— Вот такой длины, вот такой высоты, весь совсем черный, вот с такими огромными белыми зубами...
Он оказался прав: мне действительно повезло, что я избежала встречи с этим чудовищем. Я медленно поднялась на ноги.
— Ну что ж, думаю, мне надо идти и принести графине извинения за свое бесцеремонное вторжение. Ты не знаешь, она сейчас дома? Я собиралась повидаться с ней.
— Скорее всего, дома. Если пойдешь вон туда, — он указал на небольшую калитку в дальнем углу сада, — то выйдешь прямо к дверям кухни. Тебе не будет обидно воспользоваться входом для прислуги?
— Нет, конечно, — успокоила я мальчика, заметив смущение в его глазах и виноватое выражение лица. — Мне подойдут любые двери, которые избавят меня от необходимости встречаться с вашей собакой.
— Я обычно и сам пользуюсь этим входом, когда прихожу сюда, и мне не приходится встречаться с этим псом. Я мог бы проводить тебя, но мне надо обязательно поиграть здесь в течение часа. Это правило я должен соблюдать. — Он бросил взгляд на свои наручные часики. — Мне осталось еще целых двадцать минут.
Я успокоила его, сказав, что обязательно вернусь или позову кого-нибудь на помощь, если собака все-таки встретится мне на пути. Мальчик был очаровательный: старомодный, с аристократическими манерами, да еще играющий в американский футбол... Когда я добралась до калитки и оглянулась, то увидела, что он неподвижно стоит с мячом в руках и тоскливо смотрит мне вслед. Я улыбнулась ему, хотя на таком расстоянии он мог и не увидеть этого, и помахала рукой. Затем, помедлив немного, я открыла калитку.
Каждый жилой дом, большой или маленький, обязательно имеет кое-какие жизненно важные детали. Мусорный бак, щетки для мытья полов и метлы стояли около дверей. Я шла мимо аккуратных грядок, на которых скоро вырастут морковь и лук, салат и зелень; здесь же стояли предметы повседневного домашнего обихода: корзины, коробки, веники, грабли и лопаты. С этой стороны дом казался обыкновенным: невысокая крыша и длинные стены, выложенные мозаикой, осыпающейся от времени. Пока я рассматривала здание, сквозь облака и тучи неожиданно проглянуло солнышко, а я все не могла заставить себя сделать последний шаг.
Потом я решила постучать. У меня уже заболела рука, когда наконец дверь открыла седовласая женщина в переднике. Заметив истерзанные костяшки моих пальцев рядом со своим носом, она испуганно отшатнулась, затем изумленное выражение на ее лице сменилось вежливой улыбкой. Мои сбивчивые извинения, похоже, совсем развеселили ее. Она задала мне какой-то вопрос, но я, естественно, не поняла ни слова. Я только заметила, что ее речь более мягкая и музыкальная по сравнению с выговором привратника.
Я выпалила фразу, которой уже один раз воспользовалась сегодня, и протянула ей свою визитную карточку.
Бог знает, зачем я в свое время заказала их. Возраст визиток уже приближался к пяти годам, если считать с того времени, когда мне пришла в голову странная идея обзавестись ими. За несколько дней до отъезда в Италию я разыскала старый, запыленный пакет с визитными карточками, который был к тому же изрядно погрызен собакой. На всякий случай я положила несколько штук в сумочку. Мне почему-то казалось, что наличие визитных карточек придает человеку солидность и респектабельность. А мне так было необходимо почувствовать себя уверенной при знакомстве с настоящей графиней, которая могла даже не подозревать о моем существовании, хотя, конечно, помощь визиток была призрачной: я прекрасно понимала, что они вряд ли помогут мне.
И вот теперь я передала одну из них в руки служанки, открывшей мне двери. Совсем не так представляла я себе появление на вилле Морандини: естественно, в мой план не входило бесцеремонное вторжение через дырку в заборе с последующей передачей визитной карточки в руки обычной кухарки. Подобное развитие ситуации даже не могло прийти мне в голову.
Было похоже, что кухарка так же поражена происходящим. Она продолжала таращиться на меня, пока наконец не решилась взять мою карточку за самый краешек двумя пальцами. При этом она смотрела на нее с таким недоверием, как будто ожидала, что она в любой момент может испариться прямо у нее в руках. Затем она жестом пригласила меня войти.
Кухня, в которую я попала, оказалась большой, с низкими потолками и полом из красного кафеля. Даже самая придирчивая хозяйка, какой всегда была моя мать, не смогла бы найти здесь ни одного изъяна — все вокруг сверкало чистотой, в воздухе витали ароматы пряностей, от готовящихся на плите блюд исходили аппетитные запахи. В кухне, кроме меня и пожилой женщины, открывшей мне дверь, находилась еще и молоденькая девушка, стройная и темноволосая. Стоя возле раковины, она чистила и мыла овощи. При моем появлении она обернулась, и ее глаза изумленно распахнулись. Кухарка держала мою карточку двумя пальцами, недоуменно поворачивая ее в разные стороны. Судя по всему, ей еще не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией, и она не имела ни малейшего представления, как ей вести себя и что делать с кусочком бумаги, который находился у нее в руках. Наконец она пожала плечами, по-видимому, приняв какое-то решение, и указала мне на один из стульев, стоящих вокруг длинного стола. Улыбаясь, я отрицательно покачала головой. Она еще раз посмотрела на визитку, пожала плечами, после чего все же выплыла из кухни.
Потекли минуты томительного ожидания. Честно говоря, я уже сожалела, что отклонила предложение пожилой женщины и не присела. Стоя как столб посреди комнаты, я чувствовала себя по-дурацки: руки мои были судорожно сжаты, ноги напряжены. Девушка, продолжая заниматься овощами, время от времени украдкой поднимала на меня полные любопытства глаза и начинала хихикать. Скорее всего, она была принята в услужение еще в те дни, когда по дому сновало несколько дюжин работников. Вместо обычной формы она была одета в плотно облегающую юбку, стеснявшую ее движения, и в не менее облегающую вязаную блузу. Когда она в очередной раз уставилась на меня, я, улыбаясь, произнесла заранее выученное приветствие, после чего ее хихиканье перешло в откровенный звонкий смех.
На обратной стороне карточки, которую я вручила кухарке, я написала: «Мне необходимо повидаться с вами. Речь идет о вашем внуке». Я не думала о красоте слога, мне надо было как можно короче изложить причину своей настойчивости. Когда кухарка вернулась, я уже была готова к тому, что она выставит меня за дверь, но вместо этого она жестом предложила мне следовать за ней.
Мои каблуки выстукивали дробь по каменному полу, затем их цокот заглушил ковер, потом мы опять услышали, как отдаются мои шаги, теперь уже по мрамору; это были единственные звуки, сопровождавшие нас по дому. Вряд ли я смогла бы описать комнаты, коридоры и холлы, по которым мы проходили: сердце, казалось, выскочит из груди, в желудке чувствовалось противное жжение, в ушах молотом отдавался перестук каблуков. Мысли прыгали в моем воспаленном мозгу. Я думала, что кухарка передаст меня дворецкому, горничной или какому-нибудь лакею, но она все вела меня по бесконечным коридорам до тех пор, пока мы не подошли к очередной двери и не открыли ее.
Комната была залита ярким солнечным светом. При взгляде на это изумительное помещение с ослепительно белыми стенами и позолоченными деревянными украшениями невольно напрашивалось сравнение с шампанским в хрустальном фужере. В тот момент я была слишком взволнована, чтобы обратить внимание на изящные детали отделки, глаза мои устремились на женщину, сидящую за столом возле французских дверей. Она не встала при нашем появлении.
Картина, которую я рисовала в своем воображении, рассыпалась, как стекло от удара камнем. Конечно, в наше время любой может ошибиться, представляя себе пожилого человека, но я была готова поклясться, что женщине, которую я видела перед собой, было чуть больше сорока лет. Солнце падало на нее таким образом, что невозможно было ошибиться в определении ее возраста. Я допускаю, что умелое использование хорошей косметики может скрыть следы, оставленные беспощадным временем на лице человека, но не до такой же степени... Ее чистый высокий лоб отметал всякие мысли о косметических средствах. Волосы были изумительного оттенка серебристой меди, глаза казались серыми, правда, без того стального блеска, которым отличался взгляд Барта, они были темнее и напоминали старинные тонированные зеркала.
Я была уверена, что выгляжу совершенно бестактной, разглядывая хозяйку. Ее губы неожиданно приоткрылись, и она негромко произнесла:
— Вы ведь не говорите по-итальянски, не так ли?
— Нет, извините.
— В таком случае мне придется говорить по-английски, хотя я и не люблю этот язык. Вы писали мне, причем не единожды. Я надеялась, что, не получив от меня ответа, вы поймете, что я не желаю поддерживать с вами никаких отношений.
Я попыталась вставить хоть слово, но она прервала меня повелительным жестом.
— Я не могла даже предположить, что вы предпримете попытку явиться сюда. Если вы рассчитываете вытянуть из меня деньги, то боюсь, что вас ждет разочарование. Я не намерена давать вам ни пенни. Я достаточно ясно изъясняюсь?
— Более чем ясно.
— Великолепно. — Она отвела от меня взгляд и тронула кнопку звонка, стоящего на столе. — Мне больше нечего вам сообщить. Всего доброго, мисс... — графиня демонстративно бросила взгляд на мою визитную карточку, которую держала в руках, — мисс Малоун.
Мой папа частенько говаривал, что нас, Малоунов, нельзя оскорблять безнаказанно. В моем отце было шесть футов и три дюйма роста. Я на десять дюймов ниже и на сотню фунтов легче его, но, как он сам признавал, размеры в подобной ситуации не играют никакой роли.
Медленно и с чувством собственного достоинства я произнесла:
— Не мисс Малоун. Я — миссис Морандини. Я была женой вашего внука, графиня.
Она откинулась назад в своем кресле, скрестив руки перед собой, на лице ее застыла недовольная маска. Мне трудно сказать, какой эффект произвела моя коротенькая речь, если она вообще что-либо значила. Я еще до конца не осознала, что я только что наделала, как в ответ на ее звонок открылась дверь. Вошедшая оказалась не кухаркой, которая привела меня сюда, а более плотной и смуглой женщиной с небольшими усиками и удивительно черными волосами. Она бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и тут же отвела глаза.
Графиня что-то сказала ей по-итальянски. Она с достоинством кивнула в ответ и вышла, успев еще раз окинуть меня быстрым, внимательным взглядом, в котором не было и тени доброжелательности. Мне почему-то показалось, что графиня несколько изменила свое первоначальное мнение обо мне и тот приказ, который она только что отдала, несколько отличается от ее первоначального намерения.
Тем не менее, она не произнесла больше ни слова. Я тоже хранила молчание. Она должна была сама решить, как ей реагировать на мой вызов. Во мне начало закипать негодование. Мне хотелось сказать какую-нибудь резкость, чтобы она осознала, насколько грубы и бестактны для аристократки ее манеры. Но я просто позволила себе без приглашения усесться в стоящее поблизости кресло с обивкой из желтой парчи. Оно оказалось ужасно неудобным.
Думаю, мое поведение здорово удивило графиню. Ее изогнутая бровь недовольно приподнялась. В ответ я послала ей самый безмятежный взгляд, который только смогла изобразить. Так мы и сидели с ней в молчаливом ожидании, ничем не выдавая своих чувств, до тех пор, пока не вернулась служанка.
Вместе с ней в комнату вошел Пит. Я с трудом узнала мальчика: на его худеньком личике была надета непроницаемая маска. Однако когда он заметил меня, его глазенки засверкали, а уголки губ немного дрогнули, напомнив мне, что именно так вел себя Барт, когда он старался сдержать улыбку.
Наконец графиня нарушила молчание.
— Догадываюсь, как вам удалось пробраться на территорию виллы, — заметила она. — Полагаю, однако, что вы не были представлены друг другу так, как это принято. Перед вами — граф Пьетро Франческо Морандини. Мой внук. Причем мой единственный внук.
2
Признаки утомленности, заметные в интонациях ее голоса, вряд ли могли иметь отношение ко мне. То выражение, с которым она представила мне мальчика, несло в себе информацию, невысказанную ею вслух, но явно предназначенную для меня: этот слабенький, полудикий и беззащитный ребенок — ее единственный внук. И он несколько юн, чтобы быть тем, о ком я говорила, не так ли?
Конечно, это было жестоко, однако мне показалось, что она не относится к разряду садистов. Графиня отпустила мальчика, легонько щелкнув пальцами. Затем медленным, более грациозным жестом отправила следом за ним свою служанку.
— Так что же теперь? — обратилась она ко мне.
Я поднялась на ноги.
— Вы можете не беспокоиться. Вы никогда больше не увидите меня и ничего обо мне не услышите. Мой приезд сюда доставляет мне своего рода удовольствие хотя бы потому, что я не принадлежу к членам вашего семейства. Я не знаю причины, по которой вы лжете мне, да, честно говоря, мне на это наплевать. Я вышла замуж за Барта, за Бартоломео Морандини; мы прожили с ним вместе около шести месяцев до того, как он погиб в автомобильной катастрофе. Он рассказывал мне о своей бабушке, графине Морандини. Кроме того, — добавила я, — его фотография стоит на вашем столе. Вот эта. Этот человек и был моим мужем. У меня нет ничего общего ни с вашими манерами, ни с вашими моральными принципами, ни с вашими методами воспитания детей. Благодарю Господа, что моя точка зрения на все эти вещи в корне отличается от вашей. А теперь прощайте.
— Подождите.
Я уже была почти у самых дверей, когда это слово со свистом рассекло воздух и достигло моих ушей.
— Я начинаю верить вам, — спустя какое-то время продолжила она.
— Премного вам благодарна.
— На вас нет обручального кольца.
— Я положила его... вместе с Бартом.
— Вы венчались в церкви?
— Мы... Нет. Мы зарегистрировали свои отношения в конторе в Нью-Гемпшире.
По скептически поджатым губам я поняла, что такая регистрация никоим образом не может устроить ее, она считает подобное чуть ли не незаконным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45