"И турские послы, то видя, зело дивились". А потчевал их Прокофий Богданович забытым теперь, но популярным тогда в России напитком "росолис" и турецким кофе. Велел подать трубки с табаком. А в это время рядом в особом покое трубили на серебряных трубах и играли на разных инструментах трубачи и музыканты.
Реис-Эффенди расчувствовался и заявил, что от рождения такой прекрасной музыки не слышал, и просил Возницына, чтоб он велел музыкантам войти и играть здесь, чтоб он их видел. Прокофий Богданович, конечно же, велел, а когда они вошли, приказал "играть одному на басу, а двум на скрыпицых, что слыша Реис-Эффенди зело утешился и нот их и скрыпиц смотрел, а в тое поры пил табак".
Не забыл Возницын "агов и иных дворян", приехавших с послами. Их также потчевали "росолисом и кафою" и со стола многие блюда с сахаром подавали. "Иные ели, и иные за пазухи клали". А во дворе и в хоромах их людям давали уже что попроще - водку и "ренское" вино. Некоторые "были зело жадны, пили много, а иные просили есть и ели".
В общем, прием удался на славу. Подали шербет, и Реис-Эффенди, приняв чашу, пил за здоровье великого государя, а великий посол взаимно пил за здоровье их "салтанова величества". Дальше было совсем как в наше время - Реис-Эффенди говорил Возницыну, чтобы он на него не прогневался, что он так у нет засиделся. Но и после этого не уехал, а просил, чтобы музыканты еще поиграли...
Наконец, уже прощаясь, турецкие послы шепнули Посникову, чтобы из Москвы послали гонца с царскими грамотами о принятии перемирия - мол, увидя это, "его салтаново величество обрадуется и паче будет склонен к постоянной дружбе и любви". Эти слова Прокофий Богданович крепко запомнил.
Ну вот, теперь, кажется, действительно все. Можно наконец трогаться в дальний путь домой.
ГЛАВА XIV ТЯЖЕЛА ДОРОГА К ДОМУ
Выехал Возницын из Карловиц 24 января. Медленно по заснеженной равнине тянулись запряженные волами телеги с посольским скарбом. Их сопровождал маленький военный отряд. И это было как нельзя кстати, потому что ехали пустынными, малонаселенными местами. На ночлег Возницын старался останавливаться в православных монастырях. В городах его встречали с почетом: губернаторы выводили гарнизоны, палили из пушек и ружей. Но настроение у Прокофия Богдановича было прескверное. К тому же и болезнь томила. Вот как описывал он свой путь Федору Алексеевичу Головину:
"Я от сих ден едва жив. Изломали тягостно и в Вену привезен болен. Ехал степью с великою бедою и страхом три недели, терпели великую нужду. Предо мною едучего от нас в Вену графа Марсилия в стели воры разбили, прострелили дважды и в двух местах порубили и трех его человек до смерти убили. Я же помощью Божию доехал от таковых безбедно, однакож на всякое время от них были опасны".
Наконец и Вена. Безрадостно смотрел Возницын на узкие улочки, по которым катился посольский возок. Нервное напряжение многих месяцев, в стальную пружину сжимдвшее волю, ум, энергию и умножавшее все его душевные силы, теперь спало. И сразу же болезни прицепились. Те, что и в дождь, и в стужу кружили вокруг шатра на берегу Дуная.
Дел в Вене у Прокофия Богдановича было немного, да и Вене было не до него. Она праздновала бракосочетание старшем сына императора эрцгерцога Иосифа, недавно получившего титул Венгерского короля, с принцессой Ганноверской. В другой бы раз Возницын непременно описал красочно, как он умел, и улицы венские, запруженные народом, и триумфальные бармы-арки, возле которых били в барабаны и играли на скрипках, и ночной фейерверк, танцы и музыку на площадях. И уж, конечно, торжественную свадебную процессию в костел Св. Августина, который и по сей день украшает Вену.
Ко не стал тратить силы Прокофий Богданович на эти описания. Мрачный ходил он по венским улицам, спотыкаясь о каменные горбы, которые, как наросты на больных березах, выпирали из стен.
Это чтобы кареты стены не задевали, догадался Возницын. Улочки-то вон какие узкие.
...Дул ветер, и моросил мелкий нудный дождь со снегом. Сквозь рваные облака желтая луна зловеще высвечивала венскую гордость - узорчатый собор Св. Стефана. Но Прокофию Богдановичу он показался обглоданным рыбьим хвостом; одиноко торчащим в небе. Куда как лучше низенький уютный храм Св. Анны - он хоть на православные церкви похож...
Возницын свернул в узкую улочку и тут же оказался на маленькой площади, где стояла виселица. Тьфу ты, господи, вздохнул он и перекрестился наваждение какое-то.
* * *
Мысли тяжелые и неповоротливые, как огромные валуны в мокром песке, не давали покоя. Так ли он все сделал? Не нарушил ли, не дай Бог, указаний и директив Петра? Если Россия твердо решила воевать с Турцией, то его перемирие Москве не больно-то и нужно - так, передышка временная, чтоб силы собрать. А если... Знает ли он, куда, вообще поворачивается стрелка русской политики? Нет, не знает. Уж не с Юга ли на Север? И как тогда быть'? Что делать?
Мысли эти уже давно не давали ему покоя. Он их гнал, забываясь повседневными делами, - благо их было немало. Но чуть отступит текучка, как снова они разрывают тревогой душу.
Еще в Карловицах получил Возницын венские куранты, в которых сногсшибательная новость напечатана: будто потребовала Россия у Швеции возвратить Нарву. Вот так дела! Если это так, то заключенный им мирок из ненужной помехи к войне с Турцией становится нужнейшим заслоном от нее, случись война со шведами. Ведь сколько раз бывало так, что только Россия силы на Север двинет, глядь, а с Юга турецкие и татарские полчища идут. Повернет Россия на Юг, а с Севера и Запада на нее шведы с поляками наседают. Вот и крутись.
Конечно, курантам какая вера - ерунду всякую пишут. Но на этот раз, может быть, правду?
Поэтому перед очъездом из Карловиц написал письмо Л. К. Нарышкину и Ф. А. Головину. В венских курантах, с оттенком обиды доложил он, непрестанна пишут, что великий государь изволит требовать от "свейского"* короля Нарвы и других поморских городов. Такой поворот политики - воевать со шведами. и отнять у них потерянное и "неправдою ими завладенное" представляется ему правильным и с политической, и с нравственной точек зрения. Но для этого, считает он, нужно не только время для подготовки. Главное - это обезопасить тыл России от нападения турок, татар и поляков.
Конечно, больше всего следует остерегаться турок. И Возницын предлагает послать юнца в Царьград (кстати, об этом просили турецкие послы) с сообщением о том, что Россия принимает подписанное в Карловицах перемирие. Это нужно сделать, чтобы показать туркам, что Россия воевать с ними не собирается, хотя сил у нее предостаточно,
Поэтому гонца послать непременно морем. Турок давно беспокоят морские приготовления русских в Азове. Но они льстят себя надеждой, что русский флот не пройдет в Черное море. Поэтому появление русского корабля с дипломатическим гонцом у стен Константинополя произведет на турок неизгладимое впечатление. В течение веков Турция была за морем в безопасности. Теперь же она и ее столица в пределах досягаемости русских кораблей. Именно на этот эффект рассчитывал Возницын, давая Петру соцет: "Добро б морем, хотя одним кораблем".
Но не сторонним наблюдателем, дающим бесстрастные советы из своего туманного далека, выступал Прокофий Богданович. Был он человеком деятельным, практичным. Поэтому уже с дороги, из глухой сербской деревушки Поклади, он шлет в Иерусалим к патриарху Досифею своего гонца, уже известного нам старца Григория.
Миссия у него, прямо скажем, необычная. Сегодня ее вполне могли бы назвать разведывательной или даже шпионской. Вез этот старец невинное письмецо, в котором и просил-то Прокофий Богданович у святого отца всего лишь благословения. Да передать, что послал ему Возницын с Маврокордато соболей на 100 рублей.
Но главное - на словах, чтобы он, Досифей, сказал или отписал, что лучше: в миру с турками быть или в войне? И на чем помириться? И не будут ли они просить приднепровских городов или чего еще?
Или вот такой вопрос: где с ними договариваться лучше? В Царьград ли послов послать, или через волошского господаря, или через крымского хана?
Ну а если война случится, можем ли мы с ними одни воевать? "Пристанут ли к нам греки, волохи, мультяне, сербы, болгары и иные православные народы и мо"но ль на них надежду иметь?" И могут ли наши войска, зашедшие в чужие края, хлебом и конскими кормами пропитаться? А с другой стороны, не пристанут ли к туркам в помощь Австрия, Польша, Франция и Венеция? Да и какой политики будет придерживаться Турция - останется ли она в мире или начнет готовиться к войне?
Да, далеко не прост был в своих мыслях и делах Прокофий Богданович.
* * *
А в Вене его ждали два письма от царя - одно от 1 января, другое - от б января. В них срочное указание; если турки от своего упорства не отступят, пойти на разорение приднепровских городов. Соглашение необходимо. Если даже конгресс разошелся, связаться а турками приватным способом.
Ага, значит, главное сомнение как будто снимается: мир Москве нужен. То ли потому, что царь опасается войны с Турцией в одиночку. То ли потому, что к войне с Швецией готовится, и тогда мир с Турцией просто необходим.
Но и без этих указаний дело-то им уже сделано. Поэтому отвечал Петру с чистой совестью:
"Те твои государевы указы много опоздали, и уж как турков, так и посредников, кроме Царьграда, сыскать ныне негде".
Но тут же Прокофий Богданович постарался успокоить царя, хотя у самого, откровенно говоря, полной уверенности не было.
"Турки с тобою, государем, склонны к миру". Я не чию того, что, учиня со всеми мир, а нам лишь дав малое перемирие, они обратятся войной против России. Естли бы они в самом деле хотели войны, то кто им мешал ее вести, когда нам не только помои~и никакой не бьыо, но еще и вред чинили? "Да и то должно разсудить, для какой прибыли туркам с тобою, государем, воевать?" Из-за придиепровских городов? Но по твоему нынешнему нигере""ию их можно уступить. Из-за Азова? Но не стоит он тех потерь, которые туркам придется понести в войне. А о походе на какие-либо отдаленные русские или украинские города турки и не помышляют. Уж больно они далеко. Взять-то их, может быть, и возьмут, да удержат ли? Будучи в Царыраде после чигиринской войны*, сим слышал, что тогдашний визирь, если бы не заключил с нами мира, бьы бы убит: так сильно раздражен был народ огромными потеряли в столь далеких от Турции местах. Вот и теперь турки отдали полякалс Каменец не из страха и не по принуждению, а за отдаленностью: он "им бесприбылен и по премногу убыточен".
Скорее можно ожидить другого. Турки, отдохнув и оправившись от неудач, будут думать об иной войне - за возвращение венгерских и трансильванских земель, а также Мореи. Немцы у них "завоевали зело много, и прямо смотрят к ним в Царьград и недалеко им до того". Поэтому турки думать будут, как бы им освободиться от такой напасти.
Как же действовать Москве в данной обстановке? Возницын предлагает такой путь. Если царь пожелает заключить мир с уступкой, на какие пошли уже другие союзники, и устранить все причины к войне, то нужно, не теряя времени, послать к туркам "хотя не гораздо знатную особу, только умную". Пусть она объявит туркам, что "ты, государь, в миру быти с ними желаешь и послов своих послати изволишь". Да заодно разведает, на каких условиях турки будут мириться. Если условия подходящие установить с ними мир.
И, наконец, общий совет из собственного опыта. С турками надо держаться твердо и уверенно. "С ними надобно поступать смело и делно, и себя смиренно знать не надобно давать. Я по премногу чаю, что они склонны с тобою, государем, к миру и учинят его".
Почти месяц спустя, как бы подытоживая свои раздумья, Возницын предложил и другой способ заключения мира обратиться к посредничеству цесаря.
Для этого нужно прислать в Вену умную и "легкую" особу, но не посла. "От послов наших они в даче кормов, и подвод и иных стяжаниях зело скучают". Правда, австрийцы перед ними во многом виноваты. Однакож, припомня грехи свои, авось в том деле нам полезны будут. Во всяком случае от попытки посредничества, если она даже не удастся, Москве убытка не будет. "За сим милостивому твоему государя по Бозе призрению предаются убогий твой раб и последний сирота. Из Вены, Марта в 16 день".
И поехал в Москву Прокофий Богданович.
* * *
Трудной и долгой была дорога Возницына к дому. 16 марта у венских городских ворот распрощался он со своим первым помощником и советником "дохтуром" Пасниковым. Поскакал "дохтур" на север, в Амстердам, инструменты править, а Прокофий Богданович повернул коней на восток,
Медленно двигался по разбитым дорогам Европы возницынский караван. Необычное зрелище являл он изумленному путнику. Коляски, кареты, возки с необьятным посольским скарбом. За ними - важные верблюды и мулы, подаренные турками. А вокруг - всадники в долгополых кафтанах и щеголеватые рейтеры. И все это нещадно вопило, ревело и ржало, неуклонно двигаясь туда, где вставало солнце.
Через несколько дней в маленьком городке Опава этот караван разделился. Подьячий Михайло Волков и дворянин Владимир Борзов двинулись на Варшаву, а оттуда в Смоленск и Москву. Им сбагрил Прокофий Богданович опостылевших верблюдов и мулов, строго-на-строго наказав доставитъ их в целости и лишь в крайнем случае продать. Причем даже цену указал*.
А сам Возницын взял курс на Бреславлъ - Кенигсберг - Мемель - Ригу Псков. Три месяца продолжалосъ путешествие. Ехал он в карете, плыл по Висле на судах-шмаках. Встречался с разными людьми, смотрел, изучал, приглядывался. Перед его глазами, не на бумаге - на яву разворачивалось, как любят говорить дипломаты, "внутреннее положение" Австрии, Польши, Бранденбурга, Курляндии, сложное переплетение их интересов и противоречий. Скоро, очень скоро все эти вопросы станут главнейшими в русской политике. Интересно, случайно или все-таки с умыслом проложил этот маршрут Прокофий Богданович?
В его бумагах нет на это прямого ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23