Роза не дура, деньги считать уже научилась. Что на Москве триста тысяч?
Скромная двухкомнатная квартира, да и то без особенного ремонта. И на машину приличную не останется даже.
А о машине Роза мечтала. О желтом «Порше» или об апельсиново-оранжевом двухместном кабриолете «Мерседес». Повязать потом желтую косыночку, надеть большие солцезащитные очки и поехать к себе в Богульму. Ха-ха!
До Богульмы «Порш» не доедет – подвеска развалится от русско-татарских дорог.
По радио передавали смешную песенку с каким-то скрытым подтекстом.
Девушка пела о том, что ей с ее любимым, когда они загорали в лоджии, вдруг захотелось какао… И в этом припеве: какао-о-о, какао-о-о – сквозил какой-то скрытый подтекст. Не какао они с любимым захотели, а чего-то другого, думала Роза.
Роза сделала радио погромче и принялась делать упражнения. Ее учительница физкультуры там, в далекой теперь Богульме, Гульнара Шариповна Алиуллина всегда говорила ей: Роза, занимайся. Ты можешь стать гимнасткой, у тебя растяжка, у тебя пластика, у тебя фигура.
Потом Гульнара Шариповна вздыхала и говорила: ну хоть растягивайся, тянись, в шпагаты садись, мужчинам нравятся гибкие женщины.
Да, Роза это давно поняла. Оценила советы Гульнары Шариповны.
Села в поперечный шпагат, потянулась губами к левой ножке, потом к правой ножке, спинку потянула, прямо вперед наклонилась.
Мобильный зазвонил.
– Але!
Звонила Натаха – эта ее новая знакомая, очередная жертва Джона.
– Что? К тебе переезжать? Не, не буду… Что? Са-а-седка уехала? Ну и что, что уехала? Нет, я пока здесь останусь, все равно мы скоро на съемках поселимся, на целых три месяца, так что одна там пока поживи.
Роза пробовала быть с женщинами.
Не то чтобы ее тянуло к этому, но это, во-первых, модно и надо обязательно попробовать, как кокаин… Как же, жить на Москве, ходить в ночные клубы и ни разу не втянуть, не вдохнуть в себя дорожку из мелких белых кристалликов!
А во-вторых, так скучно порой, так одиноко. А мужчины зачастую оказываются такими гадкими. Но если и быть с женщинами, то непременно с породистыми. А с такой, как эта Натаха, – лучше тогда со свечкой или с вибратором из секс-шопа.
Роза перестала тянуться и пошла в ванную. За неимением джакузи плескаться приходится в обычном бело-голубом эмалевом пространстве миниатюрной домашней акватории. Роза напустила пены, шампуней, бросила морской соли. Чтобы кожица ее смуглая стала чуть-чуть соленой, как будто Роза из самого моря вышла.
В Богульме моря не было. Да и ванны у них в доме тоже не было. В баню городскую с бабушкой ходили по четвергам.
Первый раз она трахнулась в девятом классе, когда они ездили с классом в Казань. Это на каникулах было, по какому-то договору учителя устроили так, что из экономии жили не в гостинице, а в школе. Причем все спали в спортивном зале, прямо на физкультурных матах.
В одной половине зала мальчики, в другой половине – девочки. Наиль тогда приполз к ней среди ночи, принялся тискать, гладить, целовать. И так раззадорил ее, так довел, что не в силах она была отказать. Да и нравился ей Наиль – сильный, наглый, нахальный, смелый.
Кстати, не поступил потом в Казанский университет на юридическое, денег у родителей не хватило. Вернулся, говорят, в Богульму, пошел автомехаником на сервисную станцию «Лада-Жигули»…
А Роза вот тоже – никуда не поступила. Уехала на Москву…
Залегла в ванночку, вытянула ножки, погрузилась по самую шейку. Ах, а как бы было хорошо разбогатеть! А как она может разбогатеть? Найти себе состоятельного мужчину-мусульманина? Здесь, на Москве, много таких – и чеченцев, и татар. И те, кто здесь давно, те уже не особо смотрят на всякие религиозные условности.
Это только бабушка Каримэ ей все нашептывала, мол, надо мужу невинной девой достаться. А кстати, бабушка Каримэ очень дружила с бабушкой Наиля и вообще со всей их семьей. И все говорила Розе: выходи за Наиля, он хороший, и семья у них хорошая.
И вышла бы за Наиля. Жила бы с его родителями в частном доме без горячей воды, без ванной с туалетом на улице. Вот счастье-то! А Роза теперь точно знает, что счастья без денег и без комфортной жизни – не бывает.
***
Когда Ирма Вальберс была еще школьницей в старших классах, она по три раза в неделю ходила в бассейн. Тогда, в те, с одной стороны, уже далекие, а с другой – еще и не столь стародавние времена она ездила в бассейн на метро до «Динамо», а оттуда на трамвае до «ЦСКА», и ничего такого особенного для себя в этом не видела. И в бассейн «Москва», что на Кропоткинской, тоже ходила частенько. А теперь там на месте бассейна – Храм Христа Спасителя.
Это она к чему вдруг вспомнила? Да к тому, что теперь она плавает в бассейне каждый день. По часу.
И никуда при этом ей ездить уже не надо, потому что двадцатиметровый бассейн теперь есть в доме ее нынешнего гражданского мужа. Вот как жизнь изменилась.
А ведь и тогда, когда она была школьницей, ее семью по московским меркам никак нельзя было отнести к числу бедных. Наоборот, ее отец – Генрих Вальберс – был высокопоставленным чиновником, работал в республиканском ЦК партии.
Жили Вальберсы в Москве, но в Латвии имели и рижскую квартиру, и домик на взморье, в районе Гарциемс.
Каждое лето юная москвичка Ирма Генриховна ездила в Ригу, где резвилась с соотечественницами на нежном песочке тонкого помола, омываемом волнами Рижского залива. Но всегда чувствовала себя москвичкой. На родном говорила едва-едва, зная, может, всего пять десятков слов, «майза да пиенс», как подшучивал над ней папа.
Подрастающей Ирме, поступившей уже в университет (естественно, московский – какой же еще!) было всегда приятно, что в Москве ее все воспринимали как немножечко иностранку. В этом был какой-то особенный ее шарм.
Но когда Латвия отделилась, когда там перестали почитать коммунистов, выяснилось, что ехать на иностранную родину ей с папой совершенно не след. Потому как папу местные новые латвийские власти вообще хотели теперь отдать чуть ли не под суд за так называемый коллаборационизм. Ирма пару раз наведалась в Гарциемс, но от поездок этих только пришла в расстройство и теперь предпочитала отдыхать на Мальдивах или в Таиланде.
К чему Ирма все это вспомнила?
А к тому, что даже во время папиной службы в ЦК партии на Старой площади Ирма дома бассейна не имела и в бассейн ездила на метро.
А теперь у ее гражданского мужа – члена правления «Алекс Групп Капитал» – и свой бассейн, и такой выводок автомобилей, что Ирма вообще напрочь забыла, как внутри выглядит московское метро. Спроси ее – сколько стоит жетон или в метро пускают по магнитным карточкам? – Ирма бы и не ответила.
Папу, кстати говоря, Игорь – так звали гражданского мужа Ирмы – папу Игорь взял к себе в банк советником в отдел внешних связей. У папы в Прибалтике такие обширные знакомства остались, что ими грех не пользоваться! Генрих Карлович жил все в той же цековской сталинской квартире на Кутузовском проспекте, где и раньше. Только ездил теперь на работу не в черной «Волге», а в темно-синей «Ауди» с номерами типа «флаг», за которые банк Игоря дал гаишникам такие деньги, на какие иной простой москвич из района Текстильщиков мог бы безбедно жить год, а то и два.
***
– Хорошо поплавала? – спросил Игорь, целуя жену.
– Отлично, – ответила Ирма, присаживаясь за стол.
– Как дела на телевидении?
Он вообще всегда живо интересуется ее делами. Зря говорят, будто финансисты – это зачерствелые сухари без сердца в груди.
– Зарайский обещает, что осенью запустит мое новое шоу, а пока так, реклама и немного эфира на радио «Москва-Сити».
Она теперь иногда вдруг начинала говорить с сильным прибалтийским акцентом, хотя в школе и в университете всегда говорила на чистом московском диалекте с классическим «аканьем».
Послушалась совета директора программ одной радиостанции, что в таком акценте будет особый имиджевый блеск, стала говорить «под прибалтку», а потом и привыкла. И вот теперь дома с мужем с акцентом говорить вдруг начала. Папа на это усмехнулся бы и сказал: «майза да пиенс».
Звонил Зарайский. Игорь, умница и молодец, никогда – по крайней мере внешне – не проявляет и тени какой-либо ревности. Потому как настоящий, уверенный в себе мужчина не станет дергаться по поводу каких-либо сомнений в верности своей жены. Ирма это знает и позволяла мужчинам открыто звонить ей домой. Тем более что если Игорю понадобится, он все ее телефонные разговоры прослушает с легкостью. Зарайский сказал, что надо бы подъехать в Останкино, поговорить кое о чем и заодно засвидетельствовать главному.
– Я тебя могу подбросить до телевидения, – сказал Игорь, заканчивая завтрак.
– Не надо, я на своей доеду, мне потом еще по Москве надо будет туда-сюда в пару мест.
Игорь не стал уточнять, что это за места и к кому в гости она собирается после рандеву с Зарайским. «Совершенно не ревнует», – отметила про себя Ирма.
***
Они с Игорем познакомились пять лет назад, когда Ирма была на пике своей популярности с ее телешоу на НТА. Познакомились в «Балчуге».
Там пиарщики Игоря организовали годовщину его «Алекс Групп».
«Имениннику» Игорю сам Бог велел пригласить на танец самую-самую интересную даму вечеринки.
На ней было красное платье от Кардена, не прет-а-порте, как на некоторых, а оригинальное, из Парижа, купленное ей ныне покойным Володей Мигуновым – продюсером ее шоу, после разгона правительством команды НТА перешедшего на канал Норма ТВ и трагически погибшего год назад. Ирма очень-очень переживала потерю.
Но тогда… Тогда, в тот вечер, она была изюминкой бала, а Игорь – принцем, который ну никак не мог миновать если не жестокого аргентинского танго, начавшего благодаря Шварценеггеру входить в столичную моду, как некогда вошел в нее ельцинский теннис, то уж обязательного топтания на месте обнявшись, которое в студенческие времена называли танцем-обжиманцем.
Гремел благородным мельхиором джазовый биг-бэнд. Ее представили Игорю. Тот сказал ей пару дежурных комплиментов – видел вас по телевизору, восхищен и так далее. А она, посчитав, что в таком красивом платье ей многое в такой вечер дозволено, взяла пальчиками кисть Игоревой руки и потянула его танцевать.
С вечеринки они уехали вместе. И вот уже пять лет без двух месяцев.
Уже разогнали ту ее команду НТА и закрыли то ее шикарное телешоу. И нет уже ее продюсера Володи Мигунова. Но Ирму помнят. Зарайский уже нашел богатых спонсоров под новый проект. Зарайскому, конечно, далеко до Володи Мигунова. Но все же он пробивной, с ним можно работать.
***
– Может, мне вмешаться? – спросил Игорь. – Я могу Гресину слово замолвить, у меня с ним на этой неделе как раз встреча намечена.
– Ну зачем главного нервировать? – махнула рукой Ирма. – Через министров на главного нажимать можно тогда, когда дело не идет, а у нас с Зарайским все на мази.
– Ну дай вам бог, – вздохнув, сказал Игорь. – Но ты сама говорила, что Дюрыгин – конкурент и что ваш главный еще не решил.
– У Дюрыгина нет ведущей! Такой ведущей, как я! И вообще, хоть и велика Москва, а ведущих моего класса – раз-два и обчелся, и все уже при деле, кто на первом канале, кто на втором…
– Ну, расхвасталась, – шутливо махнул рукой Игорь.
Он уже уходил. Внизу в холле его дожидались референт Юра Бронштейн и начальник охраны Дима.
– Так не поедешь со мной? – с лестницы крикнул Игорь.
– Нет, езжайте, я сама, – ответила Ирма.
***
– Понимаешь, – заглядывая Агаше в глаза, говорил Дюрыгин, – в Москве ведущих с ядерно-атомной харизмой раз-два и обчелся. А без ведущей ни одно самое распрекрасно задуманное шоу не покатит.
Дюрыгин позвонил на следующий же день после фотосессии. Они сидели в кофейне на Чистых Прудах.
– Понимаю, – послушно кивала Агаша, машинально гладя длинными пальцами ободок чашки.
Но на самом деле она до конца не все понимала. Не понимала главного.
Этот сказочно богатый из иного мира, из иной цивилизации человек – он ее выбрал для чего? Неужели не для того, чтобы использовать по известному назначению, как это всегда было в том грязном мире, где она вертелась-крутилась свои девятнадцать с половиной лет?
Это непонимание – зачем и почему ее берут в иной блистательный мир – было сродни тому непониманию героев научно-фантастических романов, зачем пилоты летающих тарелок, например с Марса, похищают нас, землян? Затем, чтобы вживлять в мозг электроды? Чтобы пить нашу кровь? Чтобы инплантировать в матку земной девушке свои эмбрионы? Чтобы забирать донорские органы – печень, мозг?
Агаша не верила и не понимала. Или в другом порядке – не понимала и не верила. Зачем он подобрал ее на городской помойке – этот блистательный небожитель? Вот если бы ее позвал к себе в свою дорогую машину потный азербайджанец с полным ртом золотых зубов, она не понаслышке знает, Наташке приходится с таким народом общаться, – тогда Агаше было бы понятно, чего от нее хотят. А тут… Но Дюрыгин маленькими глотками пил минеральную воду из высокого стакана и терпеливо объяснял:
– Нет в Москве классных ведущих, это тебе понятно?
– Да.
– А новые шоу делать надо?
– Надо…
– Но ведь телеведущие откуда-то ведь берутся, верно ведь?
– Верно.
– Так почему не попробовать сделать новую из тебя?
– Не знаю…
Дюрыгин глядел ей в глаза, и она смущалась этого взгляда. А про себя вдруг вспомнила булгаковского пса Шарикова: ну, свезло мне, свезло… определенно бабка моя согрешила с водолазом… Почему он взял именно меня? Какая красивая женщина с ним была в кафе, которой дурно сделалось. И фигура, и лицо, и вкус…
– Для начала я тебя прокатаю в массовках на тех программах, где смогу договориться с продюсерами, – говорил Дюрыгин, – надо, чтобы ты пообвыклась с камерой, светом, понимаешь?
– Понимаю, – кивала Агаша.
А недоверчивое девичье сердечко противоречиво твердило: не понимаю, не понимаю. Не понимаю зачем.
Зачем все это? Если б он захотел ее – сказал бы просто, мол, давай, я так хочу. И она бы пошла с ним. Но он не предлагал. И это было странно.
А что в ней еще хорошего, кроме молодого тела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30