А в магазине она так упорно смотрела на весы, что продавцы торопились подбросить какой-нибудь довесочек, лишь бы она перестала смотреть. "Я должна так, – говорила Дора, выходя из магазина и поправляя на плече сумку, – ты ведь знаешь, что я должна".
Теперь жизнь у Жофики почти такая же, как и у Доры. Ведь они тоже остались одни с мамой. Только мама – вдова, а сестра Доры – разведенная. Как хорошо, что мама не такая, как тетя Вадас, Вики, сестра Доры! А если бы мама все же стала похожей на тетю Вадас? Если бы за ней начал кто-нибудь ухаживать, как ухаживает за Вики отец Марианны, дядя Калман? Скорее всего Жофика просто убежала бы из дому.
Напрасно тетя Като перекрасила волосы, напрасно подглядывает за дядей Калманом из-за витрины кафе "Канкалин" – она ничего не сможет изменить: дядя Калман все равно каждый день будет ходить к Дориной сестре. Вики совсем не похожа на взрослую тетю, она совсем как девочка. На дополнительные уроки Жофи, конечно, ходить не будет, это решено, напрасно только выучила она правило уподобления. Мама скоро пойдет в отпуск, через несколько дней вернется и Марианна.
Папе и маме, конечно, никто не говорил, что дядя Калман сделал предложение Вики и собирается совсем покинуть тетю Като и Марианну. А ведь папа был родным братом тети Като. Теперь Жофике и Марианне запрещено встречаться с Дорой, и Дора больше ничего не сможет им рассказать.
Какой хороший альбом у Марианны! Вот у Жофики нет никакого альбома, свои карточки она хранит в деревянной коробочке.
"Пусть себе листает альбом, – подумала тетя Като, проходя через комнату, чтобы приподнять жалюзи. – Сидит, бедняжка, тихонечко, не бегает, не задирает половиков. Как она глупа, безнадежно глупа! К тому же нетактичная. Надо же ей разглядывать именно этот проклятый снимок, сделанный на Добогокё!" У Като руки дрожат всякий раз, когда она видит эту фотографию. А как много обещало то сентябрьское душистое утро! Она сама уговорила Калмана пойти на прогулку вместе с детьми, отвлечься от дел. В школе, конечно, обратят внимание на эту инициативу: Като уже много лет входила в родительский актив класса, но ни разу еще ничем не помогла школе. Тогда у нее мелькнула мысль подняться на гору с Калманом, ему полезно будет подышать горным воздухом. Он позагорает где-нибудь в сторонке, а она займется с детьми. Приедет еще несколько матерей, а если нет, тоже не беда. Да она сама настояла на той вылазке. Калман вовсе не хотел идти, да и Марианна говорила, что у тети Марты уже есть помощница – сестра Доры Гергей, Виктория Вадас.
"Ничего себе помощница", – подумала тогда Като. Она знала ее по родительским собраниям. Это была миниатюрная блондинка с огромными глазами и капризным ртом. Отчего Виктории Вадас не сопровождать детей, если ее бесплатно провезут в автобусе? Наверное, для ее скромного бюджета это тоже имеет значение. Муж Вадас несколько лет тому назад удрал за границу и бросил ее с маленькой Дорой. Марианна рассказывала, что дирекция школы месяцами не могла получить с них платы за обучение. А то вдруг сразу внесут большую сумму.
Разве бывает в жизни справедливость? Она вечно только и думает о том, чтобы Калману было хорошо, вечно ломает голову, чем его порадовать. Всю жизнь ему посвятила, а как он отблагодарил ее?
Это глупое существо уставилось на карточку, будто ей доставляет удовольствие разглядывать Вики Вадас, ее короткие брючки и косички, с бесстыдством заплетенные, как у девчонки. Ну, да что с этой Жофи возьмешь? Дурочкой была, дурочкой и останется. Марианна – совсем другое дело, Марианна чиста душой. Зато Дора – та все знала, даже по глазам ее было видно, что все знала. Бывало зайдет и начнет оглядывать комнаты, будто составляя планы, как переоборудовать квартиру Вадас. Она такая же ехидная, как и ее сестрица. Сколько можно рассматривать фотографию! Хоть бы на грош тактичности? Вся в мать! Господи, скорее бы вернулась Марианна!
За горой, петляя, вился Дунай. Ветер порывами дул у бельведера, раскачивая верхушки деревьев. Лесной гомон то и дело перекрывался резким криком какой-то птицы. Сверху казалось, что горные вершины громоздятся друг на друга. Тетя Като, жирно намазанная кремом по самые уши, с увлечением рассказывала что-то тете Марте. Она ничего не замечала вокруг, а зря. Будь она хоть чуточку повнимательней, заметила бы, так же как и Жофика, что все пошло с лука. Вики раскрыла сумку и начала есть лук с хлебом и маслом. Дядя Калман пожелал ей приятного аппетита. Тогда Вики дала и ему кусочек хлеба с маслом и луком. Дядя Калман мигом проглотил и попросил еще. Жофика с Марианной только переглянулись: дяде Калману дома не разрешалось есть даже зеленый лук, не только что репчатый, иначе тетя Като не станет спать с ним рядом. Если он и ел лук, то только на кухне, тайком. А тут он уничтожал кружок за кружочком, и Вики под конец уже закладывала ему лук прямо в рот. Вдруг Жофика увидела, что Дора бежит куда-то без оглядки. Она бросилась вдогонку, но Дора исчезла. Жофика увидела ее снова уже внизу. Дора ничком лежала в траве. В кулаке она сжимала ромашку и сдобный рогалик. Жофи склонилась над ней и почувствовала, что шея у Доры влажная. От Дориного передника пахло краской и крахмалом. Ясно было, что Дора плачет. Жофика испугалась: сколько уже лет они вместе учатся и дружат, а она никогда не видела, чтобы Дора плакала. Только спрашивать ни о чем не надо, Дора, если захочет, скажет сама. Поэтому Жофи стала дожидаться, когда подруга подымется с земли. Ей не пришлось долго ждать. Дора вскочила на ноги и молча уставилась на Жофи. Глаза ее казались огромными, будто у нее совсем не было лица, одни только глаза. Дора смахнула прилипшие ко лбу песчинки. В тот день она больше не ходила на руках – хотя это было ее любимое развлечение, она вообще была одной из лучших гимнасток школы – и не спела ни одной песни. Она уныло сидела и молча копала в земле ямки. Марианна вернулась с туристской базы со свежей водой в фляжке, но напоить Жофику и Дору не захотела. Ее пришлось долго упрашивать. Потом Дора подошла к Марианне, обняла ее и поцеловала. Марианна начала смеяться: что это, мол, за телячьи нежности, а во время обеда и сама приуныла. Тетя Като продолжала, размахивая руками, доказывать тете Марте, что нужно сделать занавесочки на окна класса и хорошо бы силами школы устроить платный концерт, на котором выступила бы и ее Maрианна. Вики и дядя Калман ушли пить черный кофе. Книга, которую дядя Калман захватил с собой на прогулку, валялась на лужайке, и ее проворно листал свежий ветерок.
Вечером папа вышел их встречать к самой площади Вёрёшмарти, и Жофи бросилась к нему на шею прямо с автобусной подножки. Папа сказал, что она пропахла солнцем, и похвалил ее цветы, хотя они сильно помялись в дороге. Дора стояла за ее спиной и смотрела на папу так же серьезно и таинственно, как смотрела в горах на нее, на Жофи. Она глядела им с папой вслед, когда они, держась за руки, шли к пятьдесят шестому трамваю, чтобы ехать домой, к маме ужинать.
"Эта девчонка даже сидеть не может прилично", – думала Като. Ведь она не раз предлагала Юдит записать Жофи в балетную школу: ей не помешало бы стать хоть немного грациозней. Но Юдит не переспоришь. Видите ли, она считает, что с ее дочки хватит одной гимнастики, все равно, дескать, из Жофи не получится балерина. Из Марианны, пожалуй, тоже. Впрочем, кто знает; движения ее удивительно плавны, в них столько очарования и пластики! Просто одно удовольствие вспоминать, как она танцевала тогда на концерте! Настоящая сказочная фея, олицетворение весны. Правда, ее костюм влетел в копеечку, но зато что это был за наряд! Заказали целую корзинку живых цветов, чтобы девочка могла сыпать настоящими лепестками. А та, другая, выглядела на сцене как истинный чертенок: худущая, глазастая, точная копия своей сестры. Что-то без конца лепетала. На голове – платок. Изображала крестьянку. "Доброго денечка, золотых денечков до самого виноградного сбора!" Уж чего-чего, а болтать языком она мастер. Еще бы, ни отца, ни матери. Приходится быть изворотливой. Такие девочки быстро созревают. Вся в сестрицу. А вот эта самая Жофи ни на что больше не пригодилась, как торговать билетами, да и то проторговалась: пришлось вносить в кассу шесть форинтов. Жофи, видите ли, побоялась попросить денег за билет у родителей Келемен и Лембергер.
О, если бы Габор был жив, если бы можно было еще раз отвести душу с братом! Когда она рассказала Юдит обо всем, что случилось, та надавала столько умных советов, что голова пошла кругом. В конце концов она пришла к выводу, что Като сама во многом виновата. Еще хорошо, что "во многом", а не "во всем". Юдит начала с лука. Почему, собственно, Като не позволяла Калману есть лук и почему ее раздражает музыка, когда Калман включает радио на полную мощность? "В крупных вещах ты предоставляла ему полнейшую свободу, а мелочами отравляла жизнь!" Недаром она никогда не любила Юдит. Как такую любить будешь! Набралась смелости утверждать, что Като сама виновата! Разве она сказала хоть слово против, когда он задумал купить фруктовый сад. Да он не слыхал от своей жены ни одного возражения. Она шла ему навстречу, ведь он так мечтал о саде. Ради этой покупки ей пришлось даже продать свою часть дома! Кто еще так безропотно, как она, мог переносить присутствие в доме бесконечных гостей и в дни рожденья, и на Новый год? Приглашал по пятнадцать-двадцать человек, и она всех обслуживала, а после чуть не до утра мыла посуду. Но Юдит мудрая. Уж она-то знает, от чего зависит супружеское счастье. От лука! Да от радио, да от того, что она не хочет смотреть тяжелые фильмы и ходит только на комедии, – на печальные картины Калман с ее согласия ходил один.
"Скоро пять часов, – подумала Жофи, – можно собираться домой". Как объяснить маме, где она запачкала платье? Лучше всего сказать правду. Зашла в школу, навестила дядю Пишту, помогла ему прибрать квартиру. Врать нельзя, да мама и не заслужила, чтобы ее обманывали, она тоже всегда говорит только правду. Мама, конечно, не все рассказывает, как папа, но обманывать не обманывает. Вот бы набраться храбрости и сказать маме, чтобы она не посылала ее больше к тете Като, что дома одной куда лучше. Тете Като ведь просто дурно делается, когда она видит ее. А все из-за того, что она напоминает ей Дору и всю эту историю с дядей Калманом. Но придется молчать, нельзя и виду подать, что ей известны такие вещи… Мама не хочет, чтобы Жофи знала про всякое такое, чего детям знать не положено. А ведь ребята замечают все раньше взрослых, потому что взрослые очень недогадливы. Тетя Като, например, долго ничего не подозревала про дядю Калмана и Вики, зато Марианне было известно все с самого первого дня.
Как странно…
Марианна всегда обертывает свои тетрадки в целлофан. У нее есть красивая голубая чешская тетрадка, она блестит в целлофане, как зеркало. Они сидели за партой, а в тетрадке отражалось лицо Марианны. Лицо улыбалось Жофике и рассказывало, что папа теперь никогда не бывает дома вечерами и утром от его пиджака слышен запах духов. Да, лицо улыбалось, а Жофи даже слушать было страшно. Потом Марианна расправила уголки тетради и стала писать на промокашке свою фамилию. Ни у кого в классе нет таких красивых школьных принадлежностей, как у Марианны. Дора – она сидела на первой парте – вдруг повернулась к ним, и по ее глазам было видно, что она знает все, даже чьи духи на пиджаке дяди Калмана. Она посмотрела на Марианну, потом быстро отвернулась. Начинался урок.
На праздник Вики пришла в белом платье, на ногах у нее были такие же, как у Доры, красные босоножки. Она явилась вместе с дядей Калманом. Тетя Като в это время причесывала Марианну за кулисами. Дядя Калман купил билет Вики, а Вики говорила ему: "Вы, Калман, талантливейший фотограф, вам бы быть кинооператором". Дядя Калман только краснел. Жофика вспомнила, что тетя Като вечно выливает его фиксаж, и в прошлое воскресенье, когда они с мамой обедали у них, тетя Като кричала: "Не устраивай ералаш со своими дурацкими фотографиями! В ванную вечно войти нельзя, такое разведет. У него, видите ли, там фотолаборатория, по всем правилам, с красным светом, а что я шею ломаю из-за его жестянок – ему нипочем! Да поймешь ли ты наконец, что ты бездарность? Что тебе не видать приза, как своих ушей!"
Вот тут, на этом снимке, девочки в костюмах. Ее, Жофики, здесь нет, потому что она была всего-навсего в матроске, и вообще кассиров никогда не фотографируют. Тетя Лембергер тогда уже достала деньги, чтобы уплатить за билет, но вдруг увидала Вики и шепнула тете Келемен: "На этот раз ей, может быть, удастся" – или что-то в этом роде, и обе засмеялись. Потом тетя Келемен тихо сказала, что Вики настойчива. Обе мамаши спрятали входную плату, а билеты забрали. Жофика думала о их разговоре и потому забыла напомнить о деньгах.
Какая красивая была Марианна в белой тюлевой пачке, и как забавно постукивали носки ее пуантов! Тогда и Жофи захотелось сделаться балериной. Она не отрываясь смотрела на Марианну: даже не верится, что эта чудесная, ловкая девочка – ее двоюродная сестренка! Жофи так растрогалась, что пришлось опустить глаза, потому что они налились слезами. А когда она их опустила, то случайно увидела, как дядя Калман вложил в руку Вики что-то вроде папироски. Вики сжала пальцы и продолжала делать вид, что внимательно следит за танцем Марианны. На самом деле она не следила, она даже не видела сцену и только притворялась, что смотрит. Следующим номером выступала Дора. Ей сильно хлопали. Дядя Калман дал Доре в точности такой же кусок торта, как и Марианне. Потом заметил Жофи и виновато покачал головой. Все-таки он хороший человек, и Жофи его любит. Ему, видно, стало очень неловко, что позабыл о ней: ведь как-никак она родственница. Правда, Жофи не выступала, была только кассиром, причем кассиром никудышным, но дядя Калман все же вернулся в буфет и купил ей пирожное – торта уже не было. Зато дядя Калман принес ей еще и шоколадку. Марианна съела торт и спокойно стояла, дожидаясь, чтобы все ее поздравили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38