На третьей странице в хронике, под заголовком «Суд» было напечатано сообщение о заседании военно-полевого суда по делу группы Бадаева. Рощин прочел.«При отступлении советских войск из Одессы, — говорилось в заметке; — частями НКВД была оставлена группа партизан-коммунистов со специальным заданием по проведению террористической подрывной деятельности и шпионской работы. В их распоряжении были склады оружия и взрывчатые вещества!.. Эта группа партизан-коммунистов скрывалась в одесских катакомбах, но была обнаружена и предана военно-полевому суду.Военно-полевой суд, рассмотрев дело участников группы, обвиняющихся в ведении подрывной террористической работы, шпионаже и укрытии склада оружия и амуниции, приговорил виновных к расстрелу и каторге». Первым в списке значился Бадаев Павел Владимирович.Васин сказал, что достал газету еще во время оккупации — в Балте, много спустя после того как вышел из катакомб. Но дальнейшего разговора со следователем не получалось. Васин почему-то нервничал, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Высокий, с крупными чертами лица, он сидел, понурив голову, односложно отвечал на вопросы. Потом вдруг начинал говорить быстро, отрывисто, перескакивал с одного на другое и снова умолкал. Майору стоило больших усилий заставить его продолжать.Свидетель нервно теребил полу своего грубошерстного пиджака, набирал воздух, будто силясь что-то сказать, и, не сказав, подавлял глубокий вздох.Майор чувствовал, что бывший партизан Яков Васин не договаривает чего-то главного. Это настораживало. Никчемный разговор тянулся долго, и, наконец, следователь решил задать вопрос прямо:— Скажите, Яков Федорович, вы во всем со мной откровенны? Что-то не получается у нас разговора.Васин взглянул на майора, снова опустил глаза и глухо сказал:— Да, товарищ следователь, не все я вам говорю. Язык не поворачивается… А сказать надо. — Васин втянул грудью воздух, будто проглотил застрявший в горле комок. — Дочка у меня к румынам ушла, товарищ следователь. Вот ведь какой позор мне. Зиной звали ее, шестнадцать лет было… А жену мою расстреляли. Приехал и — никого… Дочь с каким-то офицером спуталась и уехала. Лучше бы и ее тоже… Легче б было…Васин провел рукой по осунувшемуся небритому лицу, поднял голову и взглянул в глаза следователю. Теперь это был другой — прямой и открытый взгляд.— Высказал я вам, товарищ следователь, все, что на душе лежало, будто камень свалился. Теперь, может, легче станет… Сколько лет на земле живу, такого стыда не испытывал. Дочь она мне была, не так это просто.О дочери Васин говорил в прошлом времени, как о покойной. Рощин молча слушал признания человека, пережившего тяжелую жизненную трагедию. Теперь он не перебивал его, не спрашивал — пусть выговорится сам.Яков Федорович снова умолк. Рощин не мешал ему думать. Как бы очнувшись, Васин опять провел рукой по лицу.— Хочешь не хочешь, надо досказывать, — с надрывом проговорил он. — Жену свою последний раз я в Куяльнике видел. Там рядом тоже есть выход из катакомб. Екатерина моя была связной, вот и пришла с донесением. А я как раз к ней вышел. Так и встретились ненадолго в одной хатке. Разговор был короткий. Тот раз она и сказала мне, что видела на улице Молодцова, вели его в кандалах, наверно, вели в тюрьму. Бородой весь зарос, осунулся. Екатерина подошла к нему, будто незнакомая, дала ему в руки — на кандалы положила — снизку бубликов. Она как раз с базара шла. Володя улыбнулся ей, поблагодарил взглядом, а сказать ничего не смог, солдаты рядом. Потом жена через одну женщину стала им передачу в тюрьму посылать — Молодцову и двум Тамарам. У этой женщины муж тоже в тюрьме сидел.Катя все за меня тревожилась — как я в катакомбах живу, опасно, мол, а случилось, видите, наоборот. Вскорости арестовали их с дочерью — четвертого июня. Как раз, когда я к Савранским лесам шел. Дочь потом выпустили, свояченица говорила, будто она ко мне в Балту зачем-то приезжала. После этого видели ее с каким-то румынским офицером. Вся в мехах, в шелках, в золотых кольцах. Ходила не таясь, стыд совсем потеряла. А Екатерину в октябре расстреляли, в сорок втором году… Обо всем этом только на днях узнал. За войну где только не скитался я, а когда услыхал, что Одессу освободили, сразу приехал. Думал, семья здесь, а получилось вон что…Ну, а теперь, может, вы сами о чем меня спросите, товарищ следователь. Спасибо вам, что не перебивали.Майор Рощин продолжал ломать голову все над теми же вопросами: как могли получиться, что арестовали Молодцова — Бадаева. Он снова просил Васина рассказать о работе отряда, выспрашивал, уточнял, казалось бы, самые второстепенные детали.Биография у Васина заурядная, непримечательная. Ему за пятьдесят, участвовал в гражданской войне, работал в милиции, потом работал в совхозе. Почему ушел из милиции? Ответил прямо — больше платили, лучше снабжали, вот и ушел.В войну приехал один знакомый по прежней работе. Расспрашивал, выяснял, под конец предложил остаться в тылу, в Одессе на подпольной работе. Семью, захочет — эвакуируют, захочет — оставят. Заработок сохранят. Знакомый говорил, что такой человек, как он, им нужен — беспартийный и незаметный.Сразу ответа не дал. Подумал, с Катей поговорил, — сказала, никуда от него не уедет. Так и согласился.Сначала Васина хотели использовать в городе, на пивном заводе устроить, но Яков Федорович возразил. В городе его многие знают по работе в милиции. Сам провалится и других за собой потянет. Тогда и решили направить Васина в отряд, в катакомбы. Отряд только что создавали.С Бадаевым познакомился в это время. Павел Владимирович долго к нему присматривался, потом как-то сразу доверился и стал давать самые что ни на есть секретные поручения.Занимался Яков Васин снабжением отряда, закладывали партизанскую базу в шахтах, возили оружие в катакомбы. Позже Бадаев поручил ему готовить конспиративные квартиры. На Нежинской в такую квартиру поселился Федорович Антон под именем Бойко. Сделали его хозяином слесарной мастерской, а в мастеровые дали двух братьев Алексея и Якова Гордиенко. Третьим в мастерской работал Саша Чиков. Они втроем занимали отдельную комнату в той же квартире, где и Федорович.В этом доме и арестовали Бадаева вместе с ребятами, с Тамарой Межигурской. Одного Васин не мог взять в толк — как так: оборудовал он квартиру в первом этаже с двумя входами, а взяли их на четвертом этаже, оказались в такой мышеловке, что просто диву даешься… Как могло это случиться, Яков Васин сказать не мог.Еще одну тайную квартиру оборудовали на улице Подбельского. Поселилась в ней Екатерина Васина с дочерью. Это была запасная явка для подпольщиков.Конечно, в городе были и другие подпольные квартиры, но Васин ими не занимался.Особенно подробно следователь выспрашивая Васина о Петре Бойко. О нем Яков Федорович тоже много сказать не мог. Познакомился он с Петром Бойко перед тем, как отряд ушел в катакомбы. Познакомил их Бадаев на Нежинской улице, когда Васин привез на машине оборудование для мастерской. Втроем обсуждали, что где расставить, проверяли черный ход из квартиры, выходивший на соседний двор.— Настоящая-то фамилия Петра Бойко была Федорович, — сказал Васин.— Значит, вы знали, что Бойко и Федорович одно и то же лицо? — спросил майор Рощин.— Совершенно точно! Бадаев этого не скрывал от меня. Приказал только никому не рассказывать.— А зачем вам нужно было знать такие подробности?— Так как же иначе? Бадаев и поручил мне готовить Федоровича на новое жительство для подпольной работы.— Значит, он доверял вам?— Выходит, что так. Раз в партию рекомендовал — значит, доверял. Разумеется, не во всем. Человек он был осторожный. Где открыли другие квартиры, где были тайники, я не знал. Мне этого и знать не требовалось. Там другие работали. А вот ребят Гордиенко, этих хорошо знал. И с матерью их Матреной Демидовной познакомился. Отличная женщина. Встретился, когда пожитки ребят к Федоровичу на квартиру перевозил.Вот как все и получилось, товарищ следователь. А сам я так беспартийным и остался. Когда Бадаев исчез, тут уж не до того было…
Когда я приехал в Одессу, чтобы закончить изучение дела «Операция „Форт“, Васина уже не было в живых. Последние годы Яков Федорович одиноко жил в том доме, где раньше находилась конспиративная квартира бадаевцев. По-прежнему среди двора стоял раскидистый каштан, бросая широкую тень на землю. До конца дней своих Яков Федорович не мог забыть, не мог простить гнетущей обиды, которую нанесла ему родная дочь. Рассказывали, что после войны Зина-Канарейка (к тому времени ее звали уже Зинаида Яковлевна) приезжала в Одессу, хотела встретить отца, искала с ним примирения, но Васин отказался от встречи. Так и уехала она ни с чем в Бухарест или в какой-то другой румынский город. Теперь там и живет.Зина писала отцу письма, но Яков Федорович рвал их, не распечатывая. Последние письма пришли после его смерти. Соседи не стали уничтожать письма, но дочери Васина тоже ничего не ответили — и они не простили ей, хотя не знали, не видели ее в глаза.Свои заключительные показания Васин давал по делу арестованного предателя Бойко — Федоровича. Недалеко ушел предатель от места своих преступлений, не смог он уйти и от заслуженной кары. Следователь майор Рощин был убежден, что предательство в нашей стране никогда не останется безнаказанным; и оказался прав в этом своем убеждении.Судя по протоколу допроса, Яков Васин не мог точно сказать, как произошел провал Молодцова. Ему было известно только то, что Бойко несколько раз приходил в катакомбы, долго говорил о чем-то с Бадаевым, но о чем именно, осталось тайной.Расхаживать Федоровичу по катакомбам Бадаев не разрешал. Встречаться и разговаривать с партизанами запрещал тоже. Не потому, может быть, что не доверял, просто так, из конспирации. При посторонних он приказывал называть себя только Бадаевым Павлом Владимировичем. Для Бойко — Федоровича он тоже был Павлом.Однажды Васин возвращался из оружейного склада, где женщины очищали патроны от разъедавшей их зелени. В катакомбах стояла такая сырость, что патроны приходилось перетирать чуть ли не каждый день. По дороге Васин встретил Молодцова и Федоровича, который собирался в город. Прощаясь, он протянул Молодцову какую-то бумажку и стал убеждать, что она ему пригодится. Из разговора Васин понял, что об этом они уже говорили раньше.Бойко сказал:— Возьми, Павел Владимирович, пригодится. А не используешь, пусть лежит — хлеба не просит. Даром я, что ли, старался. Днем и ночью можно ходить с ним по городу.— Что ты меня все уговариваешь, — ответил Бадаев. — Дальше катакомб мне ходить не приходится. А здесь, сам знаешь, полицейские пропуска не действительны.Бадаев отшутился и перевел разговор на другое.Вскоре к Федоровичу подошел Яша Гордиенко — в кубанке, в легоньком пальтеце, и оба они пошли к выходу. На прощанье Бадаев сказал:— Так не забудь, Петр Иванович, узнать про Дальний. Узнай подробнее.Известно было, что в Дальнике скрывается какая-то группа во главе с Гласовым. Знал о ней подробно только один Молодцов, он рассчитывал пройти к дальницкой группе через катакомбы, для этого несколько раз требовал добыть в городе планы катакомб, изучал их, но выяснилось, что дальницкие шахты изолированы от других. Об этом Молодцову совершенно уверенно сказал Иван Гаврилович Гаркуша, самый старый партизан в отряде, лучше всех знавший одесские катакомбы.— Ищите не ищите, — сказал Гаркуша, — а под землей ход в Дальник не найдете. Шахты там, как у нас говорят, тупиковые, с другими шахтами Дальник не сообщается. Жить люди там могут, но вроде как в ловушке. Выхода из них нет в другие катакомбы. На поверхность, другое дело — знающий человек всегда вылезет. Иные хода по двадцать лет стоят замурованы, еще с революции. Вот если их откопать… Да опять же румыны в городе, разве они дадут копать-то…Старику возразили: ученый, с которым советовались, тоже знает. Не может быть, чтоб тупиковые.— А я говорю — ловушка, — упрямо повторял Гаркуша. — Не знаю, что говорил ученый, может быть он больше меня в катакомбах бывал, однако из Дальника выхода нет. Как туда послали людей — мне невдомек.Разговор происходил в штабной пещере. Владимир Александрович сидел да дощатым столом, по привычке подперев рукой подбородок.— Ну, а через верх пройти к ним можно? — спросил он Гаркушу.— Почему нельзя? Только сперва надо фашистов прогнать, чтобы не мешали.Разговор с Гаркушей расстроил и огорчил Молодцова. Предприняв еще несколько бесплодных попыток проникнуть в Дальник, он отказался от дальнейших поисков в катакомбах, но каждый раз, посылая связных в город, наказывал обязательно разузнать о судьбе группы Гласова — Кузьмина.Поиски дальницкой группы ни к чему не привели, но зато они дали другие, совершенно неожиданные результаты. В нескольких километрах от лагерной базы партизаны обнаружили большую группу людей, укрывшихся в катакомбах. Это были евреи, бежавшие из города — всего человек тридцать. Об их существовании никто и не подозревал. Среди них было восемь мужчин, остальные дети и женщины.Молодцов приказал дать им оружие, выделить продовольствие. А из чего выделять, когда продукты и так на исходе? Не совсем, конечно, но все-таки. Из отрядных запасов Васин дал им муки, ящик консервов, мешок пшена. Потом еще два раза приходилось раскошеливаться на продукты. Дело старое, хотел Васин зажать кое-что, но узнал об этом Молодцов, устроил такой разнос, что ни приведи бог… Правда, встреча с этой группой привела к тому, что бадаевский отряд установил связь с семьей Ивановых, живших в селе Куяльнике. Из погреба во дворе Ивановых шел ход в катакомбы. Хозяин усадьбы пользовался им, чтобы переправлять продукты, добытые для еврейской группы, бежавшей от фашистской расправы.Тайным выходом стали пользоваться и связные Молодцова, тем более что к зиме каждый известный выход из катакомб был на учете у румынских жандармов. Молодцов приказал искать новые ходы сообщения с поверхностью, и тайник во дворе Ивановых оказался как нельзя кстати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31