"Разве ты любил меня, Янош?" – спросила бабушка. И правда, откуда она могла это знать, раз дедушка никогда не говорил, что любит? Наверное, и мама ни о чем не догадывается. Жофи бросилась к ней. Она хотела сказать, что тоже будет расставлять книги. Но мамы в комнате уже не было, а книги стояли на полках шкафа. На нижней – большие, медицинские. Их осталось только несколько штук для вида, большинство забрал дядя Балаж. Вот и серый альбом, который она часто рассматривала вместе с папой. Он называется "Анатомический атлас". Ей не разрешали самой листать эту книгу, только вместе с папой. Папа сказал, что без пояснений там все некрасиво, и она ни разу сама не открывала атласа.
В комнате жарко даже под вечер. Сейчас лето, конец июля, каникулы. На экзамене она не смогла ответить на вопросы. Как раз в то время, когда Жофи стояла у доски, ей в голову пришла одна важная мысль. Дело в том, что перед экзаменом пропал ключ от класса. Дежурная Таки, то есть Ева Такач, не нашла ключа на месте. "Почему ты не поискала получше? – спросила учительница тетя Марта, когда наконец сторож дядя Секей принес ключ. Он, оказывается, висел под другим ключом – тем, что от зала, где рояль. – Так не бывает, чтобы человек не нашел того, что ищет".
Папа хотел ей что-то передать. Может быть, остались где-нибудь те слова, которых он не успел сказать? Надо хорошенько поискать.

2
Новая квартира отличалась от старой еще и тем, что в ней не было Тэри.
Жофика любила Тэри, ее крутой лоб и льняные, едва заметные брови, а больше всего ее пение. Когда она пела, Жофи подкрадывалась к двери кухни и слушала. Песни были странные-странные. Их научила Тэри петь еще бабушка где-то в задунайской деревне. Они были длинные, без мотива. В песнях Тэри рассказывала печальные истории о смертоубийствах и почти всегда о кражах. "Хорошая девушка, только нелюдимая!" – говорила мама о Тэри, а Жофика молчала, потому что Тэри, конечно, была очень даже "людимая". Только было две Тэри – одна для папы и мамы, другая для дворника, продавцов и почтальона. Та, другая Тэри, хохотала и пела без умолку. Была еще и третья Тэри, Тэри для детей, цветов, что росли на подоконниках, и животных. Эта Тэри нисколько не походила ни на кого из знакомых Жофики. Она никогда не кричала на Жофи, если даже та путалась у нее под ногами в кухне или била посуду. В такие минуты, бывало, Тэри только пробурчит: "Мыть и бить – это я понимаю, но не мыть и бить – это чудеса!" Тэри останавливала на улице совсем чужих детей, утирала им носы, стряхивала пыль с одежды, если они падали. Каждый день Тэри собирала косточки и остатки мяса и по дороге домой – а ведь она жила очень далеко – отдавала все одной собаке, которая была "вечно голодна у своих хозяев-злодеев". Цветы в комнате она всегда поливала из серебряного стаканчика Жофики и всякий раз, когда на фикусе появлялся новый росток, качая головой, говорила: "Ай да фикус-молодчина!"
Тэри по-прежнему будет приходить в тот дом, где они раньше жили, только теперь уж к Мюллерам. Мама говорит, что ей все равно, где зарабатывать. Но ей, конечно, не все равно. Жофи это хорошо знает. В последний раз, когда Тэри сидела у них на кухне, она только нажимала пальцем на весы, а песни ни одной не спела.
Здесь, в этой крошечной квартире, было бы стыдно просить Тэри о помощи, да Жофика уже и сама стала старше. На прежнем месте, конечно, они не могли обойтись без Тэри: там был кабинет, приемная, еще две большие комнаты и всякие другие помещения. Мама приходила поздно, а папа обедал дома, вместе с ней, с Жофи. Теперь они с мамой разделили всю работу между собой, по крайней мере на летнее время, пока Жофике не надо ходить в школу. Мама убирает свою комнату и ванную, а Жофи свою, потом еще кухню и полутемную комнатку, она же закупает продукты и моет посуду. Обедать летом, пока мама не пойдет в отпуск, Жофи придется одной: мама будет готовить и оставлять все в холодильнике. Распорядок дня, который мама составила для нее с первого дня школы, этим летом немного изменился. По-прежнему подъем, умывание, завтрак – но теперь к этому прибавилась еще закупка продуктов, уборка и обед. После обеда Жофи должна находиться у тети Като, чтоб не слоняться весь день одной по квартире. Жаль, что Марианна уехала и Жофи одной будет очень скучно. К пяти часам мама возвращается с работы, и Жофике к этому времени надо быть дома. Там она может отдыхать, читать – делать все, что ей захочется. Впервые в жизни она имела свой ключ от квартиры.
Встав утром с постели, Жофика увидела, что мама перед уходом на работу убрала свою половину. "Бедняжка, ей приходится так рано вставать". Молоко уже остыло, но Жофи не стала его разогревать, а выпила так, заедая хлебом с маслом. На кухонном столе она нашла записку. Мама написала, что нужно купить на рынке. Тут же лежали деньги. Жофи принялась мыть посуду. Она осторожно брала каждую чашку, тарелку. Теперь ведь жизнь станет труднее, они будут жить не на два жалованья, а только на одно.
На Жофи был мамин передник, такой большой, что его пришлось завязать на шее узлом. Жофи переполаскивала посуду в раковине. Она задумчиво водила пальцем по блюдцу с розочками. Здесь все было чужим и незнакомым, даже раковина не такая, как их прежняя. Бывало, когда зимой рано стемнеет и дворник дядя Шош не успеет зажечь свет на лестнице, она боялась сама спускаться: в полумраке сливались края ступенек. Тогда папа брал ее за руку и вел вниз. Все страхи тут же рассеивались, а шагать становилось легко и просто. А теперь все кругом стало, как в те зимние сумерки: ничего нельзя сквозь них разглядеть.
Не успела Жофи окончить работу, как в дверь позвонила Валика. Она давно обещала зайти, но все никак не могла выбраться. У Валики ведь так много дел. Она сказала, что не смогла бы прийти вечером, когда мама дома, потому что после обеда дежурит. Валика отдала Жофике папины вещи, которые оставались в поликлинике. Жофи тут же узнала портфель и отвела от него глаза. Он был старый, облезлый, потрепанный. В прошлом году к нему приделали новую ручку, потому что папа никак не хотел с ним расставаться. Это его студенческий портфель. Она упорно смотрела на Валикины босоножки: две беленькие перекладинки вдоль, две – поперек. "Мы должны говорить всегда коротко и ясно!" – учила тетя Марта. Поймет ли Валика, что именно Жофи хочет у нее узнать?
Валика поняла, только не смогла сразу ответить. Да, она слышала прощальные слова бедного доктора, но что он хотел сказать? В кабинете как раз находился Радикулитный, и ей пришлось его одевать, потому что он с перепугу никак не мог попасть в рукав пиджака. Габор Надь в тот день пришел на работу не такой, как всегда: лицо серое, землистое. Но, верный себе, доктор продолжал шутить и был даже разговорчивей обычного. Ей приходилось бегать из кабинета в кабинет, так как Вера, что работала при главном враче Шомоди, в тот день заболела. Кабинеты были смежные, но, когда Габору Надю стало плохо, она находилась как раз в соседней комнате. Еще Минуту назад Валика слышала его смех, а потом Радикулитный вдруг закричал и ворвался в кабинет Шомоди. Когда главврач и Валика подбежали к Надю, тот лежал головой на столе. Доктор молчал, но по его глазам было видно, что он узнает Валику. Его лицо выражало смущение, казалось, что ему неловко было за себя: как это он, врач, сейчас возьмет и умрет на глазах у больных. Он начал что-то говорить, но так и не закончил фразы.
Как она может девочке рассказать все это! Проще всего ответить: не знаю, мол, что хотел передать твой отец. А вдруг больной слышал больше, чем она? Как ей не пришло в голову спросить его об этом? Хотя вряд ли. Ведь Радикулитный еще долго метался в коридоре, он сказал бы об этом Валике. Но надо проверить. По правде говоря, она не помнила фамилии того больного. У них в поликлинике привыкли называть всех ходячих больных просто по болезням; например, того старика она знала как Радикулитный, потому что он лечился от радикулита. Конечно, если хорошенько поискать, она сможет найти его карточку. Но для чего это Жофике? Ладно, раз надо – значит, надо. Она отыщет карточку и потом позвонит ей по телефону. Но, кажется, его фамилия Понграц, на "медицинском" языке просто Радикулитный. Есть, например, в поликлинике одна больная, Аранка Юхас, так ее окрестили Болицветом, потому что у нее что ни день, то новая болезнь, жалуется на какую-то странную ломоту в костях, а на самом деле у нее нигде ничего не находят. Валика стала прощаться. Она попросила Жофи поцеловать маму, велела ей быть послушной девочкой и обещала иногда навещать ее и маму. Валика сказала, что постарается сегодня же сообщить фамилию Радикулитного. Прямо сейчас пойдет в поликлинику и разыщет карточку. Она ее узнает непременно, так как край карточки загнут.
Когда Валика ушла, Жофи открыла портфель. В нем оказались две книги, какие-то записки, кулек с конфетами и пустая квадратная коробка. Жофика собирала коробки. Как только у папы в поликлинике освободится какая-нибудь коробка из-под медикаментов, он обязательно приносил ее Жофике. Конфеты в кулечке были с малиновой начинкой. Жофика называла их "карамель-папа", он всегда покупал такие, когда они шли в кино или ехали за город. Тогда они с папой тоже собирались в кино! Жофи вынула одну конфетку, но, подумав, решила не есть ее. Она положила конфетку обратно в кулек, кулек – в коробку, а коробку спрятала в нижний ящик кухонного буфета, где лежали ее вещи. Книги и исписанные листки Жофи положила на письменный стол. Мама не разрешила ей забрать со старой квартиры ни одной коробки, она сказала, что не собирается копить разный хлам. А теперь у Жофи опять есть одна коробочка!
Уборка шла довольно легко, только с постелью пришлось порядком повозиться: подушки ни за что не хотели гладко ложиться в ящике софы. Жофи даже поцарапала в одном месте полировку. Мама, конечно, увидит. Она всегда все видит. А у мамы руки умелые, ловкие, не такие, как у Жофи. За что она ни возьмется в хозяйстве – все получается хорошо. Теперь надо было протереть зеркало. Один круг, второй… Рука, державшая тряпку, остановилась. Две коротенькие косички, длинная шея. Интересно, что думают о ней другие? У мамы копна рыжевато-каштановых волос, малюсенькие руки, зеленоватые глаза. Вся она такая тоненькая, как мальчик. Мама некрасивая. Зато папа был немного лысый и очень длинный, спина у него чуточку горбилась, очки сползали с носа, и тогда он походил на филина. Вот папа был очень-очень красивый! А сама она, Жофика, похожа на маму. Что поделаешь! Только руки у нее большие, с длинными пальцами, точь-в-точь как у папы. Да, вот это руки! Бедная мама, сидит в своем институте и думает, что ее дочка уже все купила. А разве она может теперь уйти из дома, не дождавшись звонка Валики и не узнав ничего про Радикулитного?
Жофика не знала, что мама в это время находилась не в институте. На девять утра было назначено совещание в министерстве просвещения, и она предполагала пробыть там до обеда. Однако совещание окончилось раньше, и мама решила наконец побывать у классного руководителя Жофики, Марты Сабо. Как-никак Марта Сабо, узнав о смерти Габора, тут же пришла к Жофике, а в день похорон была на кладбище, и даже не одна, а с подругами Жофики по классу. Давно пора нанести ответный визит. Тем более что, если хорошенько припомнить, она, Юдит Надь, в этом году заходила в школу всего один раз, и то в начале учебного года. Просто не удавалось никак урвать время для школы.
Но так ли это? Конечно же, нет. Время нашлось бы. Просто она не любила встречаться с Мартой Сабо. Господи, почему именно Сабо стала классным руководителем ее дочери? Ведь они вместе с Мартой учились в университете и даже в школе: она, тогда еще Юдит Папп, сидела на первой парте рядом со своей будущей золовкой Като Надь, а Марта – сразу за ними, на второй парте. В университете после экзаменов по педагогике именно ее и Марту Сабо профессор Паллаи поздравил с успешным окончанием и предложил остаться при кафедре педагогики. Он пророчил обеим девушкам блестящее будущее. Тогда Юдит почувствовала, что добилась всего, о чем мечтала, а Марта, засмеявшись, ответила, что не намерена устраиваться в университете. "Я училась для того, чтобы учить детей", – сказала она. Потом Юдит надолго потеряла Марту из виду. Они встретились снова лишь в школе, когда Юдит привела Жофи в первый класс. Оказалось, что Марта Сабо преподает венгерский язык в старших классах.
Они узнали друг друга и, конечно, расцеловались. Но после этой встречи виделись редко. Только когда Жофи перешла в пятый класс – именно в класс Марты, – они были вынуждены возобновить знакомство. Первый шаг к этому сделала Марта, она пришла к Надям как классный руководитель Жофики. Увидев ее, девочка настолько растерялась, что не смогла вымолвить ни одного слова. Юдит Надь тоже смутило это посещение. Но в конце концов они нашли общую тему для разговора: стали вспоминать своих однокашников. Марта рассказала о себе. Оказывается, она в течение нескольких лет учительствовала на периферии, а потом ее пригласили в столицу. У Юдит судьба сложилась по-другому. Проработав четыре года в университете, она попала в Институт экспериментальной педагогики.
Марта никогда не отзывалась плохо о Жофике. Но Юдит смущало, что дочь учится плохо, и она старалась по возможности избегать школы! Ведь ее труды по детской психологии обсуждаются преподавателями на занятиях вечерних курсов усовершенствования. Конечно, Марта Сабо правит небрежные тетрадки Жофи и забавляется мыслью, что Юдит Папп неплохо пишет о воспитании детей, но плохо воспитывает собственного ребенка,
Ох уж эта Жофика! Ее и послать-то ни за чем нельзя, Она будет простаивать под чужими дверьми, почесывая одной ногой другую и не решаясь даже позвонить. Если не выйдет кто-нибудь случайно и не спросит у нее, что ей надо, она может простоять так целый час. Жофику не увлекает ни один из предметов, да и вряд ли ее можно вообще чем-либо заинтересовать. Ни любознательности, ни чуткости. Уроки делает кое-как или вовсе не делает. Вот тут и разбирайся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38