Они мнут пепел в перстах своих, нюхают его. «Здесь стоял Рим. Здесь стоял Иерусалим…» – говорят ангелы и пускают пепел по ветру.
– Неужели нет спасения? – воскликнула молодая мать, крепче прижимая к груди младенца. – Не о себе я пекусь, но о сыне моем.
– Есть спасение! – ответил ей Иисус. – при каждом мировом потопе Бог сооружает Ковчег, внутри которого помещает начатки грядущего мира. Ключ от Ковчега в руке моей!
– Кто те, что спасутся, дабы положить начало грядущему миру? Кого ты спасешь? Есть ли у нас еще время? – воскликнул старик с трясущейся нижней челюстью.
– Вселенная проходит передо мною, а я произвожу отбор: по одну сторону – те, кто переусердствовал в чревоугодии, питии да прелюбодеянии, по другую – голодные и униженные всего мира. Я выбираю их – голодных и униженных. Они суть камни, из которых воздвигну я Новый Иерусалим.
– Новый Иерусалим?! – воскликнули люди, и глаза у всех заблестели.
– Да, Новый Иерусалим. Я и сам того не знал, Бог доверил мне эту тайну в пустыне. Только после огня приходит Любовь. Сначала этот мир обратится в пепел, а затем уже Бог взрастит новый виноград. Нет удобрения лучше пепла.
– Нет удобрения лучше пепла! – словно эхо, откликнулся радостно хриплый голос.
Иисус удивленно обернулся. Голос этот был словно его собственный, но только более хриплый и более радостный. Он увидел у себя за спиной Иуду и вздрогнул. Лицо Иуды сияло, словно грядуще пламя уже низвергалось сверху и полыхало вокруг. Иуда бросился к Иисусу и схватил его за руку.
– Учитель, – прошептал Иуда с неожиданно появившейся в голосе нежностью. – Учитель мой…
Никогда в жизни своей Иуде не приходилось говорить с человеком так нежно. Он смутился, опустил голову и сделал вид, будто хочет спросить о чем-то, но о чем, сам того не знал. На глаза ему попался крохотный ранний анемон, и он сорвал его.
Вечером, когда Иисус возвратился в дом и снова уселся на своей скамье у очага, устремив взгляд на огонь, он вдруг почувствовал внутри себя Бога, который спешил, не в силах больше ждать. Печаль, отчаяние и стыд овладели им. Сегодня он снова произнес речь, зажег пламя над головами людей. Простодушные рыбаки и крестьяне на мгновение испугались, но затем снова пришли в себя, успокоились, все эти ужасы показались им сказкой, а кое-кто даже уснул на теплой травке, убаюканный, его голосом.
Взволнованный Иисус молча смотрел на огонь. Магдалина стояла в углу, глядела на него и хотела заговорить, но не решалась: иной раз женское слово приносит мужчине наслаждение, а иной – вызывает у него гнев. Магдалина знала это и потому молчала.
Было тихо. В доме пахло рыбой и розмарином. Окно во двор было открыто, где-то поблизости, должно быть, расцвела мушмула: ночной ветерок доносил ее сладостный, приятный запах.
Иисус встал, закрыл окно. Все эти весенние запахи были дыханием искушения, а не воздухом, который был нужен его душе. Пришел час уйти, вдохнуть того воздуха, который подобал ему, – Бог торопился.
Дверь открылась, и вошел Иуда. Он быстро окинул все вокруг взглядом своих голубых глаз, увидел Учителя, глядевшего на огонь, стройнобедрую Магдалину, похрапывавшего во сне Зеведея и писца, который что-то царапал подле светильника, марая очередную страницу – Иуда покачал головой. Вот каков, стало быть, их славный поход? Так вот отправляются завоевывать мир? Полоумный, писака, проститутка, несколько рыбаков, сапожник, коробейник и безделье в Капернауме?
Иуда сел, согнувшись, в углу, а почтенаая Саломея тут же накрыла на стол.
– Я не голоден, – прорычал Иуда, – Хочу спать.
И он закрыл глаза, не желая видеть того, что творится вокруг.
Присутствующие приготовились к ужину. Ночная бабочка влетела через дверь, покружилась вокруг пламени светильника; села на голову Иисусу, а затем принялась порхать по комнате.
– Гость будет, – сказала почтенная Саломея. – Добро пожаловать!
Иисус поблагословил хлеб, разделил его, и все молча принялись за еду. Почтенный Зеведей, который проснулся и ужинал вместе со всеми, тяготился молчанием – это было ему не по душе.
– Да заговорите же вы, наконец! – воскликнул он, стукнув кулаком по столу. – На похороны мы собрались, что ли? Разве вы не знаете: если несколько человек собрались за трапезой и не говорят о Боге, это все равно, что поминки. Так сказал однажды почтенный раввин из Назарета – да будет он благополучен! – и я это хорошо запомнил. Говори же, Сыне Марий! Приведи снова Бога в мой дом. Прости, что называю тебя Сыном Марии, до сих пор толком не знаю, как тебя называть. Одни говорят, что ты – Сын Плотника, другие – Сын Давидов, Сын Божий, Сын Человеческий, все словно спятили. Люди, знай, все еще колеблются.
– Почтенный Зеведей, – ответил Иисус. – Несметные рати ангелов витают вкруг престола Божьего, – серебряные да златые голоса их, что вода журчащая, и все они славят Господа, но только издали: никто из ангелов не осмелился слишком приблизиться к Богу. За исключением одного.
– Кого же это? – спросил Зеведей, выпучив осоловевшие глаза.
– Ангела молчания, – ответил Иисус и снова умолк.
Почтенный хозяин пришел в замешательство, наполнил чашу вином и одним глотком осушил ее. «Ну, и свиреп же этот гость!» – подумал Зеведей. – «Словно лев сидит с тобой за одним столом».
При этой мысли Зеведея охватил ужас и он поднялся с места.
– Пойду поищу почтенного Иону, поболтаю с ним по-человечески, – сказал он и направился к двери. Но тут на дворе раздались легкие шаги.
– А вот и гость, – сказала, поднимаясь, почтенная Саломея.
Все посмотрели на дверь. На пороге стоял почтенный раввин из Назарета.
Как он состарился, как исхудал! Жалкие кости, обтянутые морщинистой кожей, ровно настолько, чтобы душа не улетела прочь, – вот все, что осталось от него. В последнее время почтенного раввина мучила бессонница, а если иногда, уже под утро, удавалось уснуть, то видел он неизменно один и тот же необычайный сон – ангелов, огни и Иерусалим, подобный раненому зверю, который с ревом взбирался на гору Сион. Третьего дня рано поутру ему снова приснился тот же сон, он не выдержал, поднялся, вышел из дому, направился через поля, миновал долину Ездраелон, и посещаемая Богом гора Кармил выросла перед его взором. Пророк Илья, несомненно, пребывал на вершине ее, ибо он призывал к себе почтенного раввина, дав ему силы подняться наверх.
Солнце уже клонилось к закату, когда почтенный раввин добрался до вершины. Он знал, что там, на святых высотах, стоит жертвенник – три огромных камня, а вокруг разбросаны кости и рога жертвенных животных… Но когда раввин добрался туда и поднял вверх очи свои, крик вырвался из уст его: не камни, но три мужа – три исполина в белоснежных одеждах – стояли там в тот вечер, и лица их были сотворены из света. Посредине – Иисус, Сын Марии, слева от него – пророк Илья с пылающими углями во дланях, а справа – круторогий Моисей со скрижалями, исписанными огненными письменами… Раввин пал ниц на землю и в ужасе зашептал: «Адонаи! Адонаи!» Он знал, что Илья и Моисей не умерли, но должны снова явиться в грозный День Господень и то будет знаком, что настал конец света. И вот они явились, и ужас объял почтенного раввина. Он поднял глаза: три огромных камня блистали в сумерках, залитые солнечным светом.
На протяжении многих лет почтенный раввин раскрывал Писание, вдыхал дыхание Иеговы и научился за зримым и незримым познавать смысл Божий. Понял он и теперь, поднял с земли посох – откуда только силы взялись в дряхлом теле? – и направился в Назарет, в Кану, в Магдалу, в Капернаум, страстно желая отыскать Сына Марии. Он знал, что тот возвратился из Иудейской пустыни, и теперь раввин шел по его следам в Галилею, познавая сказание о новом пророке, создаваемое земледельцами и рыбаками, – сказание о том, какие чудеса сотворил он, какие слова изрек, на каком камне произносил речь, после чего камень покрылся цветами. В дороге ему повстречался старик, который воздел руки к небу и сказал:
– Я был слепым, ноон коснулся глаз моих, и зрение вернулось ко мне: «Никому не говори об этом», – велел он, но я хожу по селам и рассказываю.
– А где он теперь, старче? Можешь мне сказать?
– В последний раз я видел его в Капернауме, в доме почтенного Зеведея. Поторопись увидеть его, пока он не вознесся на небо!
Почтенный раввин поспешно отправился в путь. Наступила ночь, но он отыскал в темноте дом почтенного Зеведея и вошел внутрь. Почтенная Саломея вскочила на ноги, приветствуя его.
– Мир дому сему, Саломея, – сказал раввин, широким шагом переступая через порог. – Да имеют хозяева дома сего блага Авраама и Исаака!
Он повернул голову, посмотрел на Иисуса, и взгляд его затуманился.
– Много птиц пролетает надо мной с вестями, – сказал раввин. – Кремнист и долог путь, на который ты вступил, дитя мое, да пребудет с тобой Бог!
– Аминь! – проникновенно ответил Иисус. Почтенный Зеведей приложил руку к сердцу в знак приветствия и сказал:
– Каким ветром занесло тебя в мой дом, старче? Но раввин не стал отвечать, – может быть, потому, что не слышал его, – и присел к огню. Он устал, промерз, проголодался, но есть ему не хотелось. Два пути простиралось перед ним – на какой из них встать, он не знал… Почему он покинул дом и пришел сюда? Рассказать Иисусу о сне? А что если это видение было не от Бога? Почтенный раввин прекрасно знал, что Искушение может принимать облик Божий, чтобы соблазнять людей. Если он поведает Иисусу об увиденном, демон гордыни может завладеть душой его, и тогда тот пропадет, а виноват будет он, раввин. Может быть, не открывать тайны, а попросту следовать за ним повсюду? Но разве подобает ему, почтенному раввину из Назарета, следовать за дерзким бунтарем, который бахвалится, что несет новый закон? Разде по пути сюда он не видел, что вся Кана взбудоражена противозаконным словом, которое изрекли его уста? Говорят, в святую субботу, он шел по полю, увидал крестьянина, который занимался рытьем канавы и поливкой сада, и сказал ему: «Возрадуйся, человече, если ты знаешь сам, что творишь, но если не знаешь, то будь ты проклят, ибо нарушаешь закон!» Почтенный раввин вздрогнул, услыхав это. «Это опасный бунтарь, – подумал он. – Смотри в оба, почтенный. Симеон, как бы не нажить беды на старости лет!»
Иисус подошел к нему и уселся рядом. Лежавший на полу Иуда открыл глаза, а Матфей занял свое место у светильника, держа наготове тростинку. Но Иисус молча смотрел, как огонь пожирает дрова, и слушал, как рядом тяжело дышит почтенный раввин, словно все еще пребывая в пути.
Тем временем почтенная Саломея готовила раввину постель. Он был уже стар, поэтому постель и подушка должны быть мягкими. Рядом Саломея поставила небольшой кувшин с водой, чтобы ночью он мог утолить жажду. А почтенный Зеведей, увидав, что новому гостю нет до него дела, взял палицу и отправился к Ионе, желая побыть в человеческом обществе, поскольку его собственный дом превратился в львиное логово. Магдалина поспешила выйти вместе с Саломеей в другую комнату, оставив Иисуса наедине с раввином. Обе женщины догадывались, что тем предстояла трудная, тайной укутанная беседа.
Иисус и раввин сидели молча. Обоим им было хорошо известно, что слова никогда не способны облегчить сердце человеческое, утешить его. Ничто не нарушало тишины. Они молчали. Время шло. Матфей уснул с тростинкой в руке; Зеведей, наговорившись всласть, возвратился и улегся рядом со своей старухой. Наступила полночь. Раввин тоже вдоволь насытился молчанием и поднялся.
– Вечером мы уже поговорили кое о чем, а об остальном поговорим завтра! – тихо сказал он и, устало волоча ноги, поплелся к постели.
Солнце встало, взошло на небо, уже близился полдень, а почтенный раввин все не мог открыть глаза. Иисус отправился на озеро, поговорил с рыбаками, затем сел в лодку к Ионе, чтобы помочь ему ловить рыбу. А Иуда слонялся в одиночестве, словно пастуший пес.
Почтенная Саломея склонилась к раввину – послушать, дышит ли он еще. Раввин дышал. «Слава Богу, – прошептала Саломея. – Он еще жив». Она хотела было уйти, но тут раввин открыл глаза, увидел склонившуюся над ним женщину, понял все и улыбнулся:
– Не бойся, матушка Саломея, я не умер. Я еще не могу умереть.
– Мы уже стары, – строго ответила почтенная Саломея. – Мы оба уже состарились, удалились от людей и приблизились к Богу. – Никто не может знать, когда придет его час. Грех нам говорить: Я еще не могу умереть».
– Я еще не могу умереть, матушка Саломея, – настойчиво повторил раввин. – Бог Израиля дал мне слово: «Ты не умрешь, Симеон, не увидав Мессии!»
И сказав это, он вдруг оторопело выпучил глаза: а что если он уже видел Мессию?! Что если это был Иисус?! Что если видение на Кармиле было видением от Бога? В таком случае пришел его час! Он покрылся холодным потом, не зная, что делать – радоваться или рыдать. Душа его ликовала: «Пришел Мессия!» Нет, дряхлое тело не желало умирать… Он с трудом поднялся, поплелся к порогу, уселся там на солнышке и погрузился в раздумья.
Под вечер Иисус возвратился, изнемогая от усталости. Весь день он рыбачил вместе с почтенным Ионой, лодка до самых краев наполнилась уловом, почтенный Иона был очень доволен и открыл уж было рот, желая сказать что-то, но передумал. Он стоял, увязая по колени в трепещущей рыбе, смотрел на Иисуса и смеялся.
В тот же вечер ученики воротились из окрестных селений, уселись вокруг Иисуса и принялись рассказывать о том, что видели и что сделали. Понизив голос, чтобы внушить страх, они возвещали крестьянам и рыбакам о наступлении Дня Господня, но те слушали спокойно, занимаясь починкой сетей или прополкой грядок на огороде, и только изредка покачивали головой, говоря: «Посмотрим… Посмотрим…» И переводили разговор на другое.
За такими вот беседами и застали их три апостола. Молчаливо сидевший в стороне Иуда, глянув на них, не мог удержаться от смеха:
– Ну и вид же у вас, апостолы! Поколотили вас на славу, горемычные!
И, действительно, правый глаз Петра затек и слезился, щеки Иоанна были в царапинах и крови, а Иаков хромал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68