— Когда мальчик чувствует себя хорошо, он занимается физическими упражнениями с одиннадцати часов. Место, я полагаю, вам уже известно?
* * *
Я отправилась на поиски Дэвида, вышла на улицу и, обойдя дом, поднялась по черной лестнице, не пожелав идти той дорогой, которую мне вчера показала Эмилия. Он был полностью погружен в свою работу. Я услышала его голос, громкий и приятный, напевающий какую-то мелодию, еще до того как открыла дверь. Как только Дэвид увидел меня, он тут же что-то процитировал. Я не сомневалась, что это цитата, хотя и не знала, откуда: нормальные люди обычно не выражаются подобным образом.
— Я пришла пригласить вас немного поразвлечься с нами. Мы собираемся поиграть в футбол в одиннадцать часов.
— В самом деле? Вы собираетесь поиграть с мальчиком в мужскую игру? Я бы очень хотел познакомиться с графом.
— Это прелестный ребенок. И очень одинокий. Он потерял обоих родителей совсем недавно, в авиакатастрофе.
— Я знаю.
— Вы же только вчера сказали мне, что никогда не слышали о существовании Пита.
— А вы, однако, весьма подозрительная особа. После нашего разговора я постарался выудить эту историю у Розы.
— Я должна попросить у вас прощения.
— Да уж, должны. Любой человек с вашим личиком должен быть открытым, бесхитростным и до идиотизма честным. Что же заставляет вас быть такой... — он совершенно неожиданно замолчал, на его лице появилось виноватая улыбка. — Я опять заговариваюсь.
— Ничего страшного не произошло. Что это за ужасные вещи тут у вас?
Весь стол был завален смятыми клочками темно-коричневого и черного цветов, они были всех размеров: от очень крупных до совсем крошечных.
— Ужасные вещи? Ужасные! Это, моя дорогая невежественная незнакомка, коптские и арабские ткани. Заслуживает внимания не столько количество золота, которое пошло на их изготовление, сколько изумительно обработанное серебро. Перед вами часть египетской коллекции графа. Эти лоскутки не пользовались спросом во время его путешествия, но он, видимо, решил, что со временем эти вещи могут приобрести историческую ценность.
— Они выглядят отвратительно.
— По мне, так они смотрятся не хуже восхода солнца. — Дэвид взял в руки один из кусочков ткани. — Примечательно, что у графа хватило ума не отдавать эти клочки местной прачке. Вот подождите, пока я отчищу их.
— Вы собираетесь...
— Почистить их, конечно же, только не мылом или грубой щеткой. Мне придется взять их с собой в город, чтобы обработать химикатами и дистиллированной водой. Не хотите прокатиться со мной за компанию?
— Что вы сказали?
— Может быть, вы тоже очарованы видами Флоренции? — Дэвид даже ни разу не посмотрел на меня во время разговора, он отчищал от пыли рукав пиджака. — Конечно, если вас не привлекают виды Флоренции, я могу помочь вам — я, между прочим, превосходный гид. Мне известно немного больше обо всех достопримечательностях этого города, чем написано в путеводителях.
— Мне нравится ваше предложение, но, к сожалению, именно сегодня я не смогу поехать с вами.
— Это не страшно, я вполне могу потерпеть до завтра.
— Прекрасно. Вы собираетесь отправиться туда своим ходом?
— Упаси Боже. В качестве дополнительной приманки я приглашаю вас прокатиться на моем стареньком «БМВ», мотоцикл, конечно, не первой свежести, но совершенно исправен и весьма комфортабелен для мопеда.
Я вспомнила извивающиеся, ухабистые дороги и легкомысленных итальянских водителей.
— У меня есть арендованная машина. Я с удовольствием предложу вам занять место за рулем, — мужественно предложила я.
— Прекрасно. Я буду в полном вашем распоряжении.
— В таком случае, увидимся в одиннадцать. — Я махнула рукой в сторону сада и с сомнением добавила: — Надеюсь, что вы не займетесь вновь своей распрекрасной и не очень чистой коллекцией, иначе вы рискуете просто забыть о моем приглашении.
— Мадам, вы напрасно обижаете меня своим недоверием. Уверяю вас, я непременно приду.
* * *
Дэвид действительно пришел даже несколько раньше меня. Я отправилась в свою комнату, чтобы набросать небольшое письмо родителям. Во время предстоящей мне завтра поездки во Флоренцию я должна буду забрать у Анджело послание, которое оставила ему на тот случай, если со мной вдруг что-нибудь случится. Я уже не могла точно сказать, что написала в письме, зато отлично помнила свое состояние в момент его написания.
Это занятие отняло у меня гораздо больше времени, чем я предполагала. О многом я просто не могла писать, например о моем «положении», кое-что требовало очень осторожного изложения — как, скажем, болезнь Пита. Я старательно описала Франческу как одинокую старую даму, которая встретила меня с распростертыми объятиями и слезами радости на глазах, я стремилась убедить всех, кто прочитает мое письмо, что у меня все хорошо, и я счастлива, никакие печальные мысли не омрачают моего существования на вилле. Понадобилось не менее трех попыток, чтобы получить тот результат, которого я добивалась. Я переписала свои произведения на изящную бумагу с золотой каемочкой и вложила письмо в такой же изящный конверт с позолотой и гербом семейства Морандини. Эти изысканные писчебумажные принадлежности я обнаружила на одном из секретеров, даже не воспользовавшись помощью прислуги. Все было к моим услугам — преимущество жизни людей этого круга. С помощью таких мелочей Франческа намеревалась меня приручить.
Когда я наконец спустилась в сад, Дэвид и Пит уже сидели рядом на мраморной скамейке. Мальчик болтал ногами и что-то оживленно рассказывал «профессору». Дэвид сидел, наклонившись вперед, уперев ладони в колени, и слушал с неподдельным интересом, иногда одобрительно покачивая головой. Когда я открыла калитку, Пит тут же вскочил на ноги.
— Скорее заходи, сейчас будет отличный пас! — закричал он, не дав мне опомниться.
Мне пришлось рвануть с места навстречу мячу, чтобы успеть перехватить его.
— Неплохо, — критически заметил Дэвид.
— У нее неплохие руки, — авторитетно сказал Пит. — Ну, теперь отпасуйте мне, синьора.
— Подожди минутку, нам следует сперва договориться о правилах, — рассудительно вставил Дэвид. — Мальчики против девочек? — И он весьма противно ухмыльнулся.
— А вы, однако, плут, — возмутилась я.
Пит радостно захихикал.
— Плут, плут. Это точно. Как это может быть, чтобы двое играли против одного?
— Она ударит по мячу, пробежится и попытается поймать его, в то время как мы с тобой будем ей мешать, — ответил Дэвид, нимало не смущаясь тем, что его только что обвинили в мошенничестве.
Пит просто зашелся от хохота. Он смеялся до тех пор, пока не свалился на землю. Дэвид дружески ткнул его под ребра.
— Хватит. Мы не должны расслабляться перед игрой. После нескольких низкопробных шуточек Дэвида мы решили, что Питу придется играть с каждым из нас двоих. Естественно, он будет защитником. Кроме того, ему придется отбивать удары по всему полю. Однажды, когда Пит немного смошенничал и потянул за собой мяч, Дэвид врезал по нему с такой силой, что я громко запротестовала, но Питу даже понравился такой ход событий. Мы продолжали носиться за мячом по лужайке, пока совершенно не обессилели и не стали красными, как вареные раки. Счет был в пользу Пита: 54 очка у него, 14 очков у его противников.
Дэвид так и остался валяться на земле после падения, он просто перевернулся на спину и задумчиво уставился в небо. Пит непринужденно уселся на его живот.
— У тебя все в порядке? Я не слишком сильно ударил в последний раз?
— Мне, безусловно, было бы гораздо легче дышать, если бы ты слез с моей диафрагмы, — серьезно ответил Дэвид и, неожиданно схватив мальчика, опрокинул его на землю. Пит уселся на траве возле Дэвида, скрестив ноги. Мы оживленно обсуждали острые моменты нашей игры, и Дэвид пообещал Питу научить его нескольким интересным ударам. Пит миролюбиво согласился с тем, что удар по мячу не его конек.
— Мне, пожалуй, пора приниматься за работу, — с сожалением сказал Дэвид. — Я весьма признателен вам за то удовольствие, которое мне доставили упражнения на свежем воздухе. Это, конечно, гораздо приятнее, чем бегать по крошечному замкнутому дворику в полном одиночестве.
— Мы поиграем с вами завтра? — с надеждой обратился к нему Пит.
— Безусловно, встретимся на этом же месте, в то же самое время.
Уходя от нас, он ни разу не оглянулся.
— Полагаю, сейчас самое время подкрепиться. Как ты считаешь? — спросила я.
— Да, конечно. — Пит казался спокойным, но я-то чувствовала, что он боится предстоящего визита к врачу. Я надеялась, он сам обмолвится о том, что его тревожит. Мне пришлось набрать побольше воздуха и заговорить с мальчиком.
— Можно я задам тебе один вопрос, Пит?
— Конечно, синьора. — Он выглядел настолько польщенным, что мне было неприятно затрагивать эту болезненную для него тему.
— Ты не будешь возражать, если я сегодня поеду с вами во Флоренцию после обеда?
Выражение его лица резко изменилось.
— Это она сказала вам поехать с нами?
— Да. Видишь ли... — Мне очень хотелось дотронуться до него, но он был так далеко от меня, что казалось, расстояние между нами не меньше, чем между двумя далекими планетами. — Видишь ли, после гибели Барта я очень сильно болела. Я провела несколько месяцев в больнице, мне приходилось каждый день консультироваться у доктора, у психиатра. Я еще ни разу не была на приеме у врача с тех пор, как меня выписали. Я подумала, что, если ты не возражаешь, конечно...
— Ты была больна? Ты была?.. — И он покрутил указательным пальцем у виска.
Подобного жеста Пит просто не мог перенять у Франчески. Вероятно, он видел его у воспитательницы или у Эмилии, а может быть, у кухарки.
— Да, к сожалению, — ответила я на его вопрос. — У меня было не все в порядке с головой. Голова может болеть точно так же, как живот или ноги.
— Но эти болезни легко вылечить, — произнес Пит. Он поднял какую-то палку и начал чертить ею на земле.
— Да, излечить можно почти любое заболевание. Просто для этого требуется разное время: иногда выздоровление длится очень долго. Мне стало гораздо лучше, но я подумала, что раз уж ты все равно собираешься к своему доктору, то мне тоже не помешает встретиться с ним, если ты, конечно, не возражаешь. Ты понимаешь — всего лишь для того, чтобы лишний раз удостовериться... ну, ты знаешь, о чем я...
Он задумчиво кивнул. Я была очень рада, что этот неприятный для нас обоих разговор состоялся. Не могу понять, какого черта я вообще заговорила о себе, но мне было просто необходимо придумать вескую причину для посещения его психиатра, я очень не хотела, чтобы Пит знал о том, что я собираюсь поговорить о его здоровье у него за спиной.
Он продолжал делать аккуратные дырки в земле своей палкой, стараясь располагать их в виде правильной геометрической фигуры.
— Если ты, Пит, против, я не поеду, — спустя несколько томительных минут проговорила я.
— Мне хочется, чтобы ты поехала.
— Спасибо.
— Мне хочется, чтобы ты поправилась, — продолжал он, будто не слыша моей благодарности.
У меня перехватило дыхание. Мне было не так-то просто заговорить вновь, но я попыталась.
— А теперь нам с тобой пора возвращаться. Все эти упражнения вызвали у меня совершенно неприличное чувство голода. Мне кажется, я могу сейчас съесть лошадь.
— Ты, правда, сможешь?
Я протянула ему свою руку.
— Я так устала, что без твоей помощи вряд ли смогу самостоятельно подняться на ноги.
Он с готовностью схватился за мою руку и изо всех сил потянул на себя. Это дало мне возможность взять его за руку. Франческа оказалась не единственным человеком в этом доме, который хотел, чтобы я задержалась здесь подольше. Постепенно я осознавала, как трудно мне будет навсегда распрощаться с Питом. Боже мой, как странно — единственный человек, которому я открыла всю правду о себе, был десятилетний мальчишка.
* * *
Было слишком жарко для шерстяного костюма, поэтому я решила надеть блузу и юбку. Рядом с Франческой, холодной и неприступной в своем бледно-зеленом льняном костюме, я выглядела как простая воспитательница.
После обеда графиня распорядилась подготовить к отъезду Пита, как будто он был вещью. Сейчас он совсем не был похож на того веселого и радостного мальчика, который катался по траве всего лишь час назад. Тесная нарядная одежда заставила его натянуть на лицо непроницаемую маску.
Мы неторопливо спустились к машине, и Альберто поспешил распахнуть перед нами дверцы. Он относился ко мне с таким же почтением и предупредительностью, как к графине. Образ жизни Франчески способствовал развитию совершенно неестественных отношений между людьми — им постоянно приходилось притворяться. Было заманчиво принимать услуги окружающих как должное, особенно если эти люди тебе не слишком приятны. Я обратила внимание на то, что Пит старается держаться как можно дальше от Альберто. Это можно было истолковать скорее не как страх, а как простую неприязнь, но я уже знала: в его истинных чувствах нелегко разобраться постороннему человеку. В машине Пит оказался между мной и Франческой, строгий и молчаливый, напоминающий заводную куклу.
Я не выдержала угнетающей тишины и спросила:
— Когда вы нанимали на работу Альберто, у него были какие-нибудь рекомендации? Надо сказать, я несколько удивлена тем, что вы взяли в свой дом такую малосимпатичную личность.
Пит одарил меня быстрым и внимательным взглядом. Франческа улыбнулась, как будто я сказала что-то забавное. Прекрасно, мне кое-что стало ясно, и я предоставила ей возможность высказаться.
— У него великолепные рекомендации — вы можете даже не сомневаться, Кэтлин, а также совершенно незаменимые качества. Во-первых, преданность. Во-вторых, беспрекословное повиновение хозяину. Он не задает лишних вопросов. Эти его особенности гораздо важнее для меня, чем привлекательная внешность или хорошие манеры. Я не собираюсь расставаться с ним ни при каких условиях.
— Вы хотите сказать, что он умрет за честь семьи Морандини? — иронично осведомилась я.
— Да, — просто ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45