Майор Рощин знал на память фамилии партизан, разведчиков, связных, и вот сейчас он услышал, что эти имена относятся к мертвым, расстрелянным, только что опознанным людям.Мать Якова Гордиенко еще раньше нашла своего сына. Она тайком схоронила его на другой день после расстрела. Второй сын тоже был расстрелян, но она не нашла его. Теперь Матрена Гордиенко тоже пришла на Стрельбищное поле, стала первым свидетелем в расследовании сложного и запутанного дела «Операция „Форт“.Расстрелянных похоронили в братской могиле на месте их казни. После похорон Матрена Демидовна пришла к следователю. Была она в кацавейке, в стоптанных башмаках, повязанная темным платком. В руках ее — плохонькая авоська, сшитая из кожаных лоскутков. Женщина выглядела такой неприметной, будничной, оглушенной еще не изжитым горем.Она присела на кончике стула, и майор стал осторожно выспрашивать ее обо всем, что произошло в городе два с половиной года назад.Сыновья мало говорили ей про свои дела. Конечно, мать матерью, а язык надо держать за зубами. Да Матрена Демидовна и сама ни о чем не спрашивала. Не говорят — значит, нельзя. Потом уж, когда сыновей взяли, Яков передавал кое-что на волю, рассказывал на свиданиях. А разве много скажешь, если рядом полицай румынский стоит, а может, и еще кто подслушивает.Сыновей растила одна — муж давно умер. Когда пришли румыны, старшему — Алексею — двадцати не было, а Яков того моложе — шел семнадцатый год. Есть еще дочка помоложе — Нина, но ту бог миловал, уцелела, а ведь тоже братьям-то помогала — куда-то ходила, какие-то записки носила, что-то передавала.Алексей на ювелирной фабрике работал, Яков учился в школе, а как с Бадаевым они познакомились, открыли слесарную мастерскую для отвода глаз. Хозяином у них Бойко Петр Иванович был. По настоящему-то фамилия его — Федорович. Он всех и продал. Как его звали, теперь не припомнить.— Антон Брониславович? — напомнил следователь имя и отчество командира городского партизанского отряда. — Но откуда известно, что Федорович предатель?— Откуда известно? А вот откуда…Женщина неторопливо достала из кармана какие-то бумаги, завернутые в платок, раскрыла паспорт, вынула из него бумажный лоскуток-записку, размером не больше ладони, и протянула майору.— Тут все написано, Яков мой из тюрьмы писал. Вот в этой сумке и передал, под подкладкой. — Матрена Демидовна подняла сумку и показала разорванный шов, в который едва можно было протиснуть два пальца. Глаза у женщины были сухие, суровые. Она еще добавила: — Двенадцать писем из тюрьмы прислал, а это наперед других велел передать.Майор Рощин развернул записку, сложенную вчетверо, и с трудом прочитал неясные строки, написанные неуверенным, почти детским почерком.«Запомните его фамилию — запишите, а когда придут Советы, то отнесите куда надо. Это провокатор — Бойко Петр Иванович, или он же Федорович Антон Брониславович… Он продал своих товарищей, продал нас и еще раз продал, когда мы думали бежать из сигуранцы…Не унывайте! Наша будет победа. Целую крепко. Яков».…Беседа продолжалась.— Как румыны пришли, поселились сыновья мои сперва в одной квартире, потом в другую переехали, на Нежинской. Тут у них и мастерская была рядом. А жили на четвертом этаже. В одной комнате Бойко с женой, в другой Яков мой с Алексеем, Хорошенко Леша, Чиков Саша, а еще одного запамятовала.Это все уже потом узналось, а сперва и разговора никакого не было. Ушли и ушли, как в воду канули. Яков, верно, перед уходом сказал: «Мы, мама, в другом месте жить будем. Встретишь если невзначай на улице, не признавай — будто мы незнакомые». Так и ушли. Нина — дочка самая меньшая — с ними еще несколько раз встречалась, были у них там какие-то дела.На этой самой квартире и арестовали их. Как все спать полегли, Бойко в сигуранцу пошел. Вот ведь какой гад был!.. Вскорости его выпустили, а потом он на них, на румын, стал работать.— А где же теперь этот Бойко? — спросил следователь.— А кто его знает. С немцами вроде ушел аль с румынами. Говорят, перед приходом наших его на базаре видели, продукты покупал, а потом с каким-то человеком в немецкой форме на легковой машине уехал.Матрена Демидовна снова вернулась к самому своему больному и незажившему. Снова заговорила о сыновьях.Алексея видела последний раз на улице. Было это через месяц, может быть, полтора после ареста. Вели его на допрос в сигуранцу. Мать стояла на тротуаре, Алексей тоже ее заметил, помахал рукой, что-то хотел сказать ей жестами, беззвучно шевеля губами, да Матрена Демидовна не поняла. До сих пор думает, не может придумать — что хотел ей сказать Алексей. Больше с тех пор его и не видела.А Якова расстреляли семнадцатого июля на Стрельбищном поле среди белого дня. Когда на расстрел вели, шел он с поднятой головой и песню пел.Матрена Демидовна рассказала, как пришла она той же ночью на Стрельбищное поле с дочерью Ниной, да что помощи от нее — дрожит, всхлипывает. Нашли они Якова, оттащили к траншеям, а у него руки-то связаны. Стала развязывать, не развяжешь, тугим узлом затянуты. Руки-то хоть после смерти должны быть вольные… Нагнулась мать, впилась в узел зубами и развязала. А руки, чует лицом, холодные, как земля…Матрена Демидовна поднялась со стула и поклонилась, вышла из комнаты. Майор Рощин проводил ее до двери. Нет, она не казалась ему теперь обыденной, будничной — эта русская женщина, которая выполняла завет своего младшего сына. «КОММЕРСАНТ» ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ В те самые дни, когда начались скитания Галины Марцишек, когда связная-разведчица осталась одна в оккупированном врагами городе и не решалась пойти на тайные квартиры подпольщиков, чтобы не провалить их и не провалиться самой, в это время в одесских катакомбах решалась судьба бадаевского отряда.Блокада одесских катакомб тяжело отразилась на жизни катакомбистов. На исходе были продукты, иссякали боеприпасы, люди слабели, болели цингой, и надо было решать, что делать. Как мы уже знаем, подпольщики решили послать своих людей в Савранские леса, расположенные в двухстах километрах от Одессы. Там действовал большой партизанский отряд, который, надеялись, может оказать помощь катакомбистам. На связь с партизанами уходили Яков Васин, старый шахтер Гаркуша и еще Иван Гаврилович Медерер, бывший председатель сельского Совета в районе Савранских лесов. Постепенно стали эвакуировать женщин, тайно расселяли их в городе у надежных людей. Ушла из катакомб и Асхат Францевна Янке, а через несколько дней неизвестно куда исчез старший радист Евгений Глушков.Парторг Зелинский решил ускорить свою встречу с секретарем подпольного Пригородного райкома партии. Он располагался в нескольких километрах от бадаевской группы, но идти туда надо было запутанным подземным лабиринтом и это увеличивало расстояние вдвое.Поэтому перед тем как уйти в Савранские леса, Гаркуша все же вызвался проводить группу катакомбистов к подпольщикам Пригородного райкома партии.Очевидно, если ориентироваться по часам, в степи над катакомбами занималось предрассветное утро, когда Зелинский в сопровождении Клименко, Белозерова и Гаркуши, а с ним его спутники Васин и Медерер, тронулись в нелегкий путь через подземелья. Гаркуша уверенно вел людей, в катакомбах он, казалось, с закрытыми глазами мог найти дорогу в любой, самый отдаленный район. Знал хорошо катакомбы и парторг отряда Зелинский, еще мальчишкой бродивший здесь в подземельях, и все же партизаны несколько раз останавливались в пути, советовались, разглядывали маркшейдерские знаки, написанные на стенах, и шли дальше. Шли с одним зажженным фонарем, остальные, пригашенные, держали в запасе.Через несколько часов изнурительного пути, где-то на подходе к райкомовской базе, распрощались с Гаркушей и его товарищами, уходившими в Савранские леса. Дальше пошли одни. За поворотом их кто-то окликнул, приказал остановиться. Это был пост охраны.В большой пещере с высокими сводами, куда не доходил свет мерцающих фонарей, царил беспорядок. Подпольщики складывали оружие, паковали вещи, закапывали все, что не могли захватить с собой.— Что за люди? — не сразу узнав пришедших, спросил Азаров. Стоя на одном колене, он затягивал рюкзак, который не хотел поддаваться.— Бадаевцы, товарищ секретарь… Записываться на прием или так можно? — шутливо ответил Зелинский и выступил вперед.— Гляди-ка, легки на помине! — оживился Азаров. Он поднялся с земли и пошел навстречу. — Видали, что у нас здесь творится! Я только что собирался к вам нарочных посылать. Иначе бы вы нас не нашли… Пойдемте поговорим… Товарищ Горбель, — Азаров обратился к проходившему подпольщику, — если не трудно, позови нашего гостя, да и сам зайди, оторвись на время.Через минуту Горбель вернулся в сопровождении незнакомого человека, который был в ватнике, в солдатской зимней шапке и в стоптанных кирзовых сапогах. Был он выше среднего роста, с коротко постриженными усами, которые щеточкой прикрывали только середину верхней губы. По виду ему можно было дать лет тридцать пять, не больше. Он снял кожаную перчатку и поздоровался.— Олег, — назвал он себя. — Здравствуйте, товарищи!— Олег Николаевич? — удивленно спросил Белозеров.— Он самый…— А я вас так и не мог найти в городе.— Не удивительно… Теперь я банковский служащий, а был коммерсантом. Так вошел в роль, что даже в катакомбах хожу в перчатках… Чтобы не огрубели руки. — Олег Николаевич засмеялся, но тут же перешел на серьезный тон.Он сказал, что после ареста Молодцова возникла опасность, как бы гестапо и сигуранца не раскрыли другие звенья одесского подполья. Поэтому нужно немедленно сменить дислокацию, спутать карты противника, изменить метод работы. Бадаевской группе надо сегодня же покинуть базу и объединиться с подпольщиками Пригородного райкома партии.— Как вы ни устали, товарищи, — закончил Олег Николаевич, — но нужно тотчас же возвращаться назад, поднимать людей и переходить на новое место.Разговор снова перешел на практические дела. Олег Николаевич рассказал, где должны встретиться обе группы, и попросил торопиться. Говорил он четким, «штабным» языком, и Анатолий Белозеров определил — Олег Никелаевич определенно человек военный.Через несколько часов парторг и его товарищи возвратились на базу. По боевой тревоге отряд быстро поднялся и ушел в неизвестном направлении. Глушкова в отряде не оказалось. Именно в тот день он ушел в город. Куда и зачем, об этом никто не знал.А группа Васина недели две пробиралась к селу Бандурово, где назначили явку группам, уходящим из катакомб. Местом встречи была хата Павла Млынека, партизана из катакомб, который тоже шел в группе.Маршрут наметили твердый — идти на Гниляково, на Карпово, Любашовку, Бандурово… За Гниляковом разошлись по два-три человека: идти всей группой было рискованно. Каждый получил явки, но собраться всем не удалось.Павел Млынек поступил писарем в бандуровскую примарию — помогла фиктивная справка. Млынек оставался связным отряда, но к нему долгое время никто не являлся.Яков Васин ушел в Балту, где жила свояченица — сестра Екатерины. Здесь удалось легализоваться — помогло то, что по всей Транснистрии начали обменивать советские паспорта на румынские. Васин получил паспорт, конечно, за взятку — румынские чиновники были на это падкие.Проходила неделя за неделей в ожидании людей из катакомб. Так прождали до сентября, никто не приходил. В Балте начались аресты, и Васин ушел к Млынеку в Бандурово, получил через него документы и подался за Буг, где жил знакомый агроном. Проработал сколько-то в лесничестве, замел следы и подался на Брянщину к партизанам.Что касается Гаркуши, старого насмешливого шахтера, он тоже ушел из катакомб с группой Васина вместе с Иваном Францевичем Медерером. Шли они в родные места Медерера, тоже ближе к Савранским лесам, но в Маяках наткнулись на жандармскую заставу. Даже и сами не поняли, как это получилось — прямо на дороге вышли из кустов жандармы и арестовали их.— Ну, кум, попали мы с тобой, как курёнки, даром, что старые. — Гаркуша успел это шепнуть своему спутнику, когда их вели в Маяки. — Теперь мне поддакивай, прикинемся дурнями, может, вылезем…В жандармском отделении арестованных допрашивал начальник поста плутонер Орхей, толстый, неповоротливый, усатый жандарм, удивительно напомнивший Гаркуше полицейского урядника, что служил у них до революции. Такие же глаза навыкате, седые волосы бобриком. Тот, конечно, теперь постарше был бы и фамилия другая.Начальник жандармского поста сам себя назвал:— Я плутонер Орхей, начальник поста. Что вы на дороге, собаки, делали?.. Ну? — Румынский начальник говорил без переводчика. В Бессарабии многие говорили по-русски, а плутонер Орхей, судя по выговору, был из тех мест.— Мы, ваше благородие, в село шли, покушать хотели, — Гаркуша старался говорить как можно деликатней, подбирая слова, приходившие ему на память из обихода далекого прошлого. — А господа полицейские арестовали нас.Орхей сидел за столом в просторной хате и подозрительно разглядывал доставленных к нему арестованных. Не могло быть сомнения, что они вышли из катакомб, — оборванные, худые, заросшие бородами. Из Овидиополя не раз предупреждали — внимательно выслеживать катакомбистов.— Катакомбисты? — спросил Орхей.— Не понимаю, ваше благородие… Неграмотные…— Вы из катакомб пришли?— Так, так, — закивал головой Иван Гаврилович. Медерер тоже поддакнул. — Из катакомбы. Жили мы там, ваше благородие, теперь сбежали. — Гаркуша прикинул — запираться не стоит. Откуда они могли еще прийти в таком виде.— Почему так? Не понравилось под землей? — Орхей усмехнулся.— Точно вы сказали, ваше благородие, — оживился Гаркуша, — не нравится нам. Народу много, а кушать нашему брату — во! — Иван Гаврилович сложил фигу. — Извините, конечно, за выражение.— Говоришь, людей много? — заинтересовался Орхей. — Сколько же?— У-у!.. — Старик закатил глаза. — Тыщи, многие тыщи, ваше благородие… Солдаты, конечно. Ну и офицеры… Один генерал даже есть… Да!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31