты.— Это что-то из «Травиаты»? — поинтересовался комиссар.— Нет. Из «Турандот» Опера Дж. Пуччини.

, — ответила брюнетка недрогнувшим голосом.— Да, но все-таки, — возмутился Брунетти, — это же неуважение к такому человеку!Передернув плечами, его собеседница швырнула сигарету на цементный пол и растоптала.— А сами вы… — наконец спросил комиссар.— Барбара Дзорци, — ответила женщина и уточнила без всякой об этом просьбы с его стороны: — Доктор Барбара Дзорци. Я была в зале, когда они спросили, нет ли среди зрителей врача, и вот я пришла сюда и нашла его— ровно в десять тридцать пять. Тело тогда было еще теплое, так что, полагаю, он умер не больше чем за полчаса до этого. А чашка на полу уже остыла.— Вы что, трогали ее?— Только сгибом пальца. Я подумала, вдруг это важно — горячая чашка или уже нет. Оказалось — уже нет. Достав из сумочки сигарету, она протянула ее собеседнику, не удивилась его отказу и закурила, щелкнув собственной зажигалкой.— Что-нибудь еще, доктор?— Пахнет цианидом. Вообще-то я только читала об этом и как-то раз работала с ним — на занятиях по фармакологии. Профессор не позволял нам даже нюхать препарат — говорил, что у него и пары опасные.— Он в самом деле так ядовит?— Да. Я забыла, сколько его нужно, чтобы убить человека, знаю, что совсем чуть-чуть: какие-то доли грамма. И мгновенное действие. Отключается все— сердце, легкие. Видимо, он умер прежде, чем чашка долетела до пола.— Вы его знали? — спросил Брунетти. Женщина покачала головой.— Не больше, чем остальные любители оперы. Или читатели «Дженте», — добавила она, назвав один из пустопорожних глянцевых журналов, которые сама она, на взгляд комиссара, никогда бы читать не стала.Взглянув на него, она спросила:— Это все?— Полагаю, да, доктор. Будьте любезны, оставьте ваши координаты у кого-нибудь из моих людей— чтобы можно было вас найти в случае необходимости.— Дзорци Барбара, — повторила она, никак не реагируя на официальность, с какой к ней обратились. — В телефонном справочнике найдете — я там единственная.Бросив сигарету на пол, она наступила на нее, потом протянула руку комиссару.— В таком случае— до свидания. Надеюсь, все обойдется.Он, не поняв, для кого именно— для мертвого маэстро, для театра, для города или лично для него, — кивком поблагодарил врача и пожал ей руку. Когда она удалилась, ему пришло в голову, что работа у них, в сущности, очень похожая. Они встречаются у мертвого тела и оба спрашивают: «Почему?» Но после того, как ответ на вопрос найден, их пути расходятся: врач возвращается к предыстории, назад, к медицинским причинам смерти, а ему предстоит двигаться вперед и искать того, кто виновен в этой смерти.Пятнадцать минут спустя прибыл судмедэксперт в сопровождении фотографа и двух санитаров в белых халатах, — им предстояло доставить тело в Гражданский госпиталь. Брунетти тепло приветствовал доктора Риццарди и тут же передал ему все, что успел узнать насчет предположительного времени смерти. Вместе они вернулись в гримерку. Изысканно одетый Риццарди натянул латексные перчатки, машинально глянул на часы и опустился возле трупа на колени. Брунетти наблюдал, как тот осматривает тело, — странно и трогательно было видеть, как трупу оказывается почтительное внимание, словно живому пациенту доктор ощупывал его со всей возможной деликатностью, если нужно, ловко поворачивая, опытной рукой помогая уже костенеющей плоти сделать неловкое движение.— Доктор, вы не могли бы извлечь все содержимое его карманов? — попросил Брунетти— сам он был без перчаток, а добавлять собственные отпечатки ко всем прочим как-то не хотелось. Доктор выполнил его просьбу, но нашел только тощий бумажник, по-видимому, крокодиловой кожи— вытащил его за уголок и положил на столик позади.Потом выпрямился и стянул перчатки.— Яд. Совершенно очевидно. По-моему, цианид— вообще говоря, я уверен в этом, но официальный ответ смогу дать только после вскрытия. Но судя по тому, как тело выгнулось назад, ничем иным это быть не может. — Брунетти заметил, что эксперт закрыл глаза покойному и попытался разжать уголки его судорожно искривленного рта. — Это ведь Веллауэр, да? — спросил доктор при всей очевидности этого факта.Когда Брунетти кивнул, доктор воскликнул:— Maria Vergine Дева Мария (ит.).

, боюсь, мэру это совсем не понравится.— Пусть тогда мэр сам и выясняет, кто это сделал, — парировал Брунетти.— Пожалуй, так. Я сказал глупость. Прости, Гвидо. Лучше бы нам подумать о его семье.И словно по заказу, один из троих полицейских в форме подошел к дверям и сделал знак Брунетти. Выйдя в коридор, тот увидел Фазини, а рядом с ним женщину и решил, что это дочь маэстро. Она была высокая, выше директора и даже самого Брунетти, а венец белокурых волос еще добавлял ей росту. Как и у маэстро, у нее были несколько славянские, выступающие скулы, и голубые глаза совершенно ледяной прозрачности.Едва Брунетти появился из двери гримерной, как женщина, оторвавшись от директора, сделала два стремительных шага вперед.— Что случилось? — спросила она с сильнейшим акцентом. — Что-то случилось, да?— Я сожалею, синьорина…— начал Брунетти. Не слушая, она перебила его:— Что такое с моим мужем?Несмотря на удивление, Брунетти все-таки догадался шагнуть чуть вправо, заблокировав вход в гримерную.— Синьора, я прошу меня простить, но было бы лучше, если бы вы туда не входили.Ну почему они всегда знают заранее, что ты собираешься сказать? В чем тут дело— в интонации, или мы сами неким звериным чутьем по каким-то ноткам в голосе догадываемся, что нам принесли весть о смерти?Женщина шатнулась вбок, словно от удара, стукнувшись бедром о клавиатуру рояля— какофония звуков заполнила коридор. Чтобы не упасть, она оперлась негнущейся рукой о клавиши, выжав из инструмента еще один режущий ухо аккорд. И, произнеся что-то на языке, которого Брунетти не знал, поднесла ладонь ко рту жестом настолько театральным, что он не мог не быть искренним.В это мгновение комиссару показалось, что он всю жизнь только этим и занимается — сообщает людям о том, что их любимые умерли или, хуже того, убиты. Его брат Серджо, рентгенолог, носит на лацкане специальный жетон, меняющий цвет при передозировке излучения. Будь у него самого какое-нибудь подобное устройство, регистрирующее горе и боль, оно бы сменило свой цвет уже много лет назад.Женщина открыла глаза и посмотрела на него.— Я хочу его видеть.— Думаю, не стоит, — и в самом деле не стоило.— Что там произошло? — Она попыталась взять себя в руки, и ей это удалось.— Полагаю, это яд, — на самом деле он в этом даже не сомневался.— Его кто-то убил? — Изумление в ее голосе казалось неподдельным. Или очень хорошо разыгранным.— Мне очень жаль, синьора. Сейчас я не могу дать вам ответа. Вас кто-нибудь сможет проводить домой?Где-то сзади грохнул взрыв аплодисментов, они накатывали волна за волной. По лицу женщины не было понятно, слышит ли она их или его слова, она лишь молча, не отрываясь, смотрела на комиссара и беззвучно шевелила губами.— Скажите, синьора, тут, в театре, есть кто-нибудь, кто мог бы вас проводить до дома?Она закивала, наконец поняв.— Да-да, — и добавила тихонько:— Мне нужно сесть.Он был готов и к этому — к дыханию повседневности, обдувающей человека после первого удара. Именно этот порыв и валит с ног.Взяв женщину под руку, он вывел ее из коридора. При своем высоком росте она оказалась хрупкой, почти невесомой. Единственным подходящим местом ему показалась какая-то кабинка слева, забитая световыми табло и другим непонятным оборудованием. Усадив даму на стул перед одним из таких табло, комиссар знаком подозвал полицейского, только что появившегося из боковой кулисы, в которой столпилось множество людей в сценических костюмах, — исполнители выходили на поклоны и снова сбивались в кучки, едва занавес опускался.— Сходите в буфет и принесите рюмку бренди и стакан воды.Синьора Веллаузр сидела на деревянном стуле с прямой спинкой, вцепившись обеими руками в сиденье и упершись взглядом в пол, и время от времени покачивала головой, словно что-то отрицала, отвечала отказом в немом внутреннем диалоге.— Синьора, синьора, ваши друзья— в театре? Она не реагировала, продолжая свою неслышимую беседу.— Синьора, — повторил он, на сей раз коснувшись ее плеча, — ваши друзья— они тут, в театре?— Вельти, — отозвалась она, не поднимая взгляда, — я попросила их встретить меня после спектакля.Полицейский вернулся с рюмкой и стаканом. Брунетти протянул рюмку женщине:— Выпейте, синьора.Она приняла рюмку и так же отрешенно выпила, затем выпила и воду, поданную комиссаром— совершенно так же, словно не почувствовав между ними никакой разницы. Он забрал у нее рюмку со стаканом и отставил в сторону.— Когда вы его видели, синьора?—Что?— Когда вы видели его в последний раз? .— Хельмута?— Да, синьора. Когда вы его видели?— Мы приехали вместе. Сегодня вечером. Потом я пришла сюда после…— ее голос пресекся.— После чего, синьора?Прежде чем ответить, она вгляделась в его лицо.— После второго действия. Но мы не разговаривали. Я пришла поздно. Он сказал только… нет, ничего не сказал.Чем вызвано ее замешательство — сильным потрясением? Плохим знанием языка? Ясно одно — сейчас задавать ей вопросы бесполезно.Сзади с грохотом обрушилась новая волна аплодисментов, они то стихали, то снова усиливались при выходе солистов. Женщина отвела глаза от его лица и опустила голову, словно завершив наконец свой внутренний диалог. Брунетти велел полицейскому побыть с ней, объяснив, что за ней зайдут ее друзья и тогда ее можно отпустить с ними.Оставив ее, он вернулся в гримерную. Судмедэксперт и фотограф, успевший подъехать, пока Брунетти беседовал с синьорой Веллауэр, как раз собирались уходить.— Еще что-нибудь? — поинтересовался у Брунетти доктор Риццарди.— Нет. Вскрытие?— Завтра.— Сам сделаешь?Рмццарди задумался, прежде чем ответить.— Вообще-то у меня график, но раз уж я осматривал тело, то квесторе, скорее всего, меня попросит и об этом.— А когда?— Часов в одиннадцать. Надо управиться до полудня.— Тогда я заеду, — сказал Брунетти.— Это лишнее, Гвидо. Тебе незачем тащиться на Сан-Микеле Венецианское название маленькой площади обычно возле церкви.

. Можешь позвонить, или я сам позвоню тебе на работу.— Спасибо, Этторе, но я все-таки к вам заеду. Я там давненько уже не был — пора навестить могилу отца.— Ну, как хочешь. — Пожав руку Брунетти, судмедэксперт сделал шаг к двери и, помедлив, добавил: — Это был последний из гигантов, Гвидо. Он не должен был так умереть. Страшно жаль!— И мне, Этторе. мне тоже очень жаль.Доктор вышел, а следом за ним и фотограф. Едва они удалились, как один из двоих санитаров, стоявших у окна и куривших, поглядывая на публику, проходившую внизу через кампо Венецианское название маленькой площади обычно возле церкви.

, обернулся и направился к трупу, лежавшему теперь на полу на носилках.— Что, уносить? — осведомился он безо всякого интереса.— Нет, — ответил Брунетти. — Пусть сначала все уйдут из театра.Напарник, остававшийся у окна, выкинул туда окурок и подошел к другому концу носилок.— Долго ждать-то? — спросил он, даже не потрудившись скрыть раздражение. Плотный коротышка, судя по выговору — неаполитанец.— Не знаю, долго или недолго, но придется подождать, пока все не уйдут из театра.Неаполитанец закатал белый рукав халата и красноречиво посмотрел на часы.— Знаете, у нас ведь смена только до полуночи, а потом мы в госпиталь не поедем.Первый санитар подхватил:— У нас и в уставе профсоюзном сказано, не положено задерживать после смены, или оформляйте нам суточное дежурство. Не знаю даже, как нам быть с этим, — он указал на носилки кончиком туфли, словно на какую-то случайную находку на улице.На какой-то миг у Брунетти возникло искушение вступить в дискуссию, но так же быстро и пршло.— Вы оба останетесь здесь, и чтобы ни в коем случае не открывали эту дверь без моего распоряжения 1 — и, не слыша ответа, переспросил; — Вам понятно? Обоим? — Однако ответа снова не последовало, и пришлось повторить: — Понятно?— Да, но устав профсоюза….— К черту профсоюз и к черту его устав, — взорвался Брунетти. — Только попробуйте вынести его отсюда до моего распоряжения, и окажетесь за решеткой, как только плюнете на тротуар или выругаетесь в публичном месте. Я не намерен устраивать цирк с перетаскиванием трупа туда-сюда. Так что будете ждать, пока я вас не отпущу. — И, уже не спрашивая, поняли его или нет, Брунетти повернулся и вышел, хлопнув дверью.На площадке у выхода из коридора творилось невообразимое. Множество людей в сценических костюмах сновало туда-сюда, поглядывая на дверь гримерки, — по жадному огоньку в их глазах комиссар понял, что новость уже успела распространиться. Он наблюдал, как она расходится все дальше: как голова приникает к голове, а потом поворачивается в сторону коридора, по направлению к двери, за которой скрывается то, о чем пока можно только догадываться. Неужели им так хочется поглазеть на труп? Или просто нужно о чем-то поболтать завтра за стойкой бара?Когда он наконец вернулся к синьоре Веллауэр, с ней уже были двое, мужчина и женщина, оба значительно старше нее. Женщина стояла на коленях, обняв молодую вдову, теперь рыдающую не таясь. Полицейский подошел к Брунетти.— Я же сказал— пусть уходят, — ответил тот.— Прикажете мне пройти с ними, синьор?— Да. Вам сказали, где она живет?— Около Сан-Моизе, синьор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32