Арриго отвечал на это, что, по замыслу нападавшего, именно так они и должны были подумать. О на'ар аль-душанне знали не только тза'абы, просто они были достаточно трусливы, чтобы пользоваться им. Однако никто не мог предложить разумного объяснения происшедшему.
Погоня вернулась с сообщением, что преступник исчез где-то в холмах. Видимо, там его дожидался оседланный конь. От орудия преступления не осталось и следа.
– Итак, – заключил Арриго, – кто-то был в сговоре с преступником и похитил шар, скрыв тем самым все следы преступления.
– Это может означать, – задумчиво сказал Северин, – что у шара были какие-то характерные особенности, которые могли бы привести нас к его создателю.
– Эйха, возможно. Но мы никогда этого не узнаем. Арриго и Мечелла разместились в лучшей из спален монахинь. “Лучшая” означало, что на полу лежал грубый ковер, окно прикрывала шелковая сетка, пропускавшая воздух и задерживавшая насекомых, и льняные простыни на узкой кровати были почти новыми. Мечелла отпустила Отонну и сама расчесала волосы. Арриго тоже отпустил слугу на ночь и сам теперь вешал свою одежду на деревянный крючок у двери. Мечелла взирала на него с постели и пыталась понять, о чем он думает.
– Арриго… Ты спас мне жизнь. Не глядя на нее, он ответил:
– Чертова штуковина была не ядовита, Мечелла.
– Но ты же этого не знал, – пробормотала она. Он лишь пожал плечами.
– Ты поступил очень смело, и так быстро успел среагировать…
– Глупости, – огрызнулся муж. – Может, ты думала, я воспользуюсь первой же возможностью, чтобы избавиться от тебя?
Мечелла сжала серебряную ручку своей щетки и на секунду прекратила расчесываться.
– Я только пытаюсь поблагодарить тебя. Почему надо быть таким жестоким?
Наконец Арриго повернулся, раздетый до пояса, и посмотрел ей в лицо. Что-то в его взгляде смягчилось – он стал больше похож на того человека, которого Мечелла любила с детства.
– Прости меня, Челла. Похоже, меня это потрясло гораздо сильнее, чем я предполагал. То, что это случилось и что все могло быть гораздо хуже…
– Ты хочешь сказать, что мы оба могли погибнуть? Мечелла отложила щетку и протянула к нему руки.
– Пожалуйста, Арриго, обними меня.
Он криво усмехнулся и даже умудрился пошутить:
– Каррида, эта кровать такая узкая, что если мы не будем обниматься, то просто свалимся на пол!

* * *

– Вы уже слышали, Премио Фрато Дионисо? Слышали? Рафейо ворвался в мастерскую с горящими от восторга глазами.
– Ты так кричишь, что только мертвый не услышит. Я полагаю, ты хочешь рассказать мне о том, что случилось три дня назад.
– Вы действительно все на свете знаете! Но Рафейо недолго восхищался источниками информации Дионисо, он принялся болтать. Битый час он превозносил храбрость Аррию, быстроту его реакции, решимость поймать тех, кто в ответе за это разбойное нападение.
Дионисо терпеливо ждал, когда же юноша обратит внимание на тот факт, что в результате героических действий Арриго Мечелла осталась целой и невредимой. Если, конечно, Рафейо вообще это заметил. Возможно, он поймет, что действия Арриго явились результатом привязанности, которую он все еще испытывает к матери своих детей. Даже если он был к ней равнодушен как к жене.
Наконец мальчишка иссяк, и они смогли начать урок. Глядя, как в блокноте Рафейо один за другим возникают полные скрытого смысла композиции из цветов, Дионисо лениво подсчитывал годы. Скоро он сможет избавиться от этого старого сорокапятилетнего тела, чьи кости, несмотря на все его усилия, уже начинают болеть. Возможно, этим летом он найдет причину, чтобы съездить в Корассон. Солнце подлечит его, а уж он как-нибудь сумеет, найти способ дискредитировать Мечеллу.
Он больше не нуждается в ее расположении. Звезда Тасии снова восходит, он выбрал для следующей жизни ее сына, и с его стороны было бы просто глупо прямо или косвенно поддерживать Мечеллу в каких-либо ее начинаниях. Попросту говоря, она больше ничего не значит.
На'ар аль-душанна был рискованным делом. А вдруг Арриго не повел бы себя героем? Но нельзя же было оставлять без ответа эти каль веноммо. Дионисо уже слишком много поставил на Рафейо – следующего Верховного иллюстратора, и его мать, Тасию, которая будет любовницей Великого герцога Арриго. Тем более что их планы совпадали с его собственными, как четыре стороны хорошо подогнанной рамы.
Потому Дионисо и не мог позволить Арриго выглядеть таким дураком, каким его выставлял неизвестный автор каль веноммо. Потому пришлось устроить это маленькое, безопасное, но жуткое происшествие с “огнем и дымом”. Все сделали двое крестьян, которым было хорошо заплачено за измену, а предварительно они были нарисованы предателями. Формулу Дионисо взял из Кита'аба, состав смешал в своей тайной мастерской над винной лавкой. Он уже успел забыть, как это здорово – делать что-нибудь своими руками, а не кистью. Целый день, долгий и душный, он дожидался, пока состав застынет, и попутно выбирал наилучшее место для изображения Рафейо в композиции Пейнтраддо Меморрио.
Эйха, судьба Дионисо связана с Рафейо, Тасией и Арриго. Он не желает Мечелле зла, но прекрасно понимает теперь, что она была, есть и будет абсолютно бесполезна для него.

Глава 49

Расследование инцидента, случившегося неподалеку от Дрегеца, не дало никаких результатов. Герцог Коссимио ругался, не повторяясь, двадцать минут кряду, а потом решительно запретил Мечелле осеннюю поездку в Эллеон.
– Но мы должны поехать! – волновалась Мечелла, бегая взад и вперед по своей гостиной в Корассоне. Как обычно, ее окружали Грихальва. Лейла сидела у окна, смешивая духи в маленьких флакончиках, Кабрал рисовал что-то, развалясь на стуле, Северин стоял у мольберта и дорисовывал магические руны в “Завещании” Лиссины. Казалось, никто из них не обращает на Мечеллу ни малейшего внимания.
– Разве никто, кроме меня, этого не видит? – восклицала она. – А что скажут люди в Эллеоне, когда почувствуют к себе пренебрежение?
– Они поймут. – Кабрал с невозмутимым видом отложил один карандаш и взял другой.
– Они, может быть, и поймут, но я – нет! – заявила Мечелла и выскочила из комнаты, чтобы найти Гизеллу и в очередной раз поделиться с ней своими треволнениями.
Когда дверь за ней захлопнулась, Северин отложил в сторону кисть.
– Единственное, что я вижу, – пробормотал он, – так это надежда в ее глазах. Лейла кивнула.
– Когда рядом с Арриго нет Тасии, он вспоминает, за что так любил когда-то свою жену.
– Так оно и есть. Странно, что она не беременна в третий раз.
– Эйха, но они были вместе только последние несколько ночей по дороге домой, в Мейа-Суэрту. Вопрос в том, хорошо ли им будет вместе. Будут ли они счастливы, даже если Тасия устранится и оставит их в покое? Сможет ли Арриго забыть ее?
– Ну, об заклад я биться бы не стал, – заметил Северин. – Кроме всего прочего, стоит принять во внимание тот прием, что ей оказывают везде и всюду. Это действует ему на нервы. Хотя героический поступок оказал просто целебное воздействие на его раненую гордость. Все простые люди только и делают, что благодарят его за спасение их любимой Челлиты.
– По дороге в Эллеон они должны остановиться в Катеррине, – задумчиво сказала Лейла. – Может, это напомнит ему, как они были счастливы первые месяцы после свадьбы.
– И результатом этих воспоминаний может явиться третий ребенок. Да, разумеется. Но в конце концов им придется вернуться в Палассо, а там их поджидает Тасия.
– А если она уедет в замок до'Альва?
Северин начал аккуратно складывать магические краски.
– Возможно, но есть еще и Рафейо. Всем понятно, что именно он станет следующим Верховным иллюстратором – пусть дарует Пресвятая Мать еще десять лет жизни Меквелю! Дионисо превозносит мальчишку до небес, его работы – само совершенство…
Лейла поморщилась.
– И сам Рафейо рассказывает об этом всем и каждому!
– Он не одобрит попыток стереть его мать с этой картины. И голову даю на отсечение, когда Рафейо станет Верховным иллюстратором, они с Арриго вернут Тасии ее статус при дворе официально и пожизненно!
– И все начнется сначала. – Лейла окинула брата недобрым взглядом. – А ты что молчишь – тебе нечего сказать? Кабрал вскочил на ноги.
– Ты, Севи, Мечелла – все-то вы видите, но надо еще и слушать.
Сообщив это, он засунул эскиз в зеленую кожаную папку – подарок Мечеллы на день рождения – и гордо вышел из комнаты.
Лейла обрела голос только через пару минут.
– Что все это значит?
Северин не ответил. Он тщательно вытирал кисти и руки, испачканные разноцветными, замешанными на его крови красками, куском чистого полотна. Потом он замочит это полотно вместе с кистями в большом количестве чистой воды. Когда-то, еще в студенческие годы, он забыл подогреть воду, и ощущение обжигающего холода во всех жилах уложило его в постель на целых два дня. Воду выльют в раковину, трубы вынесут ее в реку, вместе с водами которой она потечет дальше в море. Интересно, лениво подумал он, сколько крупиц магической силы Грихальва осело по дороге, зацепившись за скалы, илистое дно и корни растений, а сколько доплыло до моря и пропало в бездонных глубинах Агва-Серенисса и Марро-Маллика…
– Севи, почему ты не отвечаешь?
– М-мм? Ах, да!
Он обернулся к девушке, раздумывая, как бы нарисовать себе побольше смелости и признаться ей в любви. Беда в том, что этот брак был бы для Лейлы решением всех проблем, независимо от тех чувств, которые она к нему испытывает. Северин – стерильный иллюстратор, поэтому она сможет не иметь детей. Когда Мечелла взяла Лейлу в свою свиту, семья прекратила настаивать, чтобы девушка вышла замуж и рожала детей, но скоро эти требования возобновятся. Лейле уже двадцать три года, что намного превышает тот возраст, когда принято обзаводиться детьми. А каждая женщина Грихальва должна родить семье хотя бы одного ребенка. Северин знал, как Лейла относится к идее стать “племенной кобылой” Грихальва. Но он не хотел, чтобы она вышла за него лишь ради спасения от принудительного материнства. Он хотел… Но как Раз этого он никогда не сможет рассказать ей.
– Лейла, – сказал он тихо, – я думаю, Кабрал в отличие от нас услышал то, о чем я сейчас сказал. О том, чтобы стереть Тасию с картины.
Запечатанный воском флакон выскользнул из рук Лейлы и покатился по ковру. Северин подумал, что именно она, с ее знанием различных запахов, могла бы стать идеальной женой для иллюстратора. Странно, что это не приходило ему в голову раньше.
– Ты шутишь, Севи, – выдохнула она. – Кабрал не мог иметь в виду…
– Оба вы знаете теперь о магии. Рассказав тебе об этом, я нарушил все клятвы, какие только может нарушить иллюстратор. Неужели тебе не приходило в голову, что это можно сделать?
Лейла так неистово затрясла головой, что выпали все шпильки, и волосы рассыпались у нее по плечам.
– Ни у кого не может быть столько силы!
– У меня есть, – невесело сообщил Северин.
– Но, Севи…
– Пока я жив, в этой картине есть моя сила. – Он кивнул в сторону мольберта с почти законченным “Завещанием” Лиссины. – Мне двадцать пять лет. Лиссине – семьдесят один. Она…
Он остановился, увидев круглые от удивления глаза Лейлы.
– Ты не знала, что она такая старая? Такова ирония жизни Грихальва. Наши женщины выглядят моложе своих лет и зачастую живут до девяноста, а иллюстраторы становятся глубокими стариками уже в сорок и умирают, не дожив до пятидесяти. Лиссина ничего не знает о магии и, по твоим словам, не проявляет интереса даже к самым элементарным объяснениям.
– Мне показалось, ее это испугало. Она сказала, что не хочет этого знать.
Северин пожал плечами.
– Как раз такое отношение и поощряют Вьехос Фратос. Не все наделены твоим всепоглощающим любопытством. Так вот, я имею все шансы пережить Лиссину. Тогда магия картины будет полной, и никто не сможет противиться ее влиянию. Но лингва оскурра, тайная речь, то есть эти руны по краям картины, усилят магию даже в том случае, если я умру раньше. Что, разумеется, возможно. И такой силой обладает любой иллюстратор, Лейла.
Девушка вскочила на ноги и, дрожа, отошла к окну. Северину очень хотелось написать ее такой: черные волосы разметались по плечам, сильное тело просвечивает на солнце сквозь тонкий шелк желтого платья.
Она заговорила, и в ее голосе слышались слезы.
– Не говори мне о смерти, Севи. Я не могу этого вынести. И не говори о том, что можно нарисовать для Тасии что-нибудь ужасное. Это просто отвратительно. Никто не должен обладать такой силой!
– Никто больше и не будет говорить об этом, – уверил девушку Северин. – Кабрал, может, и захочет, и не мне его за это осуждать. Но Кабрал может хотеть сколько угодно – самому ему этого не сделать, он же не иллюстратор.
– Ты тоже не сможешь, – прошептала Лейла. – Даже если ненавидишь Тасию так же сильно, как мы, ты все равно никогда…
Северин не понял, сказала она так, потому что верила в свои слова, или потому, что хотела услышать от него подтверждение. Поэтому на всякий случай он сказал:
– У меня бы получилось великолепно, но я никогда не смогу этого сделать.
– Я знаю. А как же Рафейо? Северин покачал головой.
– Есть причины, по которым он никогда…
– Что может помешать ему сделать с Мечеллой все, что он захочет, когда он узнает о силе, которой обладает как иллюстратор?
Северин мгновение поколебался, но решил, что хуже все равно не будет.
– Есть еще одна вещь, о которой иллюстраторам говорить запрещено. Пожалуйста, не рассказывай об этом своему брату.
И он рассказал ей о самой сокровенной тайне Грихальва: о Пейнтраддо Чиеве – пропитанном кровью и магией автопортрете, который в качестве выпускной работы должен нарисовать каждый иллюстратор. Лейла внимала Северину с благоговейным ужасом, и, по мере того как до нее доходил смысл сказанного, на лице ее появлялось такое выражение, что у него кровь стыла в жилах.
– Рафейо не будет знать, что именно он рисует, пока работа не будет закончена, – сказал Северин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45