– Вот и здесь то же…»
– Бог на помощь! – с веселой насмешливостью окликнул он хозяина.
Парень разогнулся, звякнул в последний раз носком топора по свежему стесу и во весь рот, зубасто, улыбнулся навстречу, показав совсем молодое, смуглое, щекастое лицо.
– Бог? – он ловко посадил топор в конец бревна. – Что он – бог! На Коха надейся, а сам – не плошай! – и, откинув растрепанный чуб движением головы, пошел навстречу, как к знакомому.
Совсем еще молодой парень, наверное, только отслужил в армии…
– Вы про Коха-то откуда знаете? – засмеялся Голубев, стараясь сохранить и закрепить столь непринужденное начало.
– Все знают! Эти «Крылья Советов» у каждого болельщика на языке. Растаскивают их почем зря, попробуй, удержись в первой подгруппе! Хусаинова сперли, теперь – Коха и Осянина. Волжане обижаются, и – правильно!
«Разговорчивый паренек… И со стороны совсем не похож на угрюмого частника…»
Голубев улыбался, внимательно рассматривая усадьбу за спиной молодого хозяина. Там, в глубине сада, стоял небольшой, свежепобеленный дом под новым шифером, с телевизионной антенной, только, фундамента под ним еще не было, весь деревянный каркас опирался на угловую каменную кладку. Огромные валуны и реброватые плиты скального известняка выложены неровными столбами и примазаны снаружи глиной.
– Попить водички дадите?
– О чем разговор! Свежая, колодезная…
– Жара… – оправдываясь, сказал Голубев.
– Ничего, – сказал хозяин. – Погодка самая подходящая. К уборке!
Колодец оказался у самого крыльца, под виноградным навесом. Парень только несколько раз повернул ворот, и ведро сразу же плеснуло и хлюпнуло – вода здесь оказалась на удивление близко.
– Мать! – закричал парень в открытое окно летней стряпки. – Подай черпак!
Сухая старушечья рука протянула через низкий подоконник эмалированный ковшик, парень всполоснул его и подал Голубеву.
– Вода у нас тут хорошая, карстовая, – сказал он. – В горах ледники тают, просачиваются в известняковые слои и – прямиком сюда…
– Вы – не геолог случайно? – весело спросил Голубев.
– Да ну, куда нам! – засмеялся парень открыто и зубасто.
– В совхозе работаете?
– В совхозе, где ж еще. У нас тут фабрик и заводов еще нету.
Голубев пил ледяную, прозрачную и какую-то душистую воду до тех пор, пока не заломили зубы. Выплеснув остатки под виноградные корни, вернул ковшик хозяину и с удовольствием крякнул.
– Вода действительно отличная… Спасибо. Вернусь в Краснодар – всем про эту воду буду рассказывать, – он подмигнул хозяину. – Как вас звать-то, скажите?
– Да тут все ж и так знают… Ежиков, Василий…
Голубев от неожиданности начал поправлять на голове кепку, изо всех сил стараясь сохранить прежнюю беззаботную усмешку. Фамилия его насторожила.
– И работаете, значит, в совхозе? Кем, если не секрет?
Парень почесал в ершистом затылке, слегка наморщив лоб, и небрежно сплюнул в сторону:
– Да как сказать – кем… Ежели это правильно теперь понимать, то – разнорабочим. Куда пошлют!
«Не тот…» – облегченно вздохнул Голубев и протянул руку на прощание:
– Ну, спасибо! Я, в общем-то, хотел спросить дорогу к усадьбе. К Белоконю мне нужно, а я здесь впервые… В какую сторону двигать?
– А вы правильно и шли. Так, прямиком, по нашей центральной улице, в самый конец… Она, между прочим, у нас тоже «Красная», – Василий Ежиков достал пачку «Беломора». – Тоже, как в столицах, токо дома, конечно, пониже…
Парень без улыбки предлагал ему папиросу.
– А Белоконя сейчас вы там навряд ли найдете… Время рабочее, он теперь где-нибудь на плантаже свиней распугивает.
И протягивал все еще папиросу, без улыбки.
– Это как – свиней? – чуть-чуть растерялся Голубев.
– Ну как! Просто. Свинота одолевает. Пасутся хуторские свиньи в лесу, на желудях и дичке, ну и выберутся иной раз всем стадом на посадки. Хоть криком кричи.
Голубев поблагодарил за папироску, а закурил привычную сигарету.
– Сторожей, значит, не держите?
– Лимит. Накладные расходы.
«Знающий парень… Может, он и в самом деле – бухгалтер?»
– Так он, значит, сам?
– Иной раз и сам ездит. С газика на коня пересядет и – вроде объездчика…
Парень снова засмеялся.
– Тут у нас участковый недавно из терпения вышел – у него тоже огород… – так повесил у сельпо объявление: «Разрешаю вести отстрел бесхозных бродячих свиней в лесу, при условии сдачи мяса в совхоз…» – парень будто читал дословно казенную бумагу. – Все, конечно, обсмеялись, а начальник милиции приехал из района, так чуть в обморок не упал. «Ты, – говорит, – кто тут, Верховный Совет, что ли?» Велел бумажку снять.
Начальник милиции-то у нас толковый, значок у него из юридического вуза, и голова – на плечах.
Он крепко затянулся и еще добавил:
– Погоны с двумя просветами не зря носит…
– Зачем же столько свиней-то? – спросил Голубев с некоторым удивлением.
– Как зачем? – в свою очередь удивился Василий.
– Кгм… Кормить же их надо…
– Ну! Кормить – не вопрос, они же все лето – в лесу, концентратов не просят…
– Странно.
– Ничего странного. Работа в совхозе – сезонная, вы же понимаете! Летом баба – на плантации, а зимой чем ей заниматься?
– Н-да… А знающие люди говорят: общественный сектор надо, мол, развивать, а личный сокращать постепенно.
– Да это-то, конечно, так, – подтвердил Ежиков. – Постепенно. Всякое дело-то, оно своих сроков требует.
Не сразу, одним словом… Перепрыгни, а тогда уж говори: гоп.
Он снова сверкнул зубами:
– У нас тут один армянин лес приезжал заготовлять, так он на этот счет поговорку знал. Говорит: хоть сто раз скажи «халва-халва», во рту сладко не станет…
– Та-ак… Ну, спасибо, пошел я, – сказал Голубев. – До свидания. За водичку – спасибо.
– Ничего не стоит, – сказал парень и ладони вытер одна о другую.
Он вывел гостя на улицу, показал дорогу и начал закапывать угловой столбик в готовую яму.
Голубев не успел отойти десятка шагов, парень снова его окликнул:
– Погодите, вернитесь!
– Что такое?
– Вернитесь!
«Странный какой-то парень… Разнорабочий, а на язык – прямо инженер-экономист…» – подумал Голубев, снова подходя к угловому столбику, еще не затрамбованному, косо торчащему в рыхлой засыпке.
Молодой хозяин отступил под яблоню, схватился за толстый развилок, сильно и коротко тряхнул. Яблоня зашумела пыльной кроной, на землю с мягким, дробным стуком посыпались крупные краснобокие яблоки. Парень поймал одно на лету, ловко взмахнув рукой, потом склонился и, в три шага обойдя круг, хватко, обеими руками подобрал остальные.
– Вот, яблоков возьмите на дорожку.
Он протягивал руки, в растопыренных пятернях немыслимо как удерживая по четыре яблока.
– Да зачем же?.. – смутился Голубев. – Спасибо. Зачем же они мне?..
– Как зачем? Есть. Вы не сомневайтесь, они чистые, я в этом году сад не опрыскивал. Сухое лето-то…
– Да нет уж, спасибо. Неудобно как-то…
За всю жизнь Голубеву никто ничего не давал даром, за все приходилось платить, хотя он и не имел дела с тунеядцами… Да и не нищий он, в конце концов…
– Берите, берите! – дружелюбно настаивал Василий Ежиков, стоя с протянутыми руками. – Теперь столовую уже закрыли, обед кончился, это вам до вечера придется ждать…
Он шагнул ближе, подмигнул виновато:
– Мать это меня… Ругается. Чего ж, говорит, так человека отпустил, когда ветки гнутся. Тут, мол, не город, в магазине-то не купит.
– Да спасибо, право! Ну, одно я еще сгрызу, а тут целый килограмм…
– Вот это берите… Сорт хороший, «розмарин» – из «Сада-Гиганта» привез.
Пока Голубев облюбовал самое крупное яблоко, в руках у него оказалось три штуки и еще два оттянули карман куртки. Ежиков облегченно засмеялся и сам надкусил яблоко крепкими зубами.
– Вы попробуйте. Лето в этом году сухое, без химикатов обошлось. А то парша иной раз, так приходится…
Яблоки и в самом деле оказались вкусными и сочными. Голубев одобрительно кивнул, со смущением глядя через плечо хозяина.
– Тяжело, наверное, строиться-то было? – кивнул на свежеокрашенный фронтон и телевизионную антенну. Уходить так, сразу, было теперь неудобно.
– Дом-то старый! – сказал хозяин. – Подняли только да перекрыли. Печку тоже самое переложил. Фундамент вот до холодов надо подвести, и можно зимовать.
А новый-то, его не сразу вытянешь… Если чего и заведется лишнее на усадьбе, так продать у нас тут некому.
– Квартиру в совхозе не пробовали просить? – спросил Голубев.
Парень хитровато скосил глаза, подмигнул:
– Квартира – это дело такое… Хутор у нас глухой, очередь не скоро дойдет. А я к тому времени и жену заведу, и детей. Так что ждать мне… Сами понимаете. Акромя всего, я иной раз люблю голым прямо ходить по двору, из колодезя обливаться…
– Заработки у вас тут как? Можно жить?
– Огородницы, по правде сказать, обижаются, а механизаторам – ничего. Когда сотню, когда и полторы получишь. По работе.
– Вы же – разнорабочий, сказали?
– Точно так. Разнорабочий и есть, – усмехнулся Ежиков. – Вот пахота подойдет – на тракторе, уборка начинается – садись на комбайн, время чтобы не упустить. Зимой – либо слесарить, либо на самоходную шасси. Как это все назвать?
Голубев засмеялся, незаметно для себя надкусил и второе яблоко.
– Ну ладно, спасибо вам… Пора! – он тряхнул шершавую, тугую и тяжелую руку парня. – Да! Между прочим, скажите, у вас тут есть еще один Ежиков, бухгалтер? Однофамилец ваш?
– Бухгалтер – Ежиков? – насторожился тот и глаза как-то странно прищурил, будто соображая ответ к хитроумной задачке. Качнул, головой отрицательно. – Нет, в совхозе такого, сколь помню, не бывало…
– Точно?
– Само собой. Мы же тут все один другого знаем, хуторок-то невеликий, сами видите.
«Тогда как же понимать первый пункт обвинений из надеинского письма? – недоумевал Голубев, медленно идя к совхозной усадьбе. – Или тот сгоряча перепутал фамилии? А может, и вообще никакого шифера не было?..»
4
Как и предупреждал Василий Ежиков, управляющего в конторке не оказалось. Да и сама конторка была заперта – правда, не на замок, а по-деревенски: дверная накладка приткнута на пробое палочкой.
Голубев постоял на крыльце, огляделся.
Место для общественного двора когда-то выбрали удачно – высокое, окатистое, крепко задернованное ползучей травкой. Проезды и места стоянок загравированы, баки и цистерны с горючим в дальнем углу обвалованы землей и огорожены колючей проволокой, а около – красный пожарный щит с инвентарными крючьями, ведрами и лопатами. Вся усадьба окружена молодыми пирамидальными тополями, а мастерские и навесы для машин вытянулись чуть в стороне, за старыми, раскидистыми вербами. Там же, в самом углу, дымилось какое-то странное сооружение – два больших ящика на деревянных столбах.
– Чего надо, мил человек?
Из-за угла конторы вывернулся сморщенный, горбатый старичок в телогрейке и обвисших, застиранных спецовочных штанах, вправленных в белые шерстяные чулки домашней вязки. На ногах – брезентовые, разношенные полуботинки без шнурков. Вылинявшие, прозрачные глазки смотрели с острой подозрительностью.
– Управляющего надо либо старшего агронома.
– Понятно. Токо их как раз нету, на производстве обое, – сказал старичок и как-то контуженно дернул сморщенной губой, показав вставные, металлические зубы. – Нету их… К вечеру теперь.
– А вы – сторож?
– Вроде того…
– Я – из редакции. Мне бы их подождать где-то.
– Чего же не подождать. Это можно. Вон, под белолисткой скамейка курительная, там не жарко. А я как раз яблоки режу у сушилки… Вас как звать-то?
Голубев назвался.
– Ну, а я – Веденёв, Трофим Касьяныч, будем знакомы. – Он смотрел как-то боком, летучим и настороженным взглядом, и Голубев уловил в облике старичка нечто петушиное. У старика оба глаза были на месте, и тем не менее походил он на одноглазого, драчливого петуха, напряженно выбирающего момент, чтобы клюнуть сбоку.
Под белолисткой, в прохладной тени, лежало обхватное бревно, лишенное коры, которое заменяло скамейку, а в землю врыта жестяная бочка с водой. Там плавали окурки и палые листья.
– Вот тут и садитесь, – разрешил Трофим Касьяныч, сунув руку за борт ватника и доставая из глубины, из самой подмышки, расплющенную пачку «Прибоя».
Голубев со своей стороны предложил ему сигарету.
– Болгарские? Болгарские уважаем… – сказал старик с удовольствием, пряча папиросы на прежнее место. – Табачок-то они медом, что ли, сбрызгивают, болгаре? Пахучий у них табачок и вроде даже сладкий… Но у нас их тута не продают. Поскольку сами табак ростам…
Посмотрел неопределенно и в то же время вопрошающе на Голубева и добавил:
– С умыслом, думаю, не завозят. Лопайте, значит, свое… Что умеете делать, то и потребляйте на здоровье…
Но, с другой стороны, оно и правильно опять же: зачем издалека возить?
Он пососал сигаретку в задумчивости, вздохнул и снова глянул по-петушиному, сбоку:
– Чего ж приехали-то? Опять награждать управляющего орденом али, может, увольнять без промедления?
Голубев не смог сдержать усмешки, опустил голову и руки между коленей повесил, с интересом рассматривая носки собственных туфель на пыльной травке.
Тут в самый раз было спросить об истории колхоза, реорганизованного недавно в совхоз, о тех сдвигах, что произошли за последние годы, о предшественниках Белоконя. Но удаляться в прошлое, спрашивать, сколько и каких именно председателей перебывало в хуторе, Голубев не хотел. Слишком скучная и бесплодная обязанность – выслушивать эти не столь уже древние былины. Один из них, как водится, «сиднем сидел» три года и шесть месяцев, другой, конечно, «зело много медов и вина выпиваху», третий – рачительный попался, но с начальством районным не поладил, какую-то очередную кампанию недооценил, а за то был разжалован и списан в рядовые. Мало ли чего не приключалось на этой земле, важно другое – что на ней теперь-то делается.
Вот и дед понимает отлично всю сложность этой руководящей работы: «Награждать, мол, приехали человека или выгонять без промедления?»
– Ну, зачем так-то уж сразу… – сказал Голубев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16