Оригинальные цвета, достойный сайт
Где человеческое бытие может быть контролируемо, как опыт в лаборатории. Контролируемый опыт по контролю.
Или контролируемый опыт в свободе?
Большего слова Луис не знал.
Его мысленному взгляду слова представлялись имеющими размер, плотность, глубину; слова были темными звездами, иные — мелкие, тусклые, плотненькие, а другие — огромные, сложные, хитроумные, их могучее поле тяготения наращивало вокруг ядра шубу бессчетных значений. А самой большой из черных звезд была «свобода».
А для него лично свобода имела образ ясный и четкий. Приступы астмы у него случались нечасто, но врезались в память намертво; и однажды, когда Луису было тринадцать, на уроке физкультуры он неудачно увернулся от Большого Линя, и тот рухнул на Луиса всем своим весом. А так как весил он вдвое больше своего спарринг-партнера, то вышиб из него дух. Луис бесконечно долго задыхался, не в силах втянуть в себя воздух, и первый вдох оказался ошеломительно болезнен, мучителен, тягостен. Вот это была свобода. Дыхание. Когда дышишь.
А без нее задыхаешься, теряешь сознание, и умираешь.
Те, кто живут естественно, точно звери, могут бежать, куда им вздумается, но их разум задыхается; они лишены свободы. Это Луис понял, проглядывая исторические ленты и в-миры. Трущобы 2000 так потрясали именно потому, что не «дикая природа» делала их обитателей безумными, больными, опасными и чудовищно уродливыми, но слепое подчинение их собственной, якобы цивилизованной «натуре».
Человеческая — и вдруг «природа». Что за нелепое словосочетание!
Луису вспомнилось, как в прошлом году в третьей чети мужчина избил женщину до потери сознания, воспользовался ее телом, а потом покончил с собой, выпив жидкого кислорода. Он был из пятых, и тот случай, перепугавший весь мир, людям его поколения казался особенно жуток и тревожен. «А мог ли я оказаться на его месте?», спрашивал себя каждый, и «не случится ли это со мной?». Ответа не знал никто. Тот человек — 5-Вольфсон Ад — потерял контроль над своими «естественными», «животными» нуждами, и лишился в результате всякой свободы, даже свободы выбора, даже свободы жить. Может, некоторым свобода противопоказана?
Ангелы о свободе не вспоминали. Следуй пути, достигнешь благодати.
А что станут делать ангелы в году 201?
Интересный, надо сказать, вопрос. Что станут делать все они, чем закончится эксперимент, когда лабораторный корабль достигнет цели? На планете Синдичу их встретит громада дикой, неподконтрольной человеку «природы», а даже правил, которым она подчиняется, они не будут знать. Их предки на Дичу, по крайней мере, были знакомы с «природой», умели использовать ее, могли передвигаться в ней, знали, какие животные опасны или ядовиты, как выращивать растения, и все такое. На Новой Земле они окажутся невежествены.
Книги упоминали об этом глухо. В конце концов, до высадки оставалось еще полвека. А все-таки интересно было бы выяснить — что они покамест знают о Синдичу.
Когда Луис спросил об этом свою учительницу истории, 3-Тран Эти, та ответила, что есть образовательная программа, которая снабдит Шестое поколение кучей сведений о том, что такое Цель и как там жить. Но пятопоколенцы к моменту выхода на орбиту будут так стары, что это, по сути, не их проблема, хотя если кто-то захочет, ему, разумеется, позволят «приземлиться». Программа рассчитана на то, чтобы срединные поколения («Это мы», сухо пояснила старушка) жили в согласии со своим миром. Очень практичный подход, и цель благая, но, возможно, именно они создали тип мышления, столь распространенный среди последователей благодати.
С Луисом, ее лучшим учеником, она могла говорить открыто. А тот, в свою очередь, честно признался ей — сколько бы ему ни стукнуло в день прилета, долетит он или нет, он хочет знать, куда движется Он понимал, почему; он мог не понимать, как; но он должен был понимать, куда.
Тран Эти помогла ему порыться в архивах, но оказалось, что образовательная программа Шестого поколения покуда недоступна — комиссия по образованию ее пересматривает.
Другие учителя в один голос советовали вначале закончить школу и колледж, а потом уже беспокоиться о Цели. Если это вообще кому-то интересно.
Луис обратился к старшему библиотекарю, старому 3-Тану, деду его друга Биньди.
— Рассуждать о цели нашего пути, — ответил Тан, — значит питать в людях тревогу, нетерпение и ложные ожидания. — Он чуть улыбнулся. Говорил он всегда медленно, с долгими паузами. — Наша работа — лететь. А прилетать — совсем другая задача. — И после паузы добавил: — Но поколение, приученное лететь — сумеет ли оно научить следующие опуститься наземь?
Гаран
Луис продолжил поиски. По доброй воле он ушел в Джунгли.
Разумеется, ему приходилось держаться тропы. Как бы не была детализована программа виртуальной реальности, то, что не заложено в нее изначально, просто недоступно. Как во сне, в любом сновидении, особенно — в кошмарном: не все варианты выбора доступны, если выбор вообще есть.
Здесь была тропа. Идти приходилось по ней. Тропа выводила к уродливым, убогим дикарям, а те визжат и кидаются отравленными дротиками, и вот тогда приходится выбирать. Луис методично перебирал варианты.
Попытки договориться с дикарями или убежать очень быстро заканчивались затемнением, обозначающим, понятное дело, виртуальную смерть.
Один раз, когда на него напали, Луис выстрелил из ружья и убил одного туземца. Это было еще ужаснее, чем он мог себе представить, и Луис почти сразу же вышел из программы. Той ночью ему снилось, что у него есть тайное имя, даже ему самому неведомое. Подошла незнакомая женщина, и сказала: «Адово имя оставь волку».
Луис вернулся в Джунгли, хотя это было нелегко. Он обнаружил, что если не выказывать страха, угрожать ружьем, но не стрелять, карлики как-то вдруг признают его присутствие. Отсюда расходилась новая сеть этических развилок. Он мог держать оружие на виду, и, угрожая им, заставить карликов вывести его к Затерянному Городу (ради которого, собственно, и затевалось путешествие по джунглям). Луис мог заставить их повиноваться, но не успевал зайти далеко, прежде чем наступало затемнение — его убивали. Или, если он не проявлял страха, не угрожал и не просил, он мог остаться в поселении, заняв полуразвалившуюся хижину. Туземцы принимали его в качестве местного безумца. Женщины давали ему еду и показывали, чем он может помочь, а Луис учился у них языку и обычаям — неожиданно сложным, пленительно формализованным. Это, конечно, было лишь в-обучение — далеко оно не заходило, и всегда казалось глубже, чем на самом деле; когда выходишь из программы, то почти ничего не остается в памяти. Программа не может вместить в себя много — даже в виде намеков. Но и того, что Луис запоминал, хватало, чтобы странным образом обогатить его взгляд на мир. Он еще собирался вернуться туда как-нибудь, дойти до конечной этической развилки и пожить немного с дикарями.
Однако в этот раз цель его была иной. Войдя в Джунгли, он шел как мог медленно, а зайдя поглубже — и вовсе остановился посреди тропы. Встретить дикарей он не боялся. Теперь, когда он понял их глубже, ему тоскливо было видеть, как они неизбежно бросятся на него с воплями, намереваясь убить. Он не хотел сейчас с ними встречаться. Они были виртуальными людьми, созданными людьми. А Луис пришел посмотреть на мир, где человека нет.
Стоя посреди Джунглей — исходя потом, вдыхая гнилостную вонь, отмахиваясь от тварей, жужжавших и порхавших вокруг и садившихся на кожу и кусавших, прислушиваясь к жутковатым шорохам, — он вспоминал Синь. Она не признавала ВР как источника впечатлений. Она входила в В-Дичу, только если этого требовали учителя. Она не играла в в-игры, и даже не опробовала одну, действительно интересную, которую Луис и Биньди разработали на основе «Сада Борхеса». «Я не хочу лезть в чужой мир», говорила она, «мне нужен мой».
— Ты же читаешь романы? — возражал Луис.
— Само собой. Но это я читаю. Автор записывает историю, а я ее воображаю. Воплощаю. А в-программист через меня воплощает свою историю. Я никому не позволю пользоваться моим телом и моим рассудком. Ясно? — На этом месте она всегда начинала сердиться.
В чем-то она была права; но что поразило Луиса, напряженно застывшего на узкой, невероятно извилистой тропке посреди джунглей, похожей на свихнувшийся коридор, глядевшего, как нечто многоногое уползает в зловещую тень под чем-то здоровенным, что Луис решил считать деревом, только лежащим почему-то на боку, а не стоящим, — что поразило его сильней всего — это даже не давящая, бессмысленная сложность, детальное воспроизведение хаоса в сенсорном поле программы, но враждебность этого безумства. Оно было опасным, пугающим. Или Луис сейчас воспринимал враждебность программиста?
В архиве было немало садистских программ; многие на них подсаживались. Как можно судить — на самом ли деле так ужасна природа?
Были, разумеется программы виртуальной реальности, где Дичу представала более простой и понятной — Деревня, или Прогулка в горы. А просматривая фильмы, затрагивающие только зрение и слух, можно осознать, что даже хаос «природы» может быть прекрасен. Иные подсаживались и на такие фильмы, и вечно смотрели, как плывут в море морские черепахи, и парят в небе небесные птицы. Но смотреть — одно, а чувствовать — совсем другое, даже если это лишь иллюзия.
Как вообще можно всю жизнь прожить в таких вот Джунглях? Неуютство, бьющее по всем органам чувств — жара, ползучие твари, перепады температуры, грубые, зернистые, грязные поверхности, постоянно неровные — на каждом шагу приходится глядеть под ноги. Он вспомнил омерзительную пищу туземцев. Они убивали животных и ели куски тел. Женщины пережевывали какие-то корни, сплевывали в тарелку, оставляли подгнить, и тоже ели. Если бы эти кусачие ядовитые твари были не виртуальными, а настоящими, Луис вернулся бы из Джунглей с полным набором токсинов в крови. Собственно, так и случалось в той развилке, где ты живешь с туземцами — хватаешься за лианы, а это безногое ядовитое существо. Оно кусает тебя за руку, и через несколько минут ты чувствуешь страшную боль, и тошноту, а потом — темнота. Разумеется, программу надо было как-то завершать — она и так занимала десять субъективных суток, или десять реальных часов, максимально допустимое время в-программы. Выходя из нее, Луис был не только виртуально мертв, но и вполне реально утомлен, голоден, вымотан и расстроен.
Была ли программа честна до конца? Правда ли жители Дичу обитали в подобной нищете? Не десять суток-часов, а всю жизнь? В вечном страхе перед опасными животными, враждебными дикарями, друг перед другом, в постоянных муках, причиняемых шипами растений, жалами и жвалами, болями в перетруженных мышцах, в сбитых неровными полами ногах, перед лицом страданий еще больших — голода, болезней, переломов и увечий, слепоты? Ни один из дикарей, даже младенец и его юная мать, не был чист и здоров. И по мере того, как Луис распознавал в них людей, ему все больней было видеть их язвы, раны, болячки, мозоли, бельма, сухие руки, грязные ноги, грязные волосы. Он хотел помочь им.
Но сейчас, когда он стоял на в-тропе, из тьмы под деревьями и длинными жилами растений — эпифитов, как у Яо в горшках, только огромных и узловатых — донесся шум, издаваемый кем-то из тех живых существ, что теснились в джунглях. Луис застыл, вспомнив гарана.
Он однажды отправился в джунгли с дикарями, поняв, что те идут «охотиться». Тогда глаза их уловили пятнисто-золотую вспышку, и кто-то шепнул «гаран», а Луис — запомнил. Вернувшись, он поискал слово в словаре, но не нашел.
А теперь он выступил из темноты — гаран. Прошел поперек тропы, слева направо, в паре шагов перед Луисом. Длинный, приземистый, в черную крапинку золотой, он двигался с неописуемой легкостью и изяществом, переступая четырьмя круглостопыми ногами и опустив голову, а за ним тянулось гибкое продолжение тела — хвост — чуть подрагивающее самым кончиком. Гаран неслышно скрылся во тьме. На Луиса он даже не глянул.
А тот стоял, завороженный. Это ВР, программа, говорил он себе. Каждый раз, как я захожу в Джунгли, если постоять на тропе достаточно долго, мимо пройдет гаран. Если бы я знал, и хотел так поступить, я мог бы выстрелить в него из виртуального ружья. Если в программу включена опция «охоты», могу и убить. А если такой опции нет, ружье не выстрелит. И ничего я тут не поделаю. Гаран пройдет мимо, и сгинет в темноте, покачивая кончиком хвоста. Это не дикая природа. Это вообще не природа. Это предел контроля.
Он развернулся и вышел из программы.
На пути к беговым дорожкам он встретил Биньди.
— Я хочу разработать технологию ВН, — сказал он.
— Ладно, — ответил Биньди, промедлив миг, и ухмыльнулся, — пошли.
КУДА СВОЙ ПУТЬ ВЕРШИМ?
Программы, фотографии, описания — все отображения Дичу попадали под подозрение, поскольку являлись продуктом техники, плодом человеческих рук. Интерпретациями. Сама изначальная планета была прямому восприятию недоступна.
А планета назначения — тем более. Продолжая свои поиски в библиотеке, Луис начал понимать, почему Нулевое поколение так стремилось получить информацию о Синдичу. У них ее не было.
Открытие того, что называли «землеподобной планетой» в «пределах досягаемости», и запустило проект «Открытие». До-нулевики изучили планету настолько тщательно, насколько позволяли им инструменты. Но ни спектральный анализ, ни прямое наблюдение малого темного тела с таких расстояний не позволяло определить самое интересное. Уже ясно было, что жизнь самозарождается непременно, если определенные параметры среды находятся в определенных пределах, а все параметры, которые можно было определить, за грани дозволенного не выходили. И все же, как прочел Луис в древней статье под названием «Куда свой путь вершат?», даже незначительное отличие от «Земли» могло сделать «Новую Землю» совершенно непригодной для обитания. Химическая несовместимость местной жизни с земной превратит все живое в отраву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Или контролируемый опыт в свободе?
Большего слова Луис не знал.
Его мысленному взгляду слова представлялись имеющими размер, плотность, глубину; слова были темными звездами, иные — мелкие, тусклые, плотненькие, а другие — огромные, сложные, хитроумные, их могучее поле тяготения наращивало вокруг ядра шубу бессчетных значений. А самой большой из черных звезд была «свобода».
А для него лично свобода имела образ ясный и четкий. Приступы астмы у него случались нечасто, но врезались в память намертво; и однажды, когда Луису было тринадцать, на уроке физкультуры он неудачно увернулся от Большого Линя, и тот рухнул на Луиса всем своим весом. А так как весил он вдвое больше своего спарринг-партнера, то вышиб из него дух. Луис бесконечно долго задыхался, не в силах втянуть в себя воздух, и первый вдох оказался ошеломительно болезнен, мучителен, тягостен. Вот это была свобода. Дыхание. Когда дышишь.
А без нее задыхаешься, теряешь сознание, и умираешь.
Те, кто живут естественно, точно звери, могут бежать, куда им вздумается, но их разум задыхается; они лишены свободы. Это Луис понял, проглядывая исторические ленты и в-миры. Трущобы 2000 так потрясали именно потому, что не «дикая природа» делала их обитателей безумными, больными, опасными и чудовищно уродливыми, но слепое подчинение их собственной, якобы цивилизованной «натуре».
Человеческая — и вдруг «природа». Что за нелепое словосочетание!
Луису вспомнилось, как в прошлом году в третьей чети мужчина избил женщину до потери сознания, воспользовался ее телом, а потом покончил с собой, выпив жидкого кислорода. Он был из пятых, и тот случай, перепугавший весь мир, людям его поколения казался особенно жуток и тревожен. «А мог ли я оказаться на его месте?», спрашивал себя каждый, и «не случится ли это со мной?». Ответа не знал никто. Тот человек — 5-Вольфсон Ад — потерял контроль над своими «естественными», «животными» нуждами, и лишился в результате всякой свободы, даже свободы выбора, даже свободы жить. Может, некоторым свобода противопоказана?
Ангелы о свободе не вспоминали. Следуй пути, достигнешь благодати.
А что станут делать ангелы в году 201?
Интересный, надо сказать, вопрос. Что станут делать все они, чем закончится эксперимент, когда лабораторный корабль достигнет цели? На планете Синдичу их встретит громада дикой, неподконтрольной человеку «природы», а даже правил, которым она подчиняется, они не будут знать. Их предки на Дичу, по крайней мере, были знакомы с «природой», умели использовать ее, могли передвигаться в ней, знали, какие животные опасны или ядовиты, как выращивать растения, и все такое. На Новой Земле они окажутся невежествены.
Книги упоминали об этом глухо. В конце концов, до высадки оставалось еще полвека. А все-таки интересно было бы выяснить — что они покамест знают о Синдичу.
Когда Луис спросил об этом свою учительницу истории, 3-Тран Эти, та ответила, что есть образовательная программа, которая снабдит Шестое поколение кучей сведений о том, что такое Цель и как там жить. Но пятопоколенцы к моменту выхода на орбиту будут так стары, что это, по сути, не их проблема, хотя если кто-то захочет, ему, разумеется, позволят «приземлиться». Программа рассчитана на то, чтобы срединные поколения («Это мы», сухо пояснила старушка) жили в согласии со своим миром. Очень практичный подход, и цель благая, но, возможно, именно они создали тип мышления, столь распространенный среди последователей благодати.
С Луисом, ее лучшим учеником, она могла говорить открыто. А тот, в свою очередь, честно признался ей — сколько бы ему ни стукнуло в день прилета, долетит он или нет, он хочет знать, куда движется Он понимал, почему; он мог не понимать, как; но он должен был понимать, куда.
Тран Эти помогла ему порыться в архивах, но оказалось, что образовательная программа Шестого поколения покуда недоступна — комиссия по образованию ее пересматривает.
Другие учителя в один голос советовали вначале закончить школу и колледж, а потом уже беспокоиться о Цели. Если это вообще кому-то интересно.
Луис обратился к старшему библиотекарю, старому 3-Тану, деду его друга Биньди.
— Рассуждать о цели нашего пути, — ответил Тан, — значит питать в людях тревогу, нетерпение и ложные ожидания. — Он чуть улыбнулся. Говорил он всегда медленно, с долгими паузами. — Наша работа — лететь. А прилетать — совсем другая задача. — И после паузы добавил: — Но поколение, приученное лететь — сумеет ли оно научить следующие опуститься наземь?
Гаран
Луис продолжил поиски. По доброй воле он ушел в Джунгли.
Разумеется, ему приходилось держаться тропы. Как бы не была детализована программа виртуальной реальности, то, что не заложено в нее изначально, просто недоступно. Как во сне, в любом сновидении, особенно — в кошмарном: не все варианты выбора доступны, если выбор вообще есть.
Здесь была тропа. Идти приходилось по ней. Тропа выводила к уродливым, убогим дикарям, а те визжат и кидаются отравленными дротиками, и вот тогда приходится выбирать. Луис методично перебирал варианты.
Попытки договориться с дикарями или убежать очень быстро заканчивались затемнением, обозначающим, понятное дело, виртуальную смерть.
Один раз, когда на него напали, Луис выстрелил из ружья и убил одного туземца. Это было еще ужаснее, чем он мог себе представить, и Луис почти сразу же вышел из программы. Той ночью ему снилось, что у него есть тайное имя, даже ему самому неведомое. Подошла незнакомая женщина, и сказала: «Адово имя оставь волку».
Луис вернулся в Джунгли, хотя это было нелегко. Он обнаружил, что если не выказывать страха, угрожать ружьем, но не стрелять, карлики как-то вдруг признают его присутствие. Отсюда расходилась новая сеть этических развилок. Он мог держать оружие на виду, и, угрожая им, заставить карликов вывести его к Затерянному Городу (ради которого, собственно, и затевалось путешествие по джунглям). Луис мог заставить их повиноваться, но не успевал зайти далеко, прежде чем наступало затемнение — его убивали. Или, если он не проявлял страха, не угрожал и не просил, он мог остаться в поселении, заняв полуразвалившуюся хижину. Туземцы принимали его в качестве местного безумца. Женщины давали ему еду и показывали, чем он может помочь, а Луис учился у них языку и обычаям — неожиданно сложным, пленительно формализованным. Это, конечно, было лишь в-обучение — далеко оно не заходило, и всегда казалось глубже, чем на самом деле; когда выходишь из программы, то почти ничего не остается в памяти. Программа не может вместить в себя много — даже в виде намеков. Но и того, что Луис запоминал, хватало, чтобы странным образом обогатить его взгляд на мир. Он еще собирался вернуться туда как-нибудь, дойти до конечной этической развилки и пожить немного с дикарями.
Однако в этот раз цель его была иной. Войдя в Джунгли, он шел как мог медленно, а зайдя поглубже — и вовсе остановился посреди тропы. Встретить дикарей он не боялся. Теперь, когда он понял их глубже, ему тоскливо было видеть, как они неизбежно бросятся на него с воплями, намереваясь убить. Он не хотел сейчас с ними встречаться. Они были виртуальными людьми, созданными людьми. А Луис пришел посмотреть на мир, где человека нет.
Стоя посреди Джунглей — исходя потом, вдыхая гнилостную вонь, отмахиваясь от тварей, жужжавших и порхавших вокруг и садившихся на кожу и кусавших, прислушиваясь к жутковатым шорохам, — он вспоминал Синь. Она не признавала ВР как источника впечатлений. Она входила в В-Дичу, только если этого требовали учителя. Она не играла в в-игры, и даже не опробовала одну, действительно интересную, которую Луис и Биньди разработали на основе «Сада Борхеса». «Я не хочу лезть в чужой мир», говорила она, «мне нужен мой».
— Ты же читаешь романы? — возражал Луис.
— Само собой. Но это я читаю. Автор записывает историю, а я ее воображаю. Воплощаю. А в-программист через меня воплощает свою историю. Я никому не позволю пользоваться моим телом и моим рассудком. Ясно? — На этом месте она всегда начинала сердиться.
В чем-то она была права; но что поразило Луиса, напряженно застывшего на узкой, невероятно извилистой тропке посреди джунглей, похожей на свихнувшийся коридор, глядевшего, как нечто многоногое уползает в зловещую тень под чем-то здоровенным, что Луис решил считать деревом, только лежащим почему-то на боку, а не стоящим, — что поразило его сильней всего — это даже не давящая, бессмысленная сложность, детальное воспроизведение хаоса в сенсорном поле программы, но враждебность этого безумства. Оно было опасным, пугающим. Или Луис сейчас воспринимал враждебность программиста?
В архиве было немало садистских программ; многие на них подсаживались. Как можно судить — на самом ли деле так ужасна природа?
Были, разумеется программы виртуальной реальности, где Дичу представала более простой и понятной — Деревня, или Прогулка в горы. А просматривая фильмы, затрагивающие только зрение и слух, можно осознать, что даже хаос «природы» может быть прекрасен. Иные подсаживались и на такие фильмы, и вечно смотрели, как плывут в море морские черепахи, и парят в небе небесные птицы. Но смотреть — одно, а чувствовать — совсем другое, даже если это лишь иллюзия.
Как вообще можно всю жизнь прожить в таких вот Джунглях? Неуютство, бьющее по всем органам чувств — жара, ползучие твари, перепады температуры, грубые, зернистые, грязные поверхности, постоянно неровные — на каждом шагу приходится глядеть под ноги. Он вспомнил омерзительную пищу туземцев. Они убивали животных и ели куски тел. Женщины пережевывали какие-то корни, сплевывали в тарелку, оставляли подгнить, и тоже ели. Если бы эти кусачие ядовитые твари были не виртуальными, а настоящими, Луис вернулся бы из Джунглей с полным набором токсинов в крови. Собственно, так и случалось в той развилке, где ты живешь с туземцами — хватаешься за лианы, а это безногое ядовитое существо. Оно кусает тебя за руку, и через несколько минут ты чувствуешь страшную боль, и тошноту, а потом — темнота. Разумеется, программу надо было как-то завершать — она и так занимала десять субъективных суток, или десять реальных часов, максимально допустимое время в-программы. Выходя из нее, Луис был не только виртуально мертв, но и вполне реально утомлен, голоден, вымотан и расстроен.
Была ли программа честна до конца? Правда ли жители Дичу обитали в подобной нищете? Не десять суток-часов, а всю жизнь? В вечном страхе перед опасными животными, враждебными дикарями, друг перед другом, в постоянных муках, причиняемых шипами растений, жалами и жвалами, болями в перетруженных мышцах, в сбитых неровными полами ногах, перед лицом страданий еще больших — голода, болезней, переломов и увечий, слепоты? Ни один из дикарей, даже младенец и его юная мать, не был чист и здоров. И по мере того, как Луис распознавал в них людей, ему все больней было видеть их язвы, раны, болячки, мозоли, бельма, сухие руки, грязные ноги, грязные волосы. Он хотел помочь им.
Но сейчас, когда он стоял на в-тропе, из тьмы под деревьями и длинными жилами растений — эпифитов, как у Яо в горшках, только огромных и узловатых — донесся шум, издаваемый кем-то из тех живых существ, что теснились в джунглях. Луис застыл, вспомнив гарана.
Он однажды отправился в джунгли с дикарями, поняв, что те идут «охотиться». Тогда глаза их уловили пятнисто-золотую вспышку, и кто-то шепнул «гаран», а Луис — запомнил. Вернувшись, он поискал слово в словаре, но не нашел.
А теперь он выступил из темноты — гаран. Прошел поперек тропы, слева направо, в паре шагов перед Луисом. Длинный, приземистый, в черную крапинку золотой, он двигался с неописуемой легкостью и изяществом, переступая четырьмя круглостопыми ногами и опустив голову, а за ним тянулось гибкое продолжение тела — хвост — чуть подрагивающее самым кончиком. Гаран неслышно скрылся во тьме. На Луиса он даже не глянул.
А тот стоял, завороженный. Это ВР, программа, говорил он себе. Каждый раз, как я захожу в Джунгли, если постоять на тропе достаточно долго, мимо пройдет гаран. Если бы я знал, и хотел так поступить, я мог бы выстрелить в него из виртуального ружья. Если в программу включена опция «охоты», могу и убить. А если такой опции нет, ружье не выстрелит. И ничего я тут не поделаю. Гаран пройдет мимо, и сгинет в темноте, покачивая кончиком хвоста. Это не дикая природа. Это вообще не природа. Это предел контроля.
Он развернулся и вышел из программы.
На пути к беговым дорожкам он встретил Биньди.
— Я хочу разработать технологию ВН, — сказал он.
— Ладно, — ответил Биньди, промедлив миг, и ухмыльнулся, — пошли.
КУДА СВОЙ ПУТЬ ВЕРШИМ?
Программы, фотографии, описания — все отображения Дичу попадали под подозрение, поскольку являлись продуктом техники, плодом человеческих рук. Интерпретациями. Сама изначальная планета была прямому восприятию недоступна.
А планета назначения — тем более. Продолжая свои поиски в библиотеке, Луис начал понимать, почему Нулевое поколение так стремилось получить информацию о Синдичу. У них ее не было.
Открытие того, что называли «землеподобной планетой» в «пределах досягаемости», и запустило проект «Открытие». До-нулевики изучили планету настолько тщательно, насколько позволяли им инструменты. Но ни спектральный анализ, ни прямое наблюдение малого темного тела с таких расстояний не позволяло определить самое интересное. Уже ясно было, что жизнь самозарождается непременно, если определенные параметры среды находятся в определенных пределах, а все параметры, которые можно было определить, за грани дозволенного не выходили. И все же, как прочел Луис в древней статье под названием «Куда свой путь вершат?», даже незначительное отличие от «Земли» могло сделать «Новую Землю» совершенно непригодной для обитания. Химическая несовместимость местной жизни с земной превратит все живое в отраву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52