Она нервно ворочалась возле бруствера, длинные уши ее то и дело шевелились.
Скрежет за лесом вдруг утих, и снова настала тишина. Тревожная тишина.
Вдруг Джулька подхватилась, обернулась совсем в другую сторону, стала облизываться, легко повизгивать. Кто-то явно сюда добирался. Послышался условный сигнал – трель соловья. К нам спешил со своим хозяйством долгожданный старшина Михась. Весьма кстати!
Нас это очень порадовало. Давно пора чего-нибудь поесть. Как видно по метушне врага, надвигается новая битва, и кто знает, когда выпадет возможность подзаправиться.
Джулька мгновенно перемахнула на ту сторону траншеи и понеслась навстречу Михасю… Запах пищи заставил ее позабыть обо всех опасностях. Она настигла старшину, стала подпрыгивать, кружиться перед ним, вилять хвостом. Короче говоря, встретила Михася радушно,, как положено встречать доброго, ласкового и долгожданного друга.
Должно быть, не менее обрадовался и сам Михась, увидав собаку. Он быстрее пополз к траншее, ввалился в нее со своим сложным хозяйством, обнял Джульку, погладил и налил ей первой полную банку вкусно пахнущего супа с мясом.
– Получай, Джулька, двойную порцию, а захочешь – Дам еще! – сказал он, отдышавшись и улыбаясь. – Ты честно заслужила. Я и не предполагал, что ты такая бесстрашная.
И, обратившись к нам, добавил:
– Так что же, ребята, это все правда, что у вас Джулька так красиво позабавилась с фашистом?
– Что же, старшина, ты разве там, в штабе, не видел того фельдфебеля, не разглядел, как Джулька его обработала своими зубками?
– А как же, конечно, видел! Надолго фашистская сволота запомнит. А вы, ребятки мои, глядите, берегите Джульку, не пускайте ее туда, куда не надо. – Подумав минутку, добавил: – А вообще-то, следите, чтобы она не попадалась на глаза начальству. Разное там болтают про вашу помощницу Джульку. Старые служаки крутят носом, мол, не положено держать на передовой собаку. Не по уставу. Глядите, хлопчики, как бы Джульку у вас не увели.
– Ого, пусть только попробуют! – отозвался Шика Маргулис. – Небось теперь они уже убедились, что Джулька здесь нам не помеха и не зря получает свой кусок хлеба. Честно заслужила.
– Пока начальство к нам заглянет, война кончится, – вмешался дядя Леонтий, – сюда к нам идут не очень-то охотно. Вот ты, старшина, человек! Под таким огнем добираешься к нам на пузе, пошли тебе бог здоровья и долгие годы.
– А вы как думали, что я вас оставлю без харчей? – перебил его старшина, приготавливаясь к раздаче пищи. – Достаточно, что все время находитесь на передке, у дракона под зубами, так могу ли я вас оставить без пищи? Тем более, что предстоят горячие дни.
Михась стал быстро разливать по котелкам борщ, роздал хлеб и сухари и, посматривая, с каким удовольствием ребята уплетают свой обед, потирал руки:
– Ешьте, ребята, на здоровье. Кому добавочки – не стесняйтесь, будьте как дома, подставляйте котелочки!
Ночь плыла над головой тихая, тревожная июльская ночь.
Люди ели торопливо, опасаясь, что в любую минуту немцы могут им помешать. Ели молча, никто не шутил, не смеялся, как обычно, никому не нравилась эта коварная тишина. Каждый был погружен в свои тревожные мысли. Сердце подсказывало что-то неладное, не затишье ли это перед бурей?
И в самом деле, не успели бойцы опорожнить котелки, как в белесом тумане приближающегося рассвета послышался сильный гул самолетов, идущих в тыл врага. Почернело небо от наших самолетов. Загремели залпы сотен наших орудий. Вздыбилась там земля от взрывов, е стане врага. Густые облака пыли, дыма, копоти поднялись к небу, отравляя предрассветный воздух.
– Молодцы! – сияя от восторга, отозвался Самохин. – Это наша артиллерия и авиация рубанули по врагу, расстроили планы фрицев. Здорово!
– Кажется, кончился наш курорт, ребята, – сказал дядя Леонтий, – начинается большой сабантуй. Теперь держись!
Ребята отстранили котелки, помчались на свои места, глядя в ту сторону, где бушевал огонь.
–Ну и дают! Вот это удар по немчуре, парад у них не выйдет! – закричал Шика Маргулис.
Ребята оживились. Усталость как рукой сняло. То, что ребята видели теперь перед собой, вселяло свежие силы, уверенность, что фашисты, как бы ни бесились, здесь не пройдут.
Все вдали потемнело, побагровело, покрылось едким дымом, пламенем. Куда скрылись звезды, осколок золотистого месяца, который недавно так игриво скользил между облаками? Вдруг со стороны черного леса загремела вражеская артиллерия. Ударили минометы. Неудержимая лавина снарядов, мин обрушилась на нашу сторону с отчаянным воем, визгом, свистом. Казалось, вся земля вокруг вздыбилась. Черные фонтаны земли взмывали ввысь, покрывая все вокруг сверкающими осколками. Казалось, какая-то невидимая сила молотит землю огромными цепами и она, эта бедная земля, стонала, дрожала, дышала огнем, дымом, копотью.
Настоящее светопредставление! Земля вот-вот разверзнется, не выдержав этого страшного огня.
За два с лишним года войны такого еще не было. Когда кончится это вынужденное землетрясение? Когда прекратится этот град осколков, свист пуль, вой снарядов и мин? Сколько может продолжаться этот страшный огонь? Сколько может бушевать это море дыма и пламени, и как человек в силах такое выдержать?
«Можно. Нужно. Необходимо!…» – точил мозг какой-то внутренний непонятный голос. И, оглушенные неистовым ревом, градом осколков и пуль, мы стояли насмерть, прижавшись к сыпучим стенкам нашей небольшой крепости, следили за огненным валом, бушевавшим впереди нас, зажав оружие в руках, всматривались в огонь и дым, готовились встретить немцев, которые вот-вот попрут за огненным валом к нашим позициям.
– Да, ребятушки, теперь все ясно как божий день! – воскликнул старшина Михась, стараясь перекричать дикий гул. – Начался большой сабантуй. Держись, мальчики! Держись!
Он быстрым движением отшвырнул в сторону термосы и все свое немудреное хозяйство, подскочил к очумевшему от гула молодому солдату, который не мог наладить противотанковое ружье, сунул ему свой автомат, а сам занял его место.
Заметив испуганное лицо молоденького солдата, его растерянный вид, крикнул ему над ухом:
– Не дрожи так, сосунок! Гады сюда не дойдут. Кондрашка их хватит… Не дрожи, ты ведь мужчина, гвардеец, понял? Успокойся. У тебя оружие в руках, и ты не один здесь. Спокойнее!
Парнишка взглянул на усача, не зная, что ответить. На глазах блеснули слезы. И, крепко зажав автомат в руках, он прижался к старшине, смущенный и растерянный.
В то время, когда немецкая артиллерия вела ураганный огонь, высоко в небесах, над лесами, полями и перелесками шел напряженный воздушный бой. Столкнулись в воздухе десятки краснозвездных самолетов-истребителей с быстрокрылыми стервятниками с черными крестами на фюзеляжах.
Тут и там, объятые дымом и пламенем, падали машины, врезаясь в земную твердь. Кружили в воздухе, барахтаясь под разноцветными куполами парашютов, пилоты, выбросившиеся из горящих самолетов.
Землю терзала раскаленная сталь. Земля захлебывалась от огня. Пылали созревающие хлеба.
Брезжущий рассвет, который только недавно пытался выскользнуть из сизой дымки тумана, из белесой предутренней пелены, покрывшей долины и впадины, почернел, перекрасился в багровый от огня цвет. Казалось, рассвет раздумал появиться в положенное ему время. Непонятно стало, то ли наступит утро, то ли снова начнется ночь.
Нам казалось, что после этого ужасного огня, грохота, воя снарядов, после этого сплошного ливня осколков, покрывших всю землю, ничего живого вокруг не останется и все превратится в смерть.
Люди были оглушены и ничего уже не слышали, кроме отдаленного гула и дикого металлического воя. Все потеряли счет времени и не могли понять, сколько минут, часов бушует этот страшный огненный смерч. Должно быть, скоро огонь пригаснет, угомонится, притихнет, и люди смогут минутку передохнуть, прийти в себя. Но вот послышался из-за леса новый гул моторов. И через минуту на поле боя вырвалась лавина черных металлических коробок. Это были танки с крестами на боках.
Холод охватил душу.
Танки шли спокойно и уверенно в развернутом строю. Они неторопливо направлялись к нашим позициям. За машинами, как на фантастическом параде, двигались немецкие автоматчики з обнаженными головами, засученными рукавами, прижимая к животам черные автоматы.
Немцы шли в психическую атаку.
По их раскрытым ртам и искаженным злобным лицам не понятно было, то ли они поют свою победную песню, то ли орут от удовольствия, от предчувствия близкой победы.
Мы, чуть высунувшись из окопов, наблюдали за этим беспримерным парадом.
Что это будет? Можно ли остановить лавину, которая прет так нагло? Можно ли выстоять, когда такая буря бушует вокруг и на много километров влево и вправо от нас, где тянутся такие же траншеи и заграждения? Хватит ли у нас сил, чтобы остановить эту дикую армаду? Заставить ее попятиться назад?
Согнувшись в три погибели, чтобы осколки и пули его не задели, спешил по траншее Самохин, как бы желая показать товарищам, что и такой огонь не страшен, что надо взять себя в руки, что любой ценой надо держаться, отбить и эту атаку.
Лейтенант что-то приказывал, орал, захлебываясь, но разве услышишь что-нибудь в этом громе?
Мы, однако, по его жестам поняли, что надо приготовить противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. Еще означали его жесты – подпустить врага как можно ближе, отсечь пулеметным и автоматным огнем немецких автоматчиков от танков и ни шагу назад, ни шагу!
Да, собственно, мы и сами это отлично понимали. Не впервые нам встречаться в открытом бою с танками и автоматчиками врага. Нам уже издавна знакомы его повадки.
Самохин остановился возле Михася, увидев, как он целится из своего противотанкового ружья по головной машине, похлопал его по плечу и крикнул над ухом:
– Спасибо, старшина, что на подмогу пришел!
– А как же иначе, надо же этих гадов остановить. Сейчас я их накормлю малость свинцом, – ответил Михась, тщательно прицеливаясь и дожидаясь, чтобы ревущая махина подползла еще ближе. – Я их немало бил… Это моя главная профессия…
Шика Маргулис поправил каску, сползавшую на лоб, кивнул своему второму номеру – Саше Филькину, который как ни в чем не бывало протирал краешком гимнастерки стекла очков, и воскликнул:
– Профессор, кончай,свою подготовительную работу, немец уже под боком! Готовность номер один!…
– Понятно, дорогие, славные мои синьоры! – чуть растерянно улыбнулся он, надевая покрепче очки, чтобы не слетели, поклал рядом с собой у кромки бруствера две связки гранат.
6.
Страх, который на– какое-то мгновенье охватил нас, стал постепенно отдаляться. Мы смотрели, как приближается к нашей траншее тройка вражеских танков, уже отлично видели обнаглевших, самонадеянных автоматчиков со сверкающими железяками на лацканах распахнутых курток, и каждый из нас выбирал себе точную цель – в какую орущую рожу раньше стрелять, на какой танк обрушить связку гранат, бутылку горючей жидкости.
А Михась сразу наметил себе цель: это был немецкий танк, который выдвинулся вперед и шел прямо в направлении нашей траншеи. Уже отчетливо видно было, что сквозь просветы гусениц, будто сквозь могучее сито, сыплется песок. Если эта громадина ворвется к нам, она своими гусеницами наделает беды, разворотит наше укрытие. Значит, все ясно: машина не должна пройти. Она должна умереть, скажем, вон на том горбе, превратиться в костер, загородить дорогу своим же двум танкам, которые ползут вслед.
Старшина поклал под бруствером несколько гранат на всякий случай, взял из ниши две бутылки горючей смеси. Может, они понадобятся, хотя не сомневался, что ружье сработает.
Машины уже были близко. Можно бить. Ребята кричали, махали руками – мол, давай Михась, лупи, но он спокойно выжидал, выбирая нужный момент, когда громадина еще чуть-чуть отклонится от курса, повернется к нему боком, чтобы не доводилось стрелять по лобовой броне. Выжидал еще и оттого, что сзади ударила по вражеским танкам и автоматчикам наша артиллерия, внося разброд и смятение в ряды наступающих немцев.
Да, эти мощные залпы основательно нарушили шествие вражеских цепей. Зеленая долина перед нашей траншеей покрылась трупами вражеских автоматчиков. Машины стали расползаться по сторонам, иные попятились назад. Но Михась на все это не обращал внимания. Прорвавшиеся немцы были уже совсем близко. Вот головной танк вздыбился, выполз на бугор, задрав высоко брюхо, гусеницы. И в этот момент Михась выстрелил раз, второй, третий…
Танк резко развернулся на месте, а сбитая гусеница после нового удара Михася осталась недвижима. Не мешкая, он стрелял снова и снова. Потом, схватив в руки бутылки со смесью, высунулся из укрытия и что есть силы швырнул их одну за другой на броню.
– Эк-кая досада! – в сердцах выругался старшина, увидев, как одна бутылка закружилась рядом с танком на песке, не причинив вреда. Зато вторая угодила прямо в люк, залив бронь жидкостью, которая тут же вспыхнула.
Охваченная дымом и пламенем, со сбитой гусеницей, стояла машина, с разных сторон стали бросать под ее брюхо гранаты и бутылки.
Тяжелый люк горящей машины приподнялся, и из утробы чудовища стали выскакивать немецкие танкисты, встречаемые дружным огнем наших бойцов.
Глядя на пылавшую машину, некоторые солдаты вытирали слезы. Это были слезы большой радости. Значит, и такие чудовища можно бить, поджигать! Страх, который еще недавно владел ими, стал улетучиваться, и эта не столь уж большая, но все же внушительная победа над танком-чудовищем придавала нам новые силы и смелость.
Когда, словно из-под земли, появился еще один приземистый с крестами танк, дядя Леонтий тут же высунулся из траншеи и изо всех сил швырнул ему под гусеницы связку гранат. Вслед за ним высунулись и другие, забросав застывшую машину бутылками горючей смеси, и танк задымил, запылал, покрыв нашу высотку едким дымом.
Нельзя, конечно, сказать, что этот отвратительный дым был нам по душе. Мы задыхались, громко чихали, старались отворачиваться от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17