Кажется, я уже упоминал, что старого царя зовут Борис? Он никогда не ложится, ибо не может уснуть. Иногда только вытягивается в кресле-качалке и часами раскачивается, ударяя об пол палкой, чтобы кресло не останавливалось. Я как раз говорил о том, что в тот вечер Джонсон, случайно оказавшийся свидетелем трагической кончины Джорджа Маршата, найденного мёртвым в собственной машине в Колуне, неподалёку от пристани, куда американец прибыл несколько минут спустя, чтобы сесть на паром, идущий в Викторию, я как раз говорил о том, что Джонсон сразу же по приезде на Небесную Виллу рассказал об убийстве Маршата, которое он – как и остальные – приписывал его чрезмерной профессиональной щепетильности касательно одной торговой сделки, к которой коллеги молодого торговца относились гораздо проще. Рассказ Джонсона – столь же красочный, сколь и волнующий – произвёл, кажется, тяжёлое впечатление на молодую блондинку по имени Лаура, приятельницу хозяйки дома, а по мнению некоторых, и её ученицу, недавно обвенчавшуюся с несчастным молодым человеком. С этого дня Лаура совершенно изменила свой образ жизни, а отчасти и характер: прежде рассудительная, трудолюбивая и энергичная, она с какой-то отчаянной страстью стала искать встреч с пороком, устремилась на дно разврата. И оказалась пансионеркой роскошного дома свиданий, хозяйкой которого была леди Ава. Показывая сэру Ральфу альбом с фотографиями имеющихся в наличии девушек и дойдя до снимка, на котором её новая пансионерка стоит, одетая в традиционный чёрный корсет и сетчатые чулки, леди Ава рассказывает ему эту грустную историю.
Сэр Ральф внимательно рассматривает фотографию. Предложение его заинтересовало, но цена показалась завышенной. Однако, получив дополнительную интимную информацию и немного подумав, он соглашается. Леди Ава уверяет, что он об этом не пожалеет. Знакомство должно состояться во время вечернего приёма, который был уже многократно и во всех подробностях описан. Речь идёт о том самом сэре Ральфе, частые поездки которого из Гонконга в Кантон и обратно привлекли наконец внимание властей английской концессии. В результате он почти постоянно находился под наблюдением тайных агентов, самых низкоразрядных шпиков; недовольные вознаграждением, они весьма небрежно сообщали о его поездках только для того, чтобы пополнить таким образом свои картотеки и тем самым подчеркнуть собственную оперативность, а вовсе не для того, чтобы должным образом проинформировать о поведении вверенной их надзору подозрительной личности. Большинство осведомителей тайной английской полиции работало одновременно и на частные организации; впрочем, и здесь они служили не с большим усердием и понятием, хотя времени на расследование нищенских заказов уходило куда больше. Самые убогие среди доносчиков были подкуплены к тому же эмиссарами Тайваня и красного Китая, к числу которых, несомненно, относился и сам Джонсон. Так что распорядок его вечера, выявленный такими наблюдателями, даже не включал в себя посещение им Небесной Виллы: преступник попросту вернулся к ужину в гостиницу и больше не выходил. Этой информацией за изрядную плату снабдил их ночной портье.
В гостинице «Виктория» – отнюдь не шикарной и давно уже не модной – Джонсон занимает номер, состоящий из прихожей, гостиной, спальни, веранды и ванной. Вернулся он к себе в семь часов пятнадцать минут вечера, убедился, что еженедельный обыск его письменного стола и гардероба был произведён с обычной небрежностью, и направился в ванную принять душ. Письма, которые пришли к нему из Макао во второй половине дня, не содержали ничего заслуживающего внимания. При этом Джонсон, конечно, прекрасно понимает, что не может получить по почте ни одного важного сообщения, ибо его корреспонденцию просматривают. Переодеваясь (он выбрал лёгкий летний костюм из белого поплина), Джонсон правит на ходу рекламный текст, который сразу же по прочтении должен отослать. Надевать в такую жару шёлковую рубашку и тяжёлый смокинг у него нет ни малейшего желания, и потому он решает отказаться от приглашения на приём у леди Бергман. Ещё раз прочитывает напечатанную типографским способом карточку, где упоминаются «коктейль и танцы», и приписанные от руки (для определённой части гостей) слова «в одиннадцать часов театральное представление», разрывает её пополам и бросает в корзину для мусора. Завтра он позвонит и извинится – сошлётся на мигрень. За ужином, заказав мясо и тушёные овощи, в просторном и почти безлюдном ресторане сэр Ральф просматривает «Hong-Kong Evening» и случайно наталкивается на сообщение о смерти Эдуарда Маннера.
Это крохотная заметка в следующем роде: «Нам только что сообщили о смерти Эдуарда Маннера, погибшего в результате несчастного случая и т. д. …» Разумеется, ни малейшего намёка на Кито. Тем не менее, необходимо вернуться к отношениям, связывающим Джонсона и маленькую японку. Для своих личных удовольствий американец использовал её крайне редко, поскольку – как об этом уже говорилось – его чувства находили самое полное удовлетворение в другом месте; девушка служила ему лишь помощницей, второстепенным персонажем в тех композициях, где первую, наиболее приятную для него роль играла Лаура. Кито в то время жила на вилле как пансионерка, потом Джонсон забрал её, но совершенно для других целей – испытывать на ней всевозможные зелья, источник своего будущего богатства, в котором он не сомневался. (Его текущие доходы, приносимые процветающими предприятиями в Макао и Кантоне, были довольно скромными.) Уместно заметить, что на плантациях ядовитых растений, которые он приобрёл у самой границы, разводили не только мак, коноплю и эритроксиль. По сути дела, Джонсон поставлял в китайские кварталы всего мира, от Индийского океана до Сан-Франциско, всевозможные лекарства, яды, омолаживающие настойки, любовно-стимулирующие эликсиры, действия которых – красочно описанные в иллюстрированных проспектах и рекламах журналов, популярных среди читателей особого рода, – являли собой не только плод буйной фантазии поставщика. Его последней находкой, которой суждено было затмить славу всемирно известного «Тигрового бальзама», стал препарат, для приготовления которого необходимо было знать не только травы, но и магию. Рецепт этого препарата Джонсон обнаружил в недавно переизданном алхимическом трактате эпохи Чу. Но сам он не был ни магом, ни фармацевтом, ни ботаником – разве что обладал кое-какой коммерческой хваткой и использовал её в ущерб своим же партнёрам. Так, например, в одной из многочисленных фирм, которые он основывал при малейшей возможности, компаньоном американца был молодой голландец из порядочной семьи по фамилии Маршат. Этот Маршат совершил в конце концов самоубийство, по причинам довольно неясным, но несомненно как-то связанным с их общими делами, не причинившими самому Джонсону ни малейших хлопот. В настоящее время ему требовался человек для окончательной разработки и изготовления нового препарата – врач, химик и немного маг, и этим человеком был известный Эдуард Маннер; ко всему прочему Маннер обладал – как уже упоминалось – огромным богатством и часто использовал свои таланты не по назначению. При этом он страдал вампиризмом и некрофилией; и потому смерть Кито – на которой испытывалось действие нового снадобья, лишающего жертву воли и способности сопротивляться, – необходимо было как можно скорее отнести в счёт убытков компании.
Исчезновение проститутки, даже несовершеннолетней, не обеспокоило полицию, тем более, что японка, тайно прибывшая из Нагасаки в джонке контрабандистов, не фигурировала ни в документах, фиксирующих гражданское состояние, ни в списках эмигрантов. Её тело, без единой кровинки, с крохотной ранкой возле ключицы было продано и искусно приготовлено под различными соусами в известном ресторане в Абердине. Китайская кухня славится своим умением доводить компоненты блюд до полной неузнаваемости. Но, разумеется, их происхождение открывалось – и факты это подтверждают – немногим постоянным клиентам обоего пола со специфическим вкусом, которые готовы были платить бешеные деньги за мясо, приготовляемое с исключительным тщанием и подаваемое во время ритуальных пиршеств. Учитывая особенности таких собраний, их устраивали в кабинетах, расположенных в глубине ресторана, вдали от посещаемых обычной публикой залов. Краснолицый толстяк подробно и с удовольствием описывает некоторые эксцессы, имевшие место на такого рода встречах, после чего продолжает прежний рассказ. Маннер, столь хитроумно избавившийся от главной улики, совершил ошибку, явившись как-то на одну из этих церемоний. Воспользовавшись эйфорией, которая овладела Маннером под воздействием вина, его сосед (агент, вступивший в секту в надежде на нечестный заработок), сумел вытянуть из него под самый конец ужина сведения, честно говоря, довольно туманные и всё же представляющие определённый интерес. Ловкое и осторожное расследование, проведённое агентом среди прислуги и соседей по столу, подтвердило, что он напал на верный след, и вскоре он добрался до плантаций на Новых Территориях и американца Ральфа Джонсона. Собрав достаточную информацию о смерти Кито, пронырливый агент захотел, разумеется, пошантажировать Маннера, который, с одной стороны, нёс непосредственную ответственность за убийство, а с другой – имел достаточно средств, чтобы оплатить свою безнаказанность. Следующим на очереди был Джонсон. Но то, что в результате произошло, остаётся неясным. Возможно, гордость и легкомыслие помешали Маннеру согласиться купить молчание, тем более, что оно ничем не гарантировалось. А может быть, он сделал вид, что соглашается, собираясь поймать досаждающую ему личность в ловушку и избавиться от него? Так или иначе, когда агент появляется в доме миллионера, роскошном и сверхсовременном здании, полном зеркальных лабиринтов и раздвижных стен, Эдуард Маннер приказывает его впустить, принимает в своём рабочем кабинете, приглашает садиться, короче говоря, ведёт себя самым сердечным образом, хотя – что свойственно ему в подобных случаях – разговаривает на самые посторонние темы: расспрашивает гостя, давно ли тот живёт в колониях, нравится ли ему здесь, хорошо ли он переносит при такой тяжёлой работе климат и т. д. Маннер с жаром разглагольствует, не обращая внимания на односложные ответы гостя (от смущения, раздражения, неуверенности), готовит ему аперитив и просит извинить за то, что, орудуя у бара, повернулся к гостю спиной.
Потом они сидят друг против друга: агент – в кресле, собранном из стальных трубок, с бокалом на тонкой хрустальной ножке, наполненном, судя по цвету, хересом, – и улыбающийся Маннер – в кресле-качалке, в котором он, продолжая вести разговор, слегка покачивается. Его не слишком словоохотливый собеседник дважды подносит бокал к губам и дважды ставит его на маленький столик у кресла, увлечённый рассказом хозяина дома, после чего Маннер решает замолчать. Он пристально смотрит на незваного гостя, словно желая его напугать, в надежде, что тот выпьет наконец для бодрости свой аперитив. И действительно, агент возобновляет уже дважды прерванный жест, но в последнее мгновение его глаза наталкиваются – поверх старательно подстриженной седой бородки и тонкого орлиного носа – на пронзительный взгляд горящих глаз, едва прикрытых веками: они следят за ним, и их напряжённость кажется агенту неестественной. И он вспоминает вдруг небезопасные товары Джонсона? Или замечает, что наполовину выпитый аперитив хозяина несколько отличается по цвету от того напитка, что предназначен ему? Сделав резкое движение левой рукой, словно отгоняя комара (нелепая выходка в комнате с искусственным климатом, где окна никогда не открываются и поэтому насекомым взяться неоткуда), он теряет равновесие, роняя бокал, который падает на мраморный пол и разбивается на мелкие кусочки… Крохотные осколки, сверкающие в разлитом напитке, брызги, разлетевшиеся во все стороны и расползающиеся в форме звезды, лужица, хрустальная ножка, даже не треснувшая, и изогнутый, острый, как стилет, блестящий треугольник у основания бокала – всё это уже давно известно. Но я спрашиваю у леди Авы, почему, прибыв в этот вечер к Маннеру, шантажист, если уж дела зашли так далеко, не потребовал у него аванса.
– Безусловно, он сказал, зачем пришёл, – отвечает леди Ава. – Старик, должно быть, сделал вид, что не расслышал его слов, заглушённых болтовнёй о тяжёлой работе, климате, напитках. Тот решил не торопиться, ибо был уверен, что все козыри в его руках, что он ничего не потеряет, если послушает эту болтовню ещё несколько минут, а у клиента будет лишнее время подумать.
– Разве у Маннера не было в распоряжении нескольких дней?
– Нет, – отвечает леди Ава, – скорее всего, нет. Возможно, он потому так вежливо его принял, что не знал, чего хочет от него этот тип, когда-то встреченный им на обеде в Абердине и пришедший под вполне благовидным предлогом, скажем, операции по продаже недвижимости.
– Для ведения подобных дел у Маннера имелись специальные конторы. Даже чеки подписывал не он, а его доверенное лицо. Лично он занимался только самыми важными договорами, да и те проходили сначала через надёжных людей, которые подробнейшим образом их изучали и представляли ему свои предложения.
Слегка удивлённая, леди Ава задумывается над этим аспектом проблемы: с ней никогда ещё не обсуждали профессиональные дела Маннера. Но почти тут же обретает обычную уверенность: «Повод, – говорит она, – мог быть и интимный, таких поводов у Маннера хватало».
– Интимный, но не связанный со смертью Кито?
– Именно так. Возможно, гость предложил ему молоденьких девочек, или героин, или что-нибудь ещё.
– Если бы Маннер не почувствовал опасность, он не попытался бы отравить своего гостя или одурманить его наркотиком, в общем, что-нибудь с ним сделать.
– А кто вам сказал, что он этого хотел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17