Тут и с одной не справишься. Полюбуйтесь на нее: вытянула свою тощую шею, словно петух, залилась краской и знай твердит, что ребят бить не полагается. Да как она смеет ему выговаривать!
Понграц взял картуз и, сняв с полочки обклеенную ракушками шкатулку, достал документы и талончик на рентген. Да, дорога будет нелегкая. Хоть бы уж она замолчала. И что за чудной ребенок! В глазах ни слезинки, а сама злющая, вот-вот треснет. Бедная мать еще хлебнет с ней горя. Ну и характерец!
– Пошли, что ли! – сказал он ей. – Или ты думаешь, я здоров. На, бери талончик да тащи меня вверх по лестнице. Сперва доплетусь до площади и отдышусь на какой-нибудь скамье, потом – до улицы Катона и тоже передохнем, а там уж доберемся как-нибудь… Ежели кто вздумает глазеть на меня, пусть потом не ропщет. И тебя хвачу чем-нибудь, коли будешь еще со мной торговаться.
– Я только до ворот вас доведу, – заявила Жофика.
Старый Пишта отвернулся. Он надел свой картуз. Давненько он его не натягивал! Палка – та была все время в ходу, а вот картуз запылился в углу. Наконец можно в нем прогуляться. Скажите на милость: только до ворот проводит! И что за гордыня в ней! Радуйся, мол, что хоть до ворот провожу. Вот ведь дрянь!
"Нет, не смогу я туда войти, – думала Жофика. – Разве можно быть таким несправедливым. Я выбрала самую хорошую фасоль и так чисто прибрала твою комнату. Каждый день я прихожу сюда, чтобы не оставлять тебя одного, а ты побил меня – сесть нельзя – и руку мне чуть не выдернул. Меня никогда еще никто не бил! Мама говорит, если бить ребенка, добра не будет. Наверное, со мной теперь добра не будет. Но тебя некому проводить, поэтому так и быть – я пойду с тобой до ворот. Только войти туда не смогу".
От школы до улицы Хаттью ходьбы минут десять, но Понграц шел добрых полчаса. Временами он останавливался, опираясь на плечо Жофики, снимал картуз и вытирал лоб. Старик то и дело поглядывал на идущую рядом девочку – она делала мелкие шажки, чтоб ему было удобно, а когда он уставал, останавливалась как вкопанная. До чего же она, глупая, близко к сердцу приняла эти три несчастных шлепка. Вот ведь обидчивая. Ох, и хлебнет же она в жизни горя через свой характер! Другая радовалась бы, что ее взяли с собой – ведь это же такое удовольствие для девчонки, да к тому же здоровой. Если бы Габор Надь был жив, он, Понграц, непременно завел бы к нему Жофику; пусть показал бы ей электрические штуки, которыми лечил ему радикулит. Но раз нет у него теперь тут никаких знакомых, она ничего такого не увидит.
Была жара, и, несмотря на частые остановки, сердце Понграца готово было выскочить из груди. "Стар уже я, – подумал он с досадой, – того и гляди рухну в своем гипсовом наряде. Кой черт гоняют меня на рентген, когда знают, что я передвигаюсь хуже трехногой собаки". Когда они добрались до дверей поликлиники, старый Понграц оперся ладонью о косяк двери: в глазах было темно, вот-вот упадет. Жофи поддержала его под руку. Старику пришлось собрать все силы, чтобы устоять на ногах. Испугалась небось глупышка. Еще не хватало, чтобы он действительно свалился. Девчонка-то она неплохая, только иногда фокусничает. Теперь сама преспокойно заползает в поликлинику, а дома упиралась! Нет и нет, лишь до двери дойдет. Что бы он стал делать тут без нее? Голова кружится, ступенек целых шесть штук, кажется, еще минута – и дух вон. Хорошо, что Жофи держит за руку, крепкая у нее лапа, даром что ребенок.
Насколько ему помнится, рентген налево. Но вывеска опять же не та. Тут был электрокабинет, или как он там называется. Вспомнил: "Электротерапия". Никак полоумная ревет? (Понграц вдруг так обозлился, что даже головокружение у него прошло.) Главное, когда ее лупили, она хоть бы хны. И что на нее нашло? Теперь все на них глаза пялят. Вон уж идут к ним. Подошла женщина в очках, спрашивает, что с ней. На него, конечно, ноль внимания, хотя по гипсу могла бы понять, кто болен. Визжит так, что неплохо бы выбросить ее отсюда. Скажите, еще по головке поглаживают! Шла бы ты, глупая баба, своей дорогой.
– Вы, может, к горловику? – спросила женщина в очках. – Боится внучка-то?
Боится! Эржи – та не боялась. Придет, бывало, доктор, а она так раскроет рот, что любо глядеть. А эта только и горазда выть на весь коридор. Хоть бы узнать, какой бес вселился в нее. И физиономия стала противная, как у жабы, ничего вокруг не видит, саму приходится водить за руку – где тут думать, чтобы ему помогала! Нечего сказать, подмога, уж лучше бы приполз сюда один. Если она не перестанет выть, он снова отколотит ее прямо в клинике.
Когда они вошли в раздевалку рентгеновского кабинета и отдали талон, девочка отодвинулась на дальний конец скамьи и закрыла лицо руками. Спина ее все время вздрагивала. Ну и глотка, не надоест же реветь! Как только не охрипла? Если еще хоть один полезет с расспросами, что-де с бедной девочкой, и начнет объяснять, что рентген – это не больно, он, будьте покойны, скажет ему пару теплых слов. Пусть оставят его в покое! Сколько времени прикажете сидеть тут? Сами ведь час назначили. Раз уж заставили сюда прийти, то пусть посмотрят как следует да скажут, когда можно снять с ноги эту пакость.
Наконец Понграца вызвали. Он сунул Жофике свой картуз и велел держать покрепче; если потеряет или кто-нибудь заберет, ей несдобровать.
Рентген показал, что кость срослась нормально, только она очень слабая и ее придется оставить в гипсе еще месяца на три. Но он уже должен смело ступать на ногу и стараться каждый день ходить понемногу. Если станет опухать здоровая нога, не следует пугаться. Просто вся тяжесть тела падает на нее, а это очень чувствительно даже и для здоровой ноги. А пока нужно бинтовать покрепче. И Понграцу выписали бинт.
Прекрасно. Забинтует он и вторую ногу. К этому бы ему еще надеть шапку клоуна – и старый Понграц будет выглядеть как надо. Слава богу, хоть девчонка успокоилась. Ишь съежилась, глаз от пола не подымает. Видно, любит разглядывать плевательницы. Снова пришлось на нее наорать. Плакаты на стенах нельзя сказать что очень уж хороши. Этот еще туда-сюда, где мамаша кормит грудью ребенка и накрыла ему голову платком. А тот, второй, на котором сказано, что рак можно лечить, – так себе, перед ним не остановишься. Хоть бы сделали его поярче, как, например, платок у той молодицы…
В вестибюле уже утихла суматоха. Вот ведь оказия – столько времени еще в этом проклятом гипсе ходить! Он теперь точно упавшая в известь букашка. Та стриженая дева с пачкой бумаг в руках очень уж знакома. Нет того, чтоб посмотреть сюда. Ага, глянула в его сторону, заулыбалась и подходит. Ну, конечно же, это та самая стрекоза, что карточками ведала у Габора Надя.
Жофи узнала Валику лишь тогда, когда та поздоровалась с ней. Жофика шла, держа дядю Пишту за руку и не отрывая глаз от сверкающего чистотой каменного пола, который мыли по четыре раза в день. Нет, ей нельзя никуда больше смотреть, в особенности налево. Первый этаж, двенадцатая комната. "ЭЛЕКТРОТЕРАПИЯ"… Там принимал папа. Там умер папа.
Старый Пишта обиделся. Оказывается, стрекоза не к нему, а к Жофи направлялась. Так и льнет к девчонке, а для него ни слова не нашлось. Откуда только она знает Жофи? Может, вообще не следовало рукам воли давать? Вдруг малявку таскали сюда, когда у нее что-то болело? Стрекоза, видно, знает ее хорошо, уже второй раз спрашивает у нее, с кем сюда пришла.
– Со мной она, – сказал Понграц и от досады переложил палку в другую руку.
– Ой, а я вас не узнала, – смутилась Валика. – Значит, вам все же удалось встретиться?
Кому? С кем? Неужели и эта такая же глупая?
– Вот хорошо-то! Уж как искала вас девчушка! Где же вы встретились?
Вдруг, вырвавшись из рук Понграца, Жофи бросилась к выходу. Напрасно Понграц кричал ей вслед – Жофика мигом исчезла. Старый Пишта чуть не выругался крепко.
Это уже чересчур! Ну, попадись только на глаза, палки тебе не миновать! Так сконфузить его при стрекозе!
– Куда же она умчалась? – спросила Валика.
– Черт знает, куда понесла ее нелегкая, – ответил Понграц. – Целый день сегодня какая-то шальная – то ревет, то ругается. Я даже отчихвостил ее дома. Нет, голубушка, не получишь ты от меня сегодня и ломаного гроша.
– Деньги? Жофике?
Подумаешь, эка важность! Чего рот раскрыла, ворона залетит. Все-таки все бабы на один лад: что стрекоза эта, что учительница. Неужто он не может нанять себе никого? Объясняй теперь и этой вертихвостке, в чем дело. Пусть ей нечистый объясняет, а он назло ничего не скажет. Понграц молча царапал пол палкой. Ничего себе дорожка предстоит ему до дому. Бросила-таки его скверная девчонка.
– Я сразу догадалась, для чего она вас ищет, – продолжала Валика. – Но ведь и вы не смогли сообщить ей, бедненькой, ничего нового.
Конечно, нет, а все же хорошо бы понять, о чем толкует стрекоза. Своего любопытства, однако, Понграц не выказывал, он только хмыкал себе в усы и ждал, чтобы девушка сама все объяснила.
– Я отложила новую коробочку, хотела ей отдать, да она убежала. Вы передайте, пожалуйста, чтобы она зашла ко мне. А как ваш радикулит?
– Вы же видите, – указал старый Пишта на свою гипсовую повязку, – теперь в ногу ударило.
Валика улыбнулась, покачала головой и попросила показать снимок. Она долго рассматривала его, а потом сказала, что дело обстоит совсем неплохо, если учесть его возраст. Видимо, нога быстро заживает. Только, конечно, требуется терпение, это необходимо при любом лечении.
– А вы откуда знаете девчушку-то? – спросил Понграц. – Ее тоже лечили у вас?
Валика засмеялась и сказала, что знает Жофику с тех самых пор, как она появилась на свет: заведующий отделением принес девочку тут же после рождения.
Дядя Пишта всполошился: зачем принес, неужели калекой какой была или просто уж очень болезненной? Может, она оттого дикая, что с пеленок не такая здоровая, как другие дети? Не отдать ли ей все же четыре форинта? Раз ее еще крошкой начали тут пытать, понятно, что она ненавидит это заведение. Но почему она такая бестолковая, почему никогда ничего не расскажет ему?
Валику попросили поторопиться, так как ее ждут.
– Вы все же не сказали мне, где встретились с Жофикой?
Опять эти непонятные слова. Что значит "встретились"?
– Я никогда бы не поверила, что она вас в самом деле разыщет.
– Дома встретились, – буркнул Понграц.
Где она еще могла его найти? Ясное дело, эта девка тоже не из смышленых.
– А загрустила, наверное, когда узнала?
– Что узнала?
Врач, только что окликнувший Валику, теперь вышел в коридор и направился к ним.
– Простите меня, – сказала Валика, повернувшись к врачу. – Это дядюшка Понграц, последний больной Габора Надя. Я так удивилась, увидев его здесь. И представьте себе, привела сюда Понграца дочка нашего бедного Надя. Помните, она еще во что бы то ни стало хотела узнать имя дяди Понграца и я отыскивала его карточку на прошлой неделе.
– Да, да, помню, – кивнул врач. – Бедная крошка, она никак не хотела поверить в то, что отец ей ничего не передавал. Вам, Валика, придется зайти, я один никак не справлюсь.
Пожав руку Понграцу, Валика убежала.
– Элек-тро-те-ра-пия, – раздельно произнес старый Пишта.
Отсюда ему хорошо была видна дверь двенадцатого кабинета, которую он ни разу не открывал с той поры, как не стало доктора. Неплохо бы присесть где-нибудь и собраться с мыслями. Понграц нашел пустую скамью и опустился на краешек. Здесь даже курить не запрещено, ох и кстати будет теперь трубочка! Он не спеша разглядывал надписи: на одной табличке стояло – "ГАРДЕРОБ" на другой – "ПРИЕМ АМБУЛАТОРНЫХ БОЛЬНЫХ". "Детей бить нельзя!" Так и звенел у него в ушах крик Жофики. Теперь – всё. Не видать ему больше девчонки. И то чудо, что до сих пор приходила: ведь уже на другой день поняла, что зря искала его, старика. Поведай она ему сразу свою беду, он бы хоть что-нибудь сообразил, сказал бы, к примеру, что батька шлет ей поклон с того берега и передает, чтобы она была хорошей девочкой, чтобы училась как следует и все такое. Эх, что же она молчала, глупая!
А руку-то как поранила, когда он разговаривал с Андрашем Кишем. Он еще издевался над ней. Конечно, она, сердечная, уже тогда поняла, что напрасно ходит к нему, а ведь не бросила старика. Только вот почему? Не из нужды же в его четырех форинтах. Как он мать-то ее на стройку определял! Ну, в конце концов, кто же виноват, что эта девчонка не может ничего толком объяснить!
Теперь понятно, почему Жофи околачивалась в коридоре, когда наткнулась на Йоли Юхош: она, божья сирота, пришла, чтобы разузнать про отца, да побоялась прямо пройти к нему. Он же, старый идиот, после смерти своих таким психом стал, не может не кричать. Вот и бегут от него детишки, боятся как огня.
Значит, и учительница потому таращилась на него, когда узнала, что он нанял себе в помощницы Жофику. Петь и декламировать малышка его тоже неспроста заставляла – она разбирается в докторских делах, у отца набралась таким премудростям. Чего же она все-таки ходила, зачем навещала его, когда поняла, что толку никакого не будет? Ну, раз пришла, два. Вот тут уж дело неясное. Для чего было ей приходить в третий, четвертый раз и делать все безропотно.
Теперь-то уж больше не придет. А жалко. Не потому жалко, что помогать не будет. Рыжий рентгенолог велел ему самому двигаться больше. Насчет продуктов тоже беспокоиться нечего, закупит кто-нибудь, а что до варки, то он уже тринадцать лет готовит себе. Все чепуха. Беда в том, что привык к девчушке. Скачет около него, готова все сделать, а он только и знает: "Туда слетай, сюда беги". Нет, не придет больше – охота ей шлепки получать да терпеть, чтоб руки выворачивали!
Но что он сидит тут, как больная наседка? Пора понемножку к дому двигаться. Старому старое, молодому молодое. Сегодня ковыль пыльный выбросила, говорит, в, квартире должны быть живые цветы, – и принесла ему розы. На всю комнату пахнут. И пирог принесла ему с лимонной начинкой. А салфетку складывала как чудно!
Он поднялся. Ступай, здоровая нога, тащи за собой больную! Да, уже не выйдет из него, видно, скорохода. Как назло, солнце палит, и без зевак, конечно, не обойдется:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38